Такой вид приняло временное земское правительство. Оно слагалось постепенно; сложность дела и расшатанность общественного строя не позволяли достигнуть скорого и определенного успеха ни в правительственной организации, ни в воинском устройстве. Современники разных направлений - и сторонник ярославского правительства, автор Нового Летописца, и недоброжелатель ярославцев Палицын - одинаково говорят о различных распрях, розни и нестроениях в ратном управлении. Однако оба они удостоверяют, что ярославская рать была в конце концов приведена к большому благоустройству; по выражению Палицына, в ней "вси иже от воинского чина, и нищии обогатишася и быша конны и вооружены", а по казачьему выражению, земские полки в Москве "богати пришли из Ярославля". В конце стоянки в Ярославле ополчение и его власти представляются наблюдателю уже вполне организованною силою, которой подчинено все Поморье, Понизовье и замосковные места на севере от самой Москвы. Созданием этой правительственной силы достигалось решение ближайшей и важнейшей задачи нижегородского движения. Была образована прочная народная власть, ставшая политическим центром и руководительницей для консервативных слоев московского общества, т.е. для служилых людей и "мужиков" Замосковья и Поморья. Этой власти недоставало только "государя", которого думали избирать в Ярославле. Но царское избрание надобно было отложить ради иных неотложных дел242.
Новой власти надлежало определить свое отношение к другим властям, желавшим овладеть Русскою землею. Не считая поляков, это были казачьи власти под Москвою и шведская власть в Новгороде. С первыми была открытая вражда, со второю - неопределенные отношения. Раньше, чем итти против главного врага, польского короля, Пожарскому нужно было сломить казачество и обеспечить себя от войны со шведами. Против казаков он действует открытою силою. Его войска прогоняют казаков Просовецкого из Суздаля, казаков В. Толстого из Пошехонья, а черкас из Антонова монастыря. Под Угличем князь Дм. М. Черкасский наносит казакам большое поражение, а И.Ф. Наумов отбирает от казаков Пе- реяславль-Залесский. Но вместе с тем всех казаков, которые готовы были отстать от Заруцкого, в Ярославле принимали на службу и давали им "жалованье земское довольное". В некоторых случаях Пожарский даже посылал своих дворян в города, занятые казаками, с прямым поручением, чтобы "казаков уговорити и привести в Ярославль". Словом, в рати Пожарского в отношении казаков стали на том, что было постановлено в первом ополчении 30 июня 1611 года: принимать казаков на службу и обеспечивать землями, деньгами или "кормом", но выводить их из городов, не пускать в администрацию и не давать грабить и своевольничать. Терпели только служилого и подчиненного казака и не признавали вольного, "воровского". В этой борьбе с казаками ярославское ополчение одержало полную победу. При его приближении к Москве Заруцкий побежал из своего табора, "собрався с казаками с ворами, - мало не половина войска", и скрылся на рязанской украйне. Другая же половина подмосковного казачьего войска, после многих волнений и смут, пошла на московскую подневольную службу. Это был окончательный удар вольному казачеству, после которого оно уже не покушалось овладеть государством и переделать общественный порядок, а ушло на свои "реки" и появлялось в государстве "изгоном" лишь для простого грабежа243.
Против шведов Пожарскому не пришлось действовать вооруженною силою. Правда, шведский отряд занял угрожающую позицию на Тихвине, на большой дороге от шведского рубежа к Волге. Однако в расчеты шведов вовсе не входило воевать с Москвою. После Клушинской битвы они овладели новгородским побережьем Финского залива, а затем в июле 1611 года "взятьем взяли" острог на Софийской стороне Новгорода. После того и весь Новгород, не имея средств обороняться, сдался им на очень своеобразных условиях. Новгородцы присоединялись к Швеции: "Свейские коруны не яко порабощенные, но яко особное государство, яко же Литовское Польскому". Существовали точно определенные условия этой политической унии, "утвержденные грамоты", содержание которых узнаем из латинского текста и русского пересказа. Новгородское государство рассматривалось в "утвержденных" грамотах как "особное" от Швеции и сохраняло свои обычаи и законы. Оно принимало на новгородский престол "государем" одного из сыновей шведского короля, но притом выражало надежду, что этот же королевич будет избран и "на Владимирское и Московское государство государем царем и великим князем". В таком случае Новгород, по представлению новгородцев, должен был слиться с другими государствами Российского царства, потому что "особно Новгородское государство от Российского царствия не бывало и никогда и в смутные времена от Московского государства Новгород отлучен особно не бывал". Таким образом, находясь в обладании шведской армии, Новгород все-таки считал себя скорее московским городом, чем самостоятельною или шведскою территорией. Однако, уступая требованиям победителей, Новгородцы образовали у себя особое правительство, которое перед шведскою короною представляло собою всю Новгородскую землю. Состав этого правительства лучше всего изучается по подписям на новгородских грамотах той поры. Кроме митрополита Исидора и воевод с дьяками, грамоты подписывают игумены новгородских монастырей, белые попы, дворяне из новгородских пятин, пятиконецкие старосты и простые тяглецы новгородские. Сравнение имен рукоприкладчиков на разных грамотах показывает, что, за немногими исключениями, к рукоприкладству призывались каждый раз новые лица и не в одинаковом числе. Иначе говоря, в Новгороде не было правильного представительного собрания с постоянным составом, а были лишь случайные сходки или совещания, которые созывались воеводою и митрополитом по мере нужды. Все это мало походило на законный порядок свободного самоуправления и не обманывало никого из современных наблюдателей. Проживший в Новгороде все время шведской оккупации Иван Тимофеев очень мрачно изображает состояние Новгорода под шведским господством, говоря, что Новгород в это время был "одержим всяко погано туждих руками". А посол из Ярославля в Новгород Степан Татищев, ездивший туда в начале лета 1612 года, по возвращении своем к Пожарскому "сказал, что отнюдь в Новгороде добра нечего ждати". Ярославское правительство поэтому решило, не увлекаясь мыслью о соединении в Новгородом под властью шведского королевича, тянуть время в переговорах. На предложение новгородских послов избрать Карла-Филиппа на Московское государство оно, со своей стороны, отвечало не отказом, а общим соображением, что неправославного государя на царство избирать нельзя и что следует, во всяком случае, дождаться приезда королевича в самый Новгород. На этом и стало дело между Ярославлем и Новгородом. Обе стороны решили мирно ждать244.
Нельзя сказать, чтобы ярославские "начальники'' успели в Ярославле достичь всего того, что было намечено ими в апрельской грамоте. Они хотели там избрать государя, чтобы с ним вместе стоять "против общих врагов". Но весть о приближении к Москве гетмана Хоткевича с войском и запасами'для польского гарнизона Москвы заставила Пожарского двинуться под Москву. Летопись прекрасно передает то смятение, какое овладело казачьим табором при получении там вестей о гетмане. Трубецкой и Заруцкий, несмотря на открытую вражду с Ярославлем, дают туда знать об опасности. Пожарский немедля посылает два отряда своих войск под Москву с приказом стать у северных ворот Каменного города (Петровских и Тверских) и не входить в казачьи таборы, которые были расположены под восточной стеною Китая-города, между р. Яузою и Неглинной. Появление земских ратных людей под Москвою произвело там смуту. Часть подмосковного ополчения, именно "Украинских городов ратные люди", между прочим, калужане, стоявшие отдельно от казаков у Никитских ворот, обрадовались приходу земской рати и даже послали в Ярославль послов торопить самого Пожарского итти к Москве, "чтобы им и досталь от казаков не погибнути". Казаки же, оценившие, разумеется, должным образом обособление от них земских людей в укрепленных "острожках", пришли в большое беспокойство. Они со своим Заруцким хотели "побити" украинских служилых людей и разогнали их из их Никитского острожка, а затем и сами разделились. Одни с Заруцким отошли в Коломну и оттуда ушли далее на Рязань. Другие же послали посольство к земской рати "для разведания, нет ли какого умышления над ними" со стороны ярославского правительства. Это было начало казачьего подчинения земской власти, заря земской победы. "Атаманы и казаки ото .всего войска" нашли Пожарского уже в Ростове, были приняты хорошо и пожалованы "деньгами и сукном". Однако Пожарский все еще не доверял казакам и нарочно замедлил свой поход, остановившись около Троицкого монастыря с целью здесь выработать точное соглашение с казаками, - "укрепитися с казаками, чтобы друг на друга никакого бы зла не умышляли". Хоткевич помешал этому соглашению: весть, что гетман скоро будет под Москву, заставила Пожарского спешить. Ему, по словам летописи, "не до уговору бысть с казаками", и он двинулся от Троицы. На Яузе, вероятно, в селе Ростокине, от стал лагерем и послал искать места, "где бы стати" под Москвою. Трубецкой много раз звал его "к себе стояти в таборы", но всегда получал отказ. До уговора с казаками Пожарский и "вся рать" решили "отнюдь вместе с казаками не стаивать". Они поместились особо у Арбатских ворот, сделали здесь острог и "едва укрепитися успеша до гетманского приходу"245.
Таким образом, одно приближение земской рати к Москве повело уже к распадению сильного казачьего центра - "таборов". По некоторым указаниям, в таборах в то время сидело одних казаков до 5000 человек, не считая воинского люда других чинов и наименований, а кроме того, "под
Москвою же во всех полках жили москвичи, торговые и промышленные и всякие черные люди, кормилися и держали всякие съестные харчи". Гнездо это теперь пришло в полное расстройство. Заруцкий увел из него "мало не половину войска", более 2000 человек; остальные не знали, что делать и как вести себя в отношении земской рати, которая не шла на соединение и примирение. Биться с этой ратью уже не было сил; оставалось ждать и "нелюбовь держати" на земских людей за то, что "к ним в таборы не пошли". В таком неопределенном положении было казачье войско, когда 21 августа под Москвою появился Хоткевич. Во время боя с ним казаки не раз меняли настроение, пока не стали решительно против поляков и вместе с Пожарским не отбили врага от Москвы. Однако и это не повело к прекращению распри и недоразумений. Хоткевич отступил от Москвы 25 августа, а уже 9 сентября Пожарский рассылал по городам грамоты с рассказом о воровских замыслах казаков. В таборах Трубецкого находились люди, которые поднимали казаков на новую борьбу с земскою ратью и подавали им мысль занять города в тылу Пожарского и "всех ратных людей переграбить и от Москвы отженуть". Пожарский приписывал эту мысль старым тушинцам Ивану да Петру Шереметевым, князьям Григорию Шаховскому да Ивану Засекину и Ивану Плещееву. Впрочем, подобные смутьяны не могли долго мешать тому, что неизбежно должно было совершиться, т.е. подчинению таборов ярославскому правительству. В конце сентября или в начале октября 1612 года в таборах совсем оставили мысль о борьбе с земским войском, и боярин Трубецкой уступил стольнику Пожарскому и "выборному человеку" Кузьме Минину. Сначала он настаивал на том, чтобы для решения общих дел ярославские "начальники" ездили к нему, как к старшему, в его таборы. Они же вовсе уклоня