[490], однако отсылки к его, очевидно, устным суждениям встречаются в издании А. Х. Гардинера passim: так, именно К. Зетэ приписано мнение, что в тексте есть аллюзии на вторжение в Египет гиксосов (с этой возможностью Гардинер в принципе считался) [491].
Б. А. Тураев в «Истории древнего Востока» в начале 1910-х гг. скорее следовал датировке А. Х. Гардинера (правда, видя в «Речении Ипувера» прежде всего «вразумления мудреца неумелому царю», а не описание исторических событий) [492], однако позднее в «Египетской литературе» сказал, что «картина, писанная автором (“Речения Ипувера”. – И. Л.), напоминает нашу современность и, вероятно, отражает происшедший в Египте или после крушения Древнего царства, или пред эпохой хиксосов грандиозный социальный переворот» [493]. Такая «альтернативная» датировка этого события явно восходит к представленным в издании Гардинера мнениям его самого и К. Зетэ. Наконец, в популярном очерке «Древний Египет», вышедшем в свет уже после смерти Б. А. Тураева, «Речение Ипувера», содержащее «картины, которые легко можно принять за выхваченные из нашей современности», уверенно отнесено ко времени «после XII династии», причем наряду с двумя другими произведениями – «Беседой жреца Хахеперрасенеба-Онху со своим сердцем» и «Пророчеством Неферти» (в чтении того времени «Ноферреху» [494]) [495]. Позиция Тураева в этом очерке, по словам В. В. Струве в его ответе на доклад С. Я. Лурье, прямо восходит к «результатам» его собственной работы, начатой в 1917 г.[496]; трудно судить, так ли это [497], но, чтобы принять такие результаты, ученому, конечно, было нужно нечто большее, чем просто доверие к ученику. По-видимому, Тураев считал логичным, что описания в этих текстах бедствий Египта должны соотноситься с одними и теми же историческими событиями; что же касается их времени, то В. В. Струве в том же контексте прямо ссылается на К. Зетэ, однако причины, по которым он и Б. А. Тураев приняли его «позднюю» датировку, а не «раннюю» А. Х. Гардинера, не ясны [498].
Существенно, что отражение социальных потрясений в «Речении Ипувера» увидели не только русские египтологи: еще в 1912 г. сходное мнение высказал глава немецкой египтологии А. Эрман, повторивший его в 1919 г. на фоне революционных событий в Германии [499]. Оригинальность интерпретация В. В. Струве приобретала при ее распространении помимо «Речения Ипувера» на другие древнеегипетские тексты, а также при более подробном обосновании «поздней» датировки отразившихся в них событий (а не «ранней», как считал и А. Эрман). Неясно, в какой мере суждения В. В. Струве о «Речении Ипувера» были оформлены текстуально в первые послереволюционные годы [500]; однако в 1925 г. он публикует статью [501], которая, как он затем утверждал, была написана значительно раньше и сдана в печать уже в 1920 г.[502] Думается, что этому можно верить: дело не только в приведенных Струве подтверждениях со стороны И. А. Орбели, редактора того издания, куда он отдал свою статью, но и в том, что 1919–1920 гг. вообще были для него продуктивными (именно тогда он разработал новую для него тему египетских источников, бросающих свет на Исход [503]). Кроме того, в опубликованном тексте статьи Струве действительно нет ссылок на издания позже 1920 г.
В основу своей статьи В. В. Струве положил не «Речение Ипувера», а как раз «Пророчество Неферти», наиболее полный список которого находился в Эрмитаже и был издан В. С. Голенищевым (pErm. 1116B recto). Не считая безупречным перевод этого текста, сделанный А. Х. Гардинером [504], Струве прежде всего привел свой перевод [505]. Далее его задачей стало опровержение мнения, что царь Амени, согласно «Пророчеству…» избавляющий Египет от бедствий, – это основатель XII династии Аменемхет I. Отводя аргументы Эд. Мейера в пользу этого [506], Струве предположил, что Амени – это вообще не сокращение конкретного собственного имени, а эпитет «принадлежащий Амону», который мог относиться к любому из царей кануна и начала Нового царства, боровшихся с гиксосами и объединивших Египет [507]. При этом ряд фраз «Пророчества…» рисует своего рода инверсию в Египте обычной социальной иерархии («Бедняк создаст себе богатства больше, чем то, что вызывает удивление, больше, чем существующее теперь…»), а Амени назван «сын мужа», что подчеркивает его «благородное происхождение»: это показывает, что в данном тексте, как и в «Речении Ипувера», «перед нами социальная революция, восстание низов на господствующие классы» [508]. По мнению Струве, слова о том, что Амени «будет отпрыском дворца Нехена» (Иераконполя), могли отражать реальное происхождение XVII и XVIII династий [509], а то, что сам жрец Неферти (Ноферреху), предсказавший царю Снофру будущие бедствия Египта и избавление от них, назван «неджесом», соответствует возвышению этой социальной группы ко второй половине правления XII династии [510] (на самом деле, к этому времени данный термин как раз исчезает из древнеегипетских текстов [511]). Таким образом ученый подводил к заключению, что описанные в «Пророчестве…» бедствия относятся к концу Среднего царства, включая, видимо, и захват Египта гиксосами, а избавление от них принесут основатели Нового царства (что соотносилось и с датировкой самого эрмитажного папируса серединой XVIII династии). При этом В. В. Струве полагал, что тема, с одной стороны, бедствий страны, с другой – пророчеств об их благоприятном завершении вообще является сквозной для целого комплекса произведений среднеегипетской литературы (к «Речению Ипувера» и «Пророчеству Неферти» он прибавил, как и Б. А. Тураев, «Беседу жреца Хахеперрасенеба-Онху…», а также «Беседу разочарованного со своей душой» и сказки папируса Весткар).
Позицию В. В. Струве можно сопоставить с более поздним и лучше обоснованным мнением крупнейшего французского египтолога Ж. Познера, который также видел в египетской литературе Среднего царства отражение актуальных политических событий [512]. Поэтому примечательно, что отправной точкой противоположной тенденции, отказывающей таким текстам в политической актуальности, египтологи считают именно работу С. Я. Лурье, восходящую к его полемике с В. В. Струве [513]. Первым ее эпизодом можно считать доклад С. Я. Лурье на двух заседаниях Российского палестинского общества в марте 1923 г., в котором он доказывал, что в основе библейского сюжета пребывания евреев в Египте и Исхода лежали, в частности, египетские сказания о временном господстве в стране чужеземных врагов и об их изгнании. Доклад был принят с возражениями, в том числе и от В. В. Струве [514], однако затем, по-видимому, в июне 1923 г., Лурье сделал новый доклад, прямо опровергавший гипотезу Струве (по-видимому, он и назывался «“Социальная революция” в Египте») [515]. В докладе говорилось, что в «Речении Ипувера» и близких к нему текстах [516] проявился мифологический мотив временной инверсии миропорядка, известный у множества народов и реализовывавшийся, в частности, в празднествах, подобных римским Сатурналиям; тем самым отражение в таких текстах исторической реальности практически исключалось.
Этот доклад В. В. Струве принял настолько близко к сердцу, что посвятил возражениям на него обширный текст [517]. Мы уже отмечали схождения между представленными в нем цитатами из доклада С. Я. Лурье и разделом «Пресловутая “социальная революция” в Египте» в его книге «Предтечи анархизма…» [518]: по-видимому, одно из таких схождений – употребление Струве выражения consensus aegyptologorum («согласие египтологов») [519], отсылающее к выражению consensus eruditorum («согласие наставников») во вводном пассаже этого раздела. Но тогда, по всей вероятности, в докладе С. Я. Лурье присутствовал весь этот пассаж, в котором «наставники» – это Б. А. Тураев, увидевший в древнеегипетских текстах «грандиозный социальный переворот» [520], и А. Эрман, согласно которому «гибель культуры вообще лучше всего объясняется социальным переворотом» [521]. О значимости для Лурье позиции этих ученых старшего поколения говорит то, что в связи с этой полемикой его сын приводит те же самые цитаты из их трудов, очевидно, не зная, что вторая из них неполна и искажает высказывание А. Эрмана. В статье 1919 г. немецкий ученый писал: «Что может объяснить подобный упадок высокой культуры лучше, чем то, что ее носители, более высокие классы, так преследуются и уничтожаются плебсом, как это неустанно рисует наша книга?»