[522] Думается, мы не ошибемся, если усмотрим в подтексте этого неточного цитирования следующее соображение Лурье: «наставники» потому и считают «Речение Ипувера» описанием социальной революции, что в современности не разглядели в ней ничего, кроме хаоса и преследования образованных классов. Сам С. Я. Лурье, горячо принявший Февральскую революцию, естественно, считал иначе [523] и не мог не осуждать своего сверстника В. В. Струве за его следование «наставникам». Последний же, судя по его статье 1925 г., еще не вывел положительной оценки социальных движений низов, органичной для его трудов о рабстве на древнем Востоке: пока он говорил о «социальной революции» в Египте лишь как об огромном потрясении. Как представляется, такое мировоззренческое несходство могло быть поводом к тому, чтобы острая полемика двух ученых вообще началась [524].
Публикуемые нами далее документы из фонда академика Иосифа Абгаровича Орбели в Санкт-Петербургском филиале Архива Российской академии наук [525] непосредственно связаны с реакцией С. Я. Лурье на возражения В. В. Струве во время обсуждения его доклада в Российском палестинском обществе и на публикацию затем статьи Струве 1925 г. Очевидным образом эта реакция перевела научную полемику в фазу конфликта. Обвинения в плагиате, которые Лурье предъявил Струве на страницах своей книги [526] (см. далее в публикуемом документе), не уникальны в биографии антиковеда: известен по крайней мере еще один подобный случай – подозрение в плагиате его кандидатской диссертации аспирантом ЛГУ, который смог доказательно его опровергнуть [527]. Такие подозрения согласуются с эмоциональным характером С. Я. Лурье, однако в данном случае они имели особый смысл: ученый приписывал своему оппоненту не только плагиат, но и внутреннее согласие с тем подходом, который тот на словах отвергал. Понятно, что это служило Лурье лишним подтверждением собственной правоты. Примечательно, что это обвинение в адрес В. В. Струве не фигурирует в мемуарах Я. С. Лурье, который, судя по цитированию книги отца, не мог о нем не знать: трудно сказать, кто пришел к выводу о его несостоятельности – мемуарист или по прошествии времени сам С. Я. Лурье.
Краткий ответ египтолога на это обвинение был им опубликован [528], однако в документах И. А. Орбели сохранились две редакции его машинописных черновиков. Похоже, что первая из них [529] была отклонена И. А. Орбели, через посредство которого В. В. Струве давал своему ответу ход, как излишне подробная и эмоциональная: опубликованный текст она превышает по меньшей мере в два с лишним раза. Вторая редакция [530] несет на себе правку не только Струве, но, видимо, и самого Орбели (редакторское вычеркивание) и ближе к опубликованному тексту, хотя все равно ему не тождественна. Документы машинописные, с текстом на одной стороне листа и правкой черными чернилами, чернильным и красным карандашом [531]. Думается, эти документы интересны предоставляемой ими возможностью услышать «неотредактированное» мнение В. В. Струве по поводу коллизии с его оппонентом.
Ответ на обвинение со стороны С. Я. Лурье использования в моей статье «Папирус 1116B recto и пророческая литература Египта» его теории без упоминания его имени [532]
В качестве выпуска 1-а «Истории анархической мысли» (под редакцией Борового) появилась популярная книжка С. Я. Лурье «Предтечи анархизма в древнем мире»; книгоиздательство «Голос Труда», Москва, 1926 г. На страницах 37–38 мы находим следующее примечание, содержащее обвинение меня в преступлении против одного из элементарнейших требований научной этики:
«Когда я летом 1923 г. выступил в Палестинском обществе с публичным докладом, в котором указывал на то, что египетские пророчества и ряд египетских рассказов есть литературная переработка мифа о борьбе богов Гора и Сета, моим оппонентом выступил проф<ессор> В. В. Струве, указавший, что такая точка зрения невозможна и является лишь следствием моего недостаточного знакомства с египтологией. В частности, в разбираемом нами здесь и в Эрмитажном папирусе [533] Струве усматривал в то время чисто исторические свидетельства о социальной революции в Египте. Ныне в “Записках Вост<очного> Отд<еления> Русск<ого> Археол<огического> Общ<ества>” т. XXVI, стр. 226, напечатана статья Струве об Эрмитажном папирусе, где он вкратце излагает нашу теорию: “Древней легенде о рождении Гора… была придана тогда драматическая форма пророчества о рождении мессии”, т. е. именно ту теорию, на которую прежде он сам так яростно ополчался [534]. Конечно, следует только радоваться, видя, что наш взгляд нашел себе приверженца как раз в лице своего бывшего противника; жаль только, что во всей статье Струве не содержится ни одного довода в пользу связи Эрмитажного папируса с мифом о Горе: интересующий нас финал статьи Струве не находится решительно ни в какой связи с предыдущей его частью и, очевидно, добавлен позже (статья написана уже в 1919 году) без всякой, однако, ссылки на автора этой теории и на тот прием, который прежде встретили наши взгляды у самого Струве».
Обвинение, с которым С.Я., на основании догадки, выступает против меня, действительно тяжелое. Ведь он категорически утверждает, что я, заслушав в 1923 г. его доклад и оппонируя его теории, все же использовал данную гипотезу, изменив в угоду ей финал статьи, которая была написана в 1919 г. и сдана в печать в 1920 г. Подобное сознательное похищение чужой мысли заслуживает всякой кары, и право и обязанность каждого честного ученого разоблачать преступления такого рода. Но ввиду серьезности преступления нельзя, конечно, ограничиваться догадкой, хотя бы и остроумной, но надо перед произнесением обвинения произвести расследование, которое может подтвердить или не подтвердить вспыхнувшую догадку. В данном конкретном случае С.Я. должен был тотчас же по прочтении оттиска названной статьи, который он получил от меня уже летом 1925 г., обратиться к ответственному редактору того органа, в котором появилась эта моя статья, за необходимыми справками. При этом он узнал бы, что данный периодический орган уже не называется более «Записки Вост<очного> отд<еления> Русск<ого> Арх<еологического> Общ<ества>», как он назван еще на оттиске моей статьи, а «Записки Коллегии Востоковедов при Азиатском Музее Росс<ийской> Ак<адемии> Наук». В предисловии к I тому этих Записок, в котором появилась моя статья, С.Я. прочитал бы, что печатание большей части тома было начато в 1921 г. и происходило под наблюдением И. А. Орбели [535]. Последний, конечно, представил бы все справки, необходимые С.Я. К сожалению, С.Я., несмотря на всю тяжесть обвинения, взводимого на меня, совсем не обращался к проф<ессору> И. А. Орбели, и, ввиду этого упущения со стороны моего обвинителя, я был поставлен в необходимость сам обратиться за соответствующими справками к проф<ессору> И. А. Орбели. Глубокоуважаемый И. А., со своей всегдашней готовностью помогать в установлении истины, дал мне следующую справку, которую я привожу in extenso: «Статья Струве была сдана мне в 1920 г., набрана в 1921 или 1922 г. (не позже февраля), но я почти уверен, что это было в 1921 г. Сверстана она была не позднее весны 1923 года, так как уже 6 мая 1923 г. мною были приготовлены два сверстанных и сшитых экземпляра Записок для цензуры, в которые вошла и статья Струве. Я хорошо помню обыкновенно, если в готовую статью делаются существенные вставки, тем более – резко меняющие текст, и должен засвидетельствовать, что никаких серьезных изменений, вставок и выкидок в этой статье Струве, в ее конце, сделано не было. Помню и то, что меня интересовала возможность сокращения конца статьи строк на 12 для удобства составления тома, но автор не счел возможным сделать это. Все эти обстоятельства, во всяком случае, имели место до лета 1923 г., после какого срока и до момента сдачи дел редакции З<аписок> В<осточного> О<бщества> никаких изменений того характера, какой предполагает текст Лурье, за исключением буквенных поправок, Струве не делал. Текст же, напечатанный в I томе Записок, не отличается от сохранившегося в моем старом контрольном экземпляре».
Я думаю, что результат столь любезно представленной мне справки проф<ессора> И. А. Орбели дает мне право утверждать, что я не мог изменить конец моей статьи после заслушания летом 1923 г. доклада С. Я. Эту справку мог получить, конечно, и С. Я. Но он не обращался за ней к проф<ессору> И. А. Орбели и решился обвинить без какого-либо доказательства своего товарища в похищении чужой мысли. Ведь нельзя же назвать доказательством «критику текста» моей статьи, основанную притом на сплошном недоразумении, чтобы не сказать больше. К выявлению этого недоразумения я теперь и приступлю.
С.Я. устанавливает, как мы видели выше, что финал моей статьи об «Эрмитажном папирусе», где я вкратце изложил его теорию, не находится решительно ни в какой связи с предыдущей частью, так как во всей моей статье «не содержится ни одного довода в пользу связи Эрмитажного папируса с мифом о Горе». Из этого С.Я. и делает вывод, что финал статьи прибавлен, очевидно, позднее уже под влиянием его доклада. Мой обвинитель, по-видимому, применил метод внутренней критики, который разлагает исследуемый текст на его составные элементы путем установления внутреннего противоречия в отдельных его частях. Но этот метод может дать положительные результаты лишь при наличии добросовестности и внимательности со стороны исследователя