[536]. Добросовестность или [537] внимательность С.Я. к исследуемому им тексту моей статьи станут явными, если я перескажу и отчасти процитирую стр<аницу> 226-ую I тома Записок, на которую он ссылается.
На страницах, предшествующих 226‑й, я установил, что наш Эрмитажный папирус является пророчеством ex eventu, составленным в конце Среднего Царства (XII–XIII дин<астии>). На стр<анице> 226 я пытаюсь установить генетическую линию, соединяющую пророчество Эрмитажного папируса с пророческими памятниками Египта предшествующей и последующей эпох. Вот мои подлинные слова: «Сравним строки нашего Эрмитажного папируса о грядущем царе-спасителе со свидетельством мессианического чаяния другой, более ранней, эпохи IX–X дин<астий>, когда насилия знати и также вторжение варваров повергли страну в бедствие. Тогда томление по спасителю нашло отклик свой на стенках саркофагов в тихой обители мертвых. Древней легенде о рождении Гора, восстановителя попранных прав отца своего, победителя злого Сета, бога пустыни, таящей врагов Египта, была придана тогда драматическая форма пророчества о пришествии мессии, которое должно вселить радость и ликование в сердца богов и людей исстрадавшейся страны. Исида, беременная Гором, восклицает……». Следует перевод текста, приведенного P. Lacau в Rec
Эта данная мной обстоятельная выдержка из моей статьи с очевидностью доказывает, что выхваченная из контекста короткая цитата, приведенная С.Я.: «древней легенде о рождении Гора и т. д.», не относится совсем к Эрмитажному папирусу, а к другому тексту предшествующей эпохи. Поэтому и понятно, что я в предшествующей части моей статьи не приводил никаких доводов в пользу связи Эрмитажного папируса с мифом о Горе. Из этого же следует, что никакого противоречия между финалом и основной частью моей статьи не существует. Если же С.Я. мог его усмотреть, то это может быть объяснено, я готов допустить [539], невнимательным [540] отношением к тексту моей статьи. Но и невнимательность [541] является [542] при данном условии едва ли простительной. Если таковой оказалась точность изложения С.Я. моей печатной статьи, то чего же ждать от изложения им моих слов, сказанных 3 года тому назад в связи с его докладом. По поводу этих моих возражений на том докладе я категорически утверждаю, что я не говорил о невозможности вообще теории С.Я., я говорил лишь о невозможности применения данной теории к приведенным им [543] конкретным египетским[544] текстам (Эрмитажный папирус, Лейденский папирус № 344, папирус Westcar и пророчество горшечника). Единственный текст, в котором пророчество о мессии и миф о Горе, сыне Осириса, являются связанными, а именно текст, изданный Lacau, был неизвестен С.Я., как неспециалисту, и я об нем не упоминал, так как все мое внимание было приковано к текстам, привлеченным докладчиком.
Я смею думать, что данное мое разъяснение снимает с моего научного имени [545] обвинение, возведенное «слишком поспешно» без какого-либо основания [546] С. Я. Лурье.
В. Струве
8 мая, 1926 г.
ОТВЕТ НА ОБВИНЕНИЕ СО СТОРОНЫ С.Я. ЛУРЬЕ В ПОХИЩЕНИИ ЕГО МЫСЛИ
В качестве выпуска I-а серии «Истории анархической мысли» (под редакцией А. Борового) появилась популярная книжка С. Я. Лурье «Предтечи анархизма в древнем мире», книгоиздательство «Голос Труда», Москва, 1926 г. Здесь в подстрочном примечании [547] на стр. 37–38 [548] автор выступает против меня со следующим обвинением:
Летом 1923 г. я выступал, уверяет Л<урье>[549], на его докладе в Палестинском Обществе, доказывая невозможность его теории [550], сводящей египетские пророческие тексты, в том числе и эрмитажный папирус № 1116B, к литературной переработке мифа борьбы Сета и Гора. Несмотря на это, согласно его, Л<урье>[551], утверждению, я в финале моей статьи об эрмитажном папирусе № 1116B 1), сданной в печать в 1920 г., но напечатанной в 1925 г.[552], изложил вкратце его теорию, хотя в основной части моей [553] статьи «не содержится ни одного довода в пользу связи эрмитажного папируса с мифом о Горе». Из этого мой обвинитель делает вывод, что финал статьи противоречит ее основной части и, следовательно, «прибавлен, очевидно, позже» уже под влиянием его доклада, но, как отмечается курсивом, без упоминания имени автора доклада. На это обвинение Л<урье>, построенное на одной лишь [554] догадке, я отвечаю:
1) Я не прибавлял финал моей статьи [555].
Сверстана была моя статья, согласно указанию И. А. Орбели [556], не позднее 1923 г., так как уже 6-го мая 1923 г. им [557] были приготовлены два сверстанных и сшитых экземпляра Записок для цензуры, в которые [558] вошла и моя [559] статья [560].
2) «Критика текста», примененная Л<урье>, построена на недоразумении: то, в чем усмотрел Л<урье> свою [561] теорию, я [562] применил в 1919 г.[563] не к эрмитажному папирусу, а к другому тексту иной эпохи: действительно, на стр. 226 Записок я пытаюсь установить генетическую линию, соединяющую пророчество эрмитажного папируса XII–XIII Дин<астий> с пророческими памятниками Египта предшествующей и последующей эпох. Вот мои подлинные слова: «Сравним строки нашего Эрмитажного папируса о грядущем царе-Спасителе со свидетельством мессианического чаяния другой, более ранней эпохи IX–X Дин<астий>, когда насилия знати и также вторжение варваров повергли страну в бедствие. Тогда томление по Спасителю нашло отклик свой на стенках саркофагов в тихой обители мертвых.
Древней легенде о рождении Гора……[564] была придана тогда драматическая форма пророчества о пришествии Мессии………… [565]
Исида, беременная Гором, восклицает:…………[566]»
Следует перевод текста, приведенного Lacau в Rec
3) По поводу [567] моих возражений летом 1923 г.[568] на докладе Л<урье> я категорически утверждаю, что я не говорил о невозможности применения данной теории к приведенным им конкретным текстам. Единственный текст, в котором пророчество о Мессии и миф о Горе, сыне Осириса, являются связанными, а именно текст, изданный P. Lacau, был неизвестен Л<урье>[569], как не специалисту [570].
«10» Мая 1926 года
В. СТРУВЕ.
Копия соответствует экземпляру, посылаемому в редакцию журнала «Научный Работник» [571].
Секретарь … [572] АН СССР А. Толмачев.
9. Концепция феодализма на древнем Востоке и работы В.В. Струве 1910-х – начала 1930-х гг.[573]
Теоретические искания, связанные с определением характера общественного строя древнего Востока, в советское время были одним из немногочисленных «исследовательских полей», предоставлявших возможность, оставаясь в рамках марксистской парадигмы и используя (по крайней мере, формально) ее категории, сказать нечто оппозиционное официальному дискурсу; и в силу этого они опять же еще в советское время привлекли серьезное внимание исследователей историографии [574]. Вместе с тем это внимание распределилось довольно неравномерно. В наибольшей мере оно адресовалось двум позициям, представлявшимся альтернативными: теории рабовладения на древнем Востоке и гипотезе о так называемом «азиатском способе производства», чрезвычайно привлекательной для сторонников неформального применения марксистской методологии своими истоками в единичных высказываниях К. Маркса [575]. Несравненно меньшее внимание привлекла к себе позиция, практически господствовавшая в раннесоветской науке 1920-х – начала 1930-х гг., согласно которой общества древнего Востока были феодальными. В историографических этюдах советского времени ее упоминания носят скорее констатирующий характер [576], а в постсоветское время ей практически не уделялось внимание. В значительной мере это положение вещей ожидаемо: авторы таких этюдов сами работали в рамках марксистской парадигмы и, кроме того, неизменно рассматривали «формационные» характеристики того или иного общества как не исследовательские модели, которые имеют ограничения в своем применении и не обязательно исчерпают все аспекты исторической реальности, а как опыты ее адекватного описания