[830]. Струве в своей статье ведет сугубо корректную, не переходящую в градус нападок полемику не только с «космополитом» Лурье, но и с несравненно более заядлыми, по тогдашним меркам, врагами – с А. С. Коцеваловым, оказавшимся во время войны в оккупации и ушедшим затем в Германию и на Запад, и с уже упомянутым М. И. Ростовцевым [831]. Нельзя отделаться от впечатления, что сама эта публикация была призвана в определенной степени продемонстрировать, что советская наука способна не только громить своих оппонентов, но и убедительно с ними спорить. Однако это наблюдение все еще не дает ответа на вопрос, почему автором этой статьи оказался Струве.
Думается, что подойти к этому ответу можно, вернувшись в 1933 г. и познакомившись с тогдашней деятельностью В. В. Струве в ГАИМК, с которой был связан и С. А. Жебелев. По-видимому, задача обоснования определяющей роли рабовладения для социально-экономической природы древности была поставлена перед ГАИМК с начала 1932 г., и с этого же времени Струве отвечал за разработку в этом ключе материала древнего Ближнего Востока. Ожидаемым образом, после речи Сталина 19 февраля 1933 г. эта работа ускорилась, и в марте того же года в составе сектора рабовладельческой формации ГАИМК была сформирована специальная бригада по изучению способа производств*. 25 марта 1933 г. Струве представил весьма примечательный план своей работы в ее составе, в котором, среди прочего, была обозначена задача исследования примеров классовой борьбы в древневосточных государствах. Важнейшим заделом для этого было, конечно, открытие Струве «социальной революции» в Египте Среднего царства, отразившейся, как он считал, в литературных текстах «Речения Ипувера» и «Пророчества Неферти» (Ноферреху в тогдашней транскрипции) [832]. Однако, по словам Струве в этом документе, «в конце XIX дин<астии> мы узнаем о втором восстании рабов, поставившем египетское государство на край гибели. Восстания рабов знает и Финикия (Тир), и Карфаген. Может быть, о восстании рабов повествуют нам и анналы хеттских царей» [833].
Суммированием наблюдений Струве по проблеме рабовладельческого строя на древнем Востоке стал его доклад на специальном заседании ГАИМК 4 июня 1933 г., опубликованный в дальнейшем вместе с дискуссией по нему отдельной брошюрой [834]. Этот эпизод хорошо известен отечественным историкам древнего Востока [835], однако брошюру Струве, к сожалению, редко по-настоящему читают. Среди прочего, в ней нашла отражение работа, проведенная по заявленному им направлению поиска примеров классовой борьбы и восстаний рабов. Нельзя сказать, чтобы этот поиск увенчался большим успехом применительно к Восточному Средиземноморью и Карфагену: здесь Струве краток и не говорит ничего, что не было бы известно и раньше [836]. Иначе обстоит дело с эпизодом истории Египта конца XIX династии (т. е., по принятой сейчас хронологии, конца XIII в. до н. э.; в докладе он датирован 1250 г. до н. э [837].), указанным Струве в его плане работы. Как он считал, «некоторые указания на наличие подобного (имевшему место в конце Среднего царства. – И. Л.) рабского восстания, поддержанного свободными соплеменниками рабов», дает т. н. Большой папирус Харрис – текст, составленный после смерти величайшего царя египетской XX династии Рамсеса III [838], перечисляющий прежде всего его дарения храмам, но также и содержащий важный исторический фрагмент [839]. Интересующее Струве сообщение выглядит в его переводе следующим образом:
Слушайте, чтобы я рассказал вам о моих благодеяниях, которые я свершил, пока я был царем народа. Страна Египет была выкинута вовне, и каждый человек (т. е. египтянин) был напротив ее (т. е. как изгнанник); они не имели главы в течение многих лет до наступления других времен. Страна Египет была в руках великих… и правителей городов. Убивали своего соседа большого и малого. После этого наступили другие времена с голодными (буквально: пустыми) годами. Некий сириец, бывший с ними (т. е. среди них, египтян), сделал себя великим. Он сделал всю страну подданной перед собой одним. Он соединил своих товарищей и грабил их (т. е. египтян) имущество. Они сделали богов, подобно людям, и жертвы не приносилось в храмах [840].
Оговорим сразу смысл этого сообщения, каким он представляется современной науке. Речь идет о смуте, наступившей в Египте в последнее десятилетие XIII в. до н. э. и прекращенной только с приходом к власти в первые годы XII в. до н. э. основателя ХХ династии Сетнахта – отца Рамсеса III. На протяжении этого времени при дворе предпоследнего царя XIX династии Сиптаха (возможно, сына предыдущего царя Мернептаха от азиатской наложницы) особенным влиянием пользовался сановник по имени Баи. Считается, что пассаж о «сирийце» в данном фрагменте Большого папируса Харрис относится именно к нему и служит одним из доказательств его также азиатского происхождения; кроме того, в контексте данного источника древнеегипетское выражение ir sw (букв. «сделавший себя») часто воспринимается как имя или, вернее, прозвище, которым называли пресловутого «сирийца» его современники («Ирсу»). В конце правления Сиптаха Баи пал и был казнен, однако крайняя демонизация его личности, объяснявшая само начало смуты в Египте, видимо, сохранилась в следующее правление царицы Таусерт (враждебной Баи еще на пике его влияния) и, как видно, была воспринята и пропагандой XX династии [841]. Что касается науки того времени, когда Струве готовил свой доклад, то соответствующий раздел 2-го тома «Кембриджской древней истории», написанный крупнейшим американским египтологом Дж. Г. Брестэдом, еще не содержит столь нюансированной интерпретации сообщения Большого папируса Харрис: идентификация «сирийца» с Баи там не обсуждается, однако наиболее вероятным считается его происхождение из придворных кругов [842].
Не приходится удивляться, что в восприятии В. В. Струве этот эпизод выглядит совсем по-другому. По его мнению, описываемая в тексте анархия «разбивается на два периода»: сначала потеря Египтом чужеземных владений при сыне Рамсеса II Мернептахе вызывает качественный рост эксплуатации населения Египта, «превращая Египет тем самым в чужеземную страну», причем осуществляют это «хищническое господство» не придворные и чиновничество, связанные с царем, а «старая родовая знать». Все это порождает «сопротивление со стороны бедных», и когда из-за голода дело доходит до крайности, «вмешивается третья сила, которая эксплуатируется обеими прослойками господствующего класса (как чиновниками, так и родовой знатью. – И. Л.), а именно рабы». Струве полагал, что «сириец», о котором идет речь в тексте, «был один из тех азиатов-военнопленных, которые использовались египтянами или в качестве рабов в царском и храмовом хозяйстве, или в частновладельческом, или же в качестве воинов». При этом последнее кажется ученому маловероятным, ибо, по его словам, сирийцы в Египте этого времени были в первую очередь не воинами, а рабами. Струве указывает, что «тринадцать лет назад», вслед за другими учеными, был готов видеть в этом сирийце прототип библейского Иосифа, возвысившегося при дворе фараона, однако и такая версия не меняла его нынешней интерпретации, поскольку «и Иосиф был, согласно библейской традиции, ни кем иным, как купленным рабом» [843]. Как говорит Струве, «этот сирийский раб папируса Харрис, опирающийся на своих товарищей, т. е. таких же чужеземных рабов, каким он был сам, захватывает власть над Египтом. Объединив рабов вокруг себя, а это было легко, поскольку латифундиальные поместья царя и храмов объединяли большое количество рабов в организованные отряды, он грабит имущество своих господ, уничтожает культ богов, покровителей общества, угнетавшего его и его товарищей». Все это делает его «достойным предтечей Евна и других сирийцев-вождей рабских восстаний в Сицилии конца II века до н. э.» [844].
Вместе с тем успеху этого восстания содействовали два момента: во‑первых, союзниками «сирийца» должны были быть низы египтян, так как текст говорит, что он был «с ними» (др. -егип. m-di.w), т. е. с египтянами. Во-вторых, восстание «сирийца», несомненно, получило поддержку «со стороны варварских племен, – преимущественно-ливийских, соседящих с долиной Нила». Именно этим Струве объясняет проникновение ливийцев на территорию Египта, действительно, весьма активное во время ХХ династии и усилия Рамсеса III по обороне от проникновения в Египет «азиатских варваров ливийцев Техену», отмеченные в том же Большом папирусе Харрис. Допускает Струве и присоединение к восставшим нубийцев, сведения о проникновении которых в Египет при ХХ династии он также находит в источниках. Дополнительным фактором, усилившим восставших рабов, представлялся их союз «с теми варварами, которые служили в войсках Египта в качестве наемников»: более того, последние, по мнению Струве, «могли быть тем ядром, вокруг которого группировались восставшие рабы», по аналогии с ролью гладиаторов в восстании Спартака. При этом необычайно масштабен вывод, к которому приходит Струве на основании своих построений: «Рабское восстание конца 19-й династии нанесло рабовладельческому обществу, сложившемуся в долине Нила, удар, от которого оно оправиться уже не смогло»