Наконец, особенно сложная политическая ситуация складывается в Египте. Среди других стран, зависимых от европейских держав, Египет, по сути дела, с начала ХХ в. выделялся развитой экономикой, наличием политической автономии (с 1922 г. – формальной независимости), присутствием в обществе широкого спектра политических сил с развитой идеологией (от либералов западной ориентации до радикальных исламистов); в перспективе именно эти особенности Египта предопределили его превращение в лидера арабского мира вплоть до 1970-х годов. В то же время, в силу своего стратегического положения (нахождения на его территории Суэцкого канала и ключевых сухопутных путей в Центральную и Восточную Африку, в ходе войны – превращения в важнейший театр военных действий), Египет был ключевой составляющей британских владений не только в Африке и на Ближнем Востоке, но и в мире в целом. Это предопределяло неотступный контроль Великобритании за ним (так, в 1942 г., в условиях военного кризиса в Северной Африке, британцы напрямую и крайне жестко вмешались в назначение королем Фаруком нового правительства Египта [876]).
Протест против этого контроля звучал на всех уровнях египетского общества, вплоть до короля и правительства, которые на фоне активных боевых действий на территории Египта совершенно парадоксальным образом вплоть до февраля 1945 г. не объявляли войну странам «оси». В какой-то мере в русле этого протеста и поиска альтернатив для Египта во внешнеполитической ориентации лежало установление дипломатических отношений с СССР в августе 1943 г.: по словам премьер-министра Египта Наххас-паши, это был «не только… дипломатический успех Египта, но и начало нового этапа его национального существования» [877]. Иными словами, у советского руководства имелись серьезные основания обдумать возможности и способы укрепления позиций СССР в ближневосточном регионе. И обращение в связи с этим к востоковедам АН СССР было вполне своевременным.
Об актуальности разработки востоковедной тематики в научных исследованиях, а также подготовки кадров по соответствующим направлениям на заседании 1 октября 1943 г. сказали так или иначе все его участники (основной докладчик – лидер изучения древнего Востока, директор Института востоковедения АН СССР академик В. В. Струве [878], синолог академик В. М. Алексеев, не являвшиеся востоковедами Л. В. Щерба и С. В. Бахрушин); но, пожалуй, откровеннее всего поставил данный вопрос, так сказать, в плоскости практической политики, классик отечественной арабистики академик И. Ю. Крачковский [879]. В его выступлении прозвучали следующие слова: «Теперь уже наступает момент в нашей истории, когда следует вспомнить опять об одном очень давнем начинании нашей науки. Все-таки у нас существовал заграничный научно-исследовательский институт. Был такой археологический институт в Константинополе, был специальный корреспондент Академии наук в Риме. Теперь у нас восстановлены отношения с Египтом, и эта внешняя обстановка, я думаю, является своевременным толчком и напоминанием о том, что о каких-то формах мирового общения нам пора подумать. Иначе может быть опять поздно, и с нами в науке случится то же, что в известной мере случилось в нашей пропаганде на Ближнем Востоке, где представитель соответствующих организаций мне с горестью говорил, что там все гандикапировано Англией и Францией. Англия и Франция находятся с нами в дружеских отношениях. Это хорошо, но не все они знают, что у нас делается, и не могут все работы, которые мы могли бы выполнить, за нас исполнять» [880].
Тенденция, в русле которой И. Ю. Крачковский высказал данное предложение, очевидна: это забота и о большей открытости отечественной науки внешним контактам, и о пропагандистском присутствии СССР на Ближнем Востоке с четким пониманием различия в этом регионе советских и западных интересов. Cложившуюся на тот момент политическую конъюнктуру должен был хорошо представлять себе и Коростовцев – ученый секретарь Отделения истории и философии АН СССР [881], скорее всего принимавший участие в подготовке совещания 1 октября 1943 г.
К 1943 г. Михаил Александрович Коростовцев был ученым-египтологом с уже прочно сложившимися исследовательскими интересами. Во второй половине 1930-х годов он защитил под руководством В. В. Струве в Ленинградском отделении Института истории (ЛО ИИ) АН СССР кандидатскую диссертацию «Рабство в древнем Египте в эпоху Нового царства» [882]. Далее, судя по наметкам его научного руководителя, Коростовцев должен был работать над расширением тематики своего диссертационного исследования, чтобы «дорастить» его до уровня докторской диссертации [883]. Однако он основательно изменил свою тему и в июне 1943 г. защитил на базе исторического факультета МГУ докторскую диссертацию «Письмо и язык древнего Египта».
Вместе с тем еще с 1921 г. М. А. Коростовцев сотрудничал с органами госбезопасности: весной 1921 г., после «советизации» Грузии, он пошел на службу в Грузинскую Чрезвычайную комиссию, вскоре уволился оттуда, но его сотрудничество с местными органами ГПУ – ОГПУ – ГУГБ НКВД СССР продолжалось, в том числе и в середине 1930-х годов в Ленинграде. Он немало тяготился этим вынужденным сотрудничеством, если судить по досадливым упоминаниям даже в его служебной автобиографии о помехах, которые создавало ему это сотрудничество, в научной работе [884].
После нападения Германии на СССР его мобилизовали в Красную Армию (7 июля 1941 г.), но менее чем через год, 15 мая 1942 г., он был демобилизован и направлен в Институт истории АН СССР в Москве на должность ученого секретаря [885]. С сентября 1943 по январь 1944 г. он был ученым секретарем Отделения истории и философии АН СССР [886].
Мы не располагаем достоверными свидетельствами этого, но, возможно, сама работа Коростовцева на ответственных административных должностях в системе АН (ранее, в конце 1930-х годов, Коростовцев также был ученым секретарем ЛО ИИ [887]) была связана именно с «доверием» к нему «органов», их убежденностью в его лояльности, считавшейся доказанной на деле. Вероятно, этим же объясняется и решение о направлении состоявшегося и успешного ученого в лучшем случае на смежную с его интересами должность корреспондента ТАСС в Египте.
Работа Коростовцева в этом качестве началась в ноябре 1943 г.[888] Порученная ему миссия явно не сводилась к корреспондентской работе, как видно из прямого указания в справке Комитета партийного контроля (КПК) при ЦК КПСС, составленной в 1960 г. в связи с восстановлением Коростовцева в партии: «…Коростовцев, работая корреспондентом ТАСС в Египте, поддерживал связь с резидентом, поручения которого выполнял…» [889]. Однако лично для Коростовцева ценность представляло знакомство со страной, древней культурой которой он занимался. В переписке, ведшейся М. А. Коростовцевым с коллегами и научными учреждениями в СССР, много говорится о направлениях его научной работы и о контактах с зарубежными учеными. Об этом уже шла речь в публикации одного из авторов настоящей статьи [890]; ниже к данным сюжетам мы будем обращаться только в меру необходимости. Более целенаправленно нам хотелось бы остановиться на судьбе предложения об организации своего рода представительства советской академической науки в ближневосточном регионе, которое было «озвучено» И. Ю. Крачковским и горячим сторонником которого был Коростовцев.
Если верить упоминанию в более позднем документе, составленном Коростовцевым, сам вопрос об установлении научных связей со странами Ближнего Востока был инициирован во время заседания 1 октября 1943 г. его докладной запиской (в архивных материалах она нами не обнаружена) [891]. По-видимому, в начале ноября 1944 г. Коростовцев направил из Египта в АН СССР (вице-президенту В. П. Волгину и академику-секретарю Президиума АН Н. Г. Бруевичу, с копией академику В. В. Струве) «Сообщение о состоянии и развитии египтологии в Египте за годы войны» – документ, который без преувеличения можно назвать программным [892]. В нем он характеризует деятельность во время войны ведущих египтологов (Х. Фэрмана, Б. Грдзелова, Л. Кеймера, А. Варийя, В. Викентьева и других; за пределами Египта – А. Гардинера, Я. Черни и еще не слишком маститого Х. -Я. Полоцкого), а также состояние основных научных учреждений, находящихся в Египте – Службы древностей Египта (Service des Antiquités de l’Égypte), Египетского музея в Каире, Французского института восточной археологии (Institut français d’archéologie oriental au Caire – IFAO). В связи с деятельностью последнего Коростовцев выдвигает предложение об организации книгообмена между ним и советскими научными центрами. Основанием для него стал запроса директора IFAO Ш. Куэнтца:
Я считаю своим долгом особенно подчеркнуть, что необходимо возможно полнее ответить на этот запрос: в Египте хотят ознакомиться с советской наукой, ею очень интересуются, но о ней ровно ничего не знают. Необходимо это ненормальное и для нас безусловно невыгодное положение изменить, и труды нашей ориенталистики должны появиться на полках этого института, в котором работают все ученые, пребывающие в Каире