Во-первых, необходимым условием для успешного развития науки является необходимость постоянно и систематически находиться в контакте с тем, что изучаешь, т. е. в данном случае с восточными странами, их памятниками и населением. Это условие необходимо для поддержания должного уровня науки и роста научных кадров…
Во-вторых, наша замкнутость играла на руку всем тем, кто вел в странах Арабского Востока антисоветскую пропаганду. В течение больше четверти века у нас не было никаких отношений с арабскими странами. Вражеская пропаганда пользовалась этим, чтобы утверждать, что «большевики – варвары».
Когда, например, француз заявляет, что Франция высококультурная страна, то он подтверждает это наличием в странах Арабского Востока французских научно-исследовательских учреждений, школ, ученых, словом, ссылается на нечто конкретное. К сожалению, на сегодняшний день мы не можем сделать того же.
Теперь после великой победы СССР в Отечественной войне, СССР стал одним из «трех больших», т. е. международная ситуация радикально изменилась в нашу пользу; во‑вторых между СССР и большинством стран Арабского Востока установлены нормальные дипломатические отношения. Это значит, что теперь ИМЕЕТСЯ ОБЪЕКТИВНАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ (выделено автором документа. – И. Л., Н. Т.) наладить и организовать постоянную научную живую связь со странами Арабского Востока.
Что такая связь нужна и полезна, было признано еще в 1943 г. на совместном заседании двух отделений Ак<адемии> наук СССР в Москве: Отделения Истории и философии и Отд<еления> Языка и Мышления. Тогда была одобрена моя докладная записка по этому вопросу…
Несомненно, что первые наши шаги должны быть скромны. На первых порах можно ограничиться созданием представительства Ак<адемии> Наук СССР на Среднем Востоке, с постоянным пребыванием в Каире, в функции которого будет входить:
1) научно-исследовательская работа;
2) организация научной живой связи СССР и странами Арабского Востока;
3) ознакомление арабского мира с результатами нашей научной деятельности [945].
Не будем повторять то, что мы уже говорили о двойственной мотивации этой инициативы Коростовцева; отметим лишь, что теперь одним из его мотивов стало стремление уже не просто перейти к чисто научной деятельности в Египте, но и обеспечить для себя определенную «нишу», которая позволила бы ему избежать последствий своего поведения на протяжении 1946 г. Один из авторов настоящей статьи уже писал об экспертизе научно-организационных предложений Коростовцева (по-видимому, сразу всех документов, направленных им в АН СССР в конце 1946 – начале 1947 г.)[946]. Симптоматичен подбор принявших участие в этой экспертизе специалистов: В. В. Струве – безусловный лидер советской науки о древнем Востоке, при этом в общем державшийся в стороне от чисто политических дел; Ю. П. Францев – египтолог и историк религии, оказавшийся по сути на партийно-государственной работе (в 1947 г. – директор Института международных отношений и профессор Академии общественных наук при ЦК ВКП(б)) [947]; А. Б. Ранович – крупнейший специалист по эпохе эллинизма, всегда тщательный в определении методологии своих исследований как марксистской [948] (его отзыв на предложения Коростовцева был подготовлен последним, в мае 1947 г., Струве и Францев написали свои отзывы месяцем раньше). Отзыв Струве, вполне ожидаемым образом, был особенно щедр на комплименты и благоприятен для Коростовцева [949], а другие отзывы – гораздо более сдержанны: Францев отметил неконкретность плана научной работы Коростовцева в Египте [950], Ранович подчеркнул, что «превзойти достижения науки за пределами нашей страны» можно «не столько тем, что наш ученый сфотографирует и опубликует еще один текст (это тоже нужно и важно), сколько созданием и развитием нового, высшего типа (подчеркнуто автором документа. – И. Л., Н. Т.) исторической науки, науки, построенной на основе марксистско-ленинской теории» [951]. Очень показательны и слова Рановича о неявном сопоставлении Коростовцевым его миссии в Египте со статусом П. Жугэ – научного атташе французского посольства: «Я очень уважаю, ценю и люблю М. А. Именно поэтому считаю, что его роль должна быть скромнее и ответственнее (подчеркнуто автором документа. – И. Л., Н. Т.)» [952].
По сути дела подобная позиция легла в основу направленного Коростовцеву в начале июня 1947 г. ответа Отделения истории и философии АН СССР (за подписью зам. академика-секретаря отделения И. И. Минца) [953]. Исследователю было предложено в первую очередь сосредоточиться на заявленной им ранее собственной научной теме истории XXI династии в древнем Египте [954]. В связи с его предложениями к пятилетнему плану работы Академии было отмечено, что «ближайшей задачей советской египтологии является освоение имеющихся материалов, их публикация, исследование и составление научных каталогов памятников, находящихся в музеях Советского Союза» [955]; задачи же, выдвинутые Коростовцевым, не могли быть включены в пятилетний план без дополнительного обсуждения. Документ заканчивался следующими словами: «Отделение Истории и Философии считает необходимым, для реализации наших научных предложений, Ваш приезд в ближайшее время в Москву и личный доклад Бюро отделения» [956].
Данный документ сохранился в архиве РАН в нескольких вариантах. Один из них, выполненный машинописью на официальном бланке АН СССР, но не подписанный, несет на себе обильную карандашную и чернильную правку и добавления (в частности, в документ были добавлены требование о личном докладе и слова о необходимости «личных пояснений» для включения предложений Коростовцева в пятилетний план) [957]. Далее в архивном деле следует вторая страница письма в машинописи, несущая на себе одно исправление: в процитированной выше фразе слово «приезд» заменило первоначальное «возвращение» (явно во избежание впечатления, что АН настаивает на прекращении командировки Коростовцева) [958]. За ней, наконец, следует цитировавшийся итоговый вариант документа в машинописи без правки с подписью И. И. Минца и еще одной неразборчивой подписью округлым почерком, являющейся, очевидно, визой согласования (она же присутствует и на варианте документа с обильной правкой, причем правка, насколько можно судить, внесена тем же почерком). Очевидно, последний вариант письма и был направлен в Египет (ему предшествует лист с просьбой к Ближневосточному отделу МИД СССР о передаче письма адресату через дипломатическую миссию в Каире [959]).
Вариант письма на бланке и с обильной правкой был, видимо, его исходной версией, уже предназначавшейся для отправки в Каир, но возвращенной на этапе согласования; следующие варианты выполнены на простой бумаге и, скорее всего, представляли собой черновики, направлявшиеся на новые согласования и затем оседавшие в архиве АН СССР (вероятно, чистовой экземпляр итогового варианта письма, вновь отпечатанный на бланке, ушел в Каир). Правленые варианты данного документа сохранялись в делах АН явно для возможности сверки его итогового варианта с последовательно вносившейся в него правкой; и это хорошо согласуется с прямым указанием справки КПК при ЦК КПСС, что переписка АН СССР с Коростовцевым в 1946–1947 гг. была инициирована и, очевидно, курировалась спецслужбами. По всей видимости, приоритетом составителей и в особенности «кураторов» данного документа было возвращение египтолога в Москву. Вряд ли об этом «согласовании» контактов АН СССР с Коростовцевым знали эксперты, привлеченные Президиумом АН для оценки его предложений: скорее, сдержанность отзывов Ю. П. Францева и А. Б. Рановича была продиктована их действительной позицией в сочетании с конъюнктурой эпохи, мягко выражаясь, располагавшей к осторожности [960].
Достаточно красноречиво описание событий 1947 г. в справке КПК при ЦК КПСС. Согласно ей, в это время к поводам для претензий к Коростовцеву добавилась еще и романтическая история, получившая огласку за пределами советского посольства [961]. После того как в июне 1947 г. Коростовцев уклонился от выезда в Москву в соответствии с письмом Президиума АН, «руководство посольства решило принять меры, способствующие ускорению отправки его на Родину» (судя по дальнейшему, за этим эвфемизмом стоит обращение к спецслужбам). В июле 1947 г. под предлогом разведывательной работы в Палестине [962] Коростовцев был направлен с женой в Бейрут, где задержан на советском пароходе «Победа» [963]; 29 мая 1948 г. он был осужден Особым совещанием при МГБ СССР к 25 годам лишения свободы за измену родине [964].
Подводя некоторый итог нашим наблюдениям в связи с работой Коростовцева в Египте и его инициативой по организации там научного представительства СССР, мы должны констатировать, что ряд связанных с этим сюжетов (прежде всего детали взаимоотношений Коростовцева со спецслужбами и с советским посольством) остались, конечно, вне нашего поля зрения и заслуживают отдельного исследования на материале соответствующих ведомственных архивов. Вместе с тем и рассмотренные нами материалы (по преимуществу из архивов Академии наук и ее Института востоковедения) позволяют реконструировать достаточно полно и развитие данной инициативы Коростовцева, и то воздействие, которое она оказала на его личную судьбу. Выше мы уже высказали предположение, что именно эта инициатива послужила причиной для первого отзыва Коростовцева из Египта в марте 1946 г. и в какой-то мере спровоцировала последующие события. Независимо от других факторов постигшей его в 1947 г. катастрофы можно сказать, что в политико-идеологической конъюнктуре первых пос