[1008]. Номинально можно было бы сказать, что Авдиеву все же пошли навстречу: в гораздо более общей и идеологизированной форме он спорил, действительно, с тем тезисом, по поводу которого в применении к конкретному материалу выразила сомнение редакция. Однако без тех громов и молний, на которые Авдиев рассчитывал, это несогласие не давало желательного для него эффекта. Очевидно, что руководители ВДИ (в ситуации 1950 г. прежде всего адресаты Авдиева Машкин и Утченко) просто не захотели исполнить пожелание Авдиева в полном объеме.
Хотя в жизни бывает всякое, а маститые ученые, как показывает опыт, чувствительны к критике своих авторских учебников, в которых им приходится выходить за пределы собственных исследовательских тем, мы все же не думаем, что недовольство Авдиева этой рецензией связано с фактом ее появления как таковым. Мы еще вернемся к ее содержанию, а сейчас скажем, что ее появление, на наш взгляд, было следствием ситуации, сложившейся в советских науке о древности и востоковедении во второй половине 1940-х гг. Попробуем разобраться, что определило эту ситуацию.
Одной из ее составляющих была расстановка сил в московских научных структурах, связанных с изучением древности, – на кафедре древней истории МГУ и в секторе древней истории Института истории, с которым, как и сейчас, был фактически аффилиирован ВДИ. Долгое время они были ареной подспудной борьбы между А. В. Мишулиным – руководителем сектора и главредом ВДИ, энтузиастом идеологизированного подхода к древней истории и человеком с большим весом в партийных кругах (он был ректором АОН при ЦК ВКП(б) в 1946–1948 гг.) и Н. А. Машкиным – заведующим кафедрой МГУ (с 1943 г.) и приверженцем академической науки, шедшим ради нее на умные и неподлые компромиссы с требованиями идеологии [1009]. В августе 1948 г. Мишулин умер, а Машкин в том же и в следующем году принял на себя его полномочия в секторе и (фактически, хотя и не формально) в ВДИ. Как известно, такая концентрация в одних руках позиций, связанных с древней историей, в дальнейшем в московской науке не повторялась, но на том этапе она была на пользу и, похоже, вызвала определенный энтузиазм. В условиях идеологических кампаний конца 1940-х гг. без лидерства человека приличного и умеющего разговаривать в партийных сферах московское антиковедение могло бы столкнуться с неприятностями (как, кстати, с ними могла бы столкнуться и наука о древнем Востоке без многолетнего лидерства В. В. Струве).
Насколько мы представляем, Авдиев (профессор кафедры с 1944 г.) держался несколько в стороне от этой ситуации, имея собственные связи с верхами и серьезные позиции в Высшей партийной школе при ЦК ВКП(б). Любопытно, что, когда в разгар «борьбы с космополитизмом» в марте 1949 г. на кафедре прошло обсуждение учебника В. С. Сергеева «История древней Греции» и на нем фактически столкнулись сторонники Машкина и ученики покойного Мишулина, Авдиев на нем не присутствовал (хотя в том же обсуждении участвовал египтолог и ассириолог Д. Г. Редер) [1010]. Однако после войны в повестку дня встало создание новых учебников по истории древности, и В. И. Авдиев написал свою «Историю древнего Востока», которая вышла в 1948 г. 10 мая 1949 г. на кафедре древней истории прошло подробное обсуждение этого учебника, и в известном смысле его результатом стала рецензия специалиста по первобытности В. К. Никольского, египтолога Н. М. Постовской и Д. Г. Редера, опубликованная во второй половине года в ВДИ [1011]. Формально доброжелательная, эта рецензия содержит целый ряд критических замечаний, которые относятся к базовым, в том числе теоретическим моментам (определению хронологических границ древнего Востока, отличий «домашнего рабства» от «“классического рабства” Греции и Рима», причин происхождения города и особенностей его взаимоотношений с деревней, перекоса материала в сторону древнего Египта, недооценки значения древневосточных государств, находившихся на территории СССР, – Урарту и Хорезма). Предвосхищая упрек Дьяконова и Лурье, рецензенты указали, что Авдиев не дал нюансированного и адекватного источникам описания взаимоотношений царской власти и общины. Наконец, последние две страницы рецензии посвящены перечислению содержащихся в учебнике фактических ошибок [1012]. Пожалуй, стоит обратить внимание на следующее: из пяти рецензий на учебники по древней истории, подготовленных сторонниками Машкина и опубликованных в том же номере ВДИ, только эта снабжена таким «синодиком»; а среди ее авторов В. К. Никольский и Д. Г. Редер в марте того же года поддержали Машкина в ситуации нападок «мишулинцев» на учебник Сергеева. По сути, эта рецензия отражала позицию кафедры во главе с Машкиным, причем противопоставить ей Авдиев ничего не мог, поскольку она была сформулирована на заседании с его участием.
Вторая составляющая ситуации, о которой мы говорим, – это события, связанные с организацией востоковедческих исследований в системе АН, которые развивались с середины 1940-х гг.[1013] В это время, помимо Института востоковедения в Ленинграде, существовали небольшой Тихоокеанский институт в Москве, занимавшийся проблемами Индии и Китая, и т. н. Московская группа Института востоковедения, объединившая с 1943 г. ученых, эвакуированных из Ленинграда. После их реэвакуации в 1944 г. заметную роль в ее работе стал играть В. И. Авдиев, а в 1946 г. она даже была преобразована в Московское отделение Института (хотя, как видно по нашим документам, сохраняла, видимо, по инерции свое название). В 1946 г. руководители Тихоокеанского института выдвинули идею создания на его базе в Москве Института новой и новейшей истории Востока, который занимался бы соответствующей тематикой при сохранении в ленинградском Институте исследований в областях классического востоковедения. Однако в конце 1948 г. на заседании Президиума АН С. И. Вавилов внес предложение о коренной реорганизации Института востоковедения – о его переводе в Москву с сохранением филиала в Ленинграде, об актуализации его исследований и о создании на его основе научного журнала. Хотя во главе нового Института планировалось поставить директора Тихоокеанского института Е. М. Жукова, это, похоже, первый случай, когда инициатива такой реорганизации шла не снизу, а сверху. Озвучивший ее Вавилов, далекий от проблем востоковедения, должен был, разумеется, сделать это по чьей-то руководящей подсказке.
Далее идея «единого» Института востоковедения все же опять трансформировалась в план создания, в дополнение к ленинградскому центру, Института современного Востока; а директор Института востоковедения В. В. Струве подал в апреле 1949 г. академику-секретарю АН С. П. Толстову сугубо формальный план структурной реорганизации своего учреждения. Его обсуждение проходило до конца мая 1950 г., когда с минимальным компромиссным дополнением (включением в структуру Института сектора новой и новейшей истории Востока) должно было поступить на утверждение Президиума АН.
Первым симптомом некоего нового поворота в событиях, связанных с Институтом востоковедения, нам кажется пресловутая статья И. С. Брагинского в газете «Культура и жизнь». Судя по тому, что известно об этом ученом (а именно в его редакторство в журнале «Народы Азии и Африки» были напечатаны не только резко критическая рецензия ленинградских востоковедов на третье издание «Истории древнего Востока» Авдиева [1014], но и антисталинская статья Ю. И. Семенова [1015]), его авторство этой статьи едва ли было добровольным. При этом в 1949 г. Брагинский фигурирует в партийных документах как вероятный заместитель директора Института современного Востока [1016], а в начале 1950-х гг. и в самом деле становится замдиректора реорганизованного Института востоковедения в Москве – совместно с Авдиевым [1017]. Опора Авдиева на его статью, призванная показать, что критика ленинградского Института востоковедения не является его субъективной позицией, очень симптоматична. У нас нет прямых оснований утверждать, что статья Брагинского была им прямо инспирирована (если только не считать таким основанием одобрительные и немного покровительственные слова Авдиева на заседании Московской группы Института востоковедения о том, что статья Брагинского «глубоко правильная в своих утверждениях и весьма своевременная, пожалуй даже несколько запоздалая» [1018]). Однако ее появление, безусловно, относится к тому «витку» дискуссий о реорганизации советского востоковедения, на котором Авдиев (кстати, впервые) стал играть ведущую роль.
Нам представляется, что рецензия Дьяконова и Лурье на учебник Авдиева могла быть не просто личной инициативой этих ученых, а своего рода «ответом» ленинградцев на наметившуюся активность Авдиева в вопросе о судьбе одного из их главных научных центров. Формально эта рецензия была корректна и в ряде фраз лояльна к Авдиеву; однако ее критический смысл был очевиден [1019]. Особенно показательно, что больше ее половины (11 страниц из 18) занял расписанный по главам перечень фактических ошибок в тексте и в картах учебника [1020]; а в ее конце традиционные примирительные слова о значимости издания заменяет совсем иная фраза: «Таким образом, книга нуждается во многих коррективах, список которых мы не исчерпали: мы надеемся, что в новом издании это будет учтено автором» [1021]