рная любезность высших классов в общении с низами, и при посещении бунтующих предместий или среди недовольных фермеров, услышав дерзкие выкрики из толпы в свой адрес, не стесняясь в выражениях, он отвечал оскорблением на оскорбление.
Ликование и страдания президента, вспышки гнева, которые он себе позволял перед телекамерами, только на первый взгляд могли показаться спонтанным взрывом эмоций. Они «играли» на образ президента, поскольку невозможно предположить, чтобы человек его уровня, с его политическим чутьём в подобных случаях не контролировал бы своё поведение.
Саркози называли «мальчиком из Нейи»[528], и это знаковая принадлежность к носителям непривычного, модного облика французской элиты. Он отличался от ряда своих предшественников, которые, в соответствии с высоким предназначением президента Пятой республики стремились выступать в роли мудрых арбитров, далёких от частных интересов и страстей. Н. Саркози, наоборот, явился воплощением частного и особенного, и именно эти частности составили основу его привлекательности. Потомок иммигранта-аристократа из Венгрии, он мог себе позволить отступить от внешних правил «политкорректности» при обсуждении самых острых социальных проблем.
Показной блеск образа жизни президента тем более раздражал общество, что центральной идеей его проекта для Франции было возвращение ценности труда, которую он считал, отторгнутой «разрушительным духом» молодых бунтарей 1968 г., не желавшие становиться взрослыми и «гнуть спину» на буржуазное государство и богачей В глазах Саркози, труд как средство экономической самореализации личности способствовал пропаганде образа предприимчивого индивидуума, целью которого является постоянное умножение благосостояния, в противовес растущему социальному иждивенчеству, уповавшему на щедрость государства. В то же время, в глазах трудящихся предложенные Саркози меры поощрения «трудоголиков» (отмена ограничений на сверхурочную, свыше 35 часов в неделю работу, освобождение дохода за сверхурочные часы от налога и т. д.) нарушали сложившиеся связи солидарности. Введение в 1997 г. 35-часовой рабочей недели было осуществлено правительством левых сил для уменьшения безработицы, расширения вакансий и обеспечения полноценного отдыха лиц наёмного труда, и теперь «президент богатых» призывал их к отказу от досуга в пользу работы[529]. Как известно, деньги не являются самоцелью для тех, у кого их не хватает.
Не более привлекательными были призывы Саркози к интеграции иммигрантов. Президент мог ссылаться на собственный опыт, заявляя о том, что интеграция иммигрантов — это, прежде всего, усилие которое требуется совершить самим иммигрантам. Он настаивал на принципе «избирательной натурализации», заявляя, что Франция сама будет решать, какие граждане ей нужны. Летом 2006 г. по инициативе Н. Саркози, который тогда был министром внутренних дел, гражданство согласно новой процедуре отбора получили 2 тысячи соискателей, но они составили всего 20 % подавших прошение. С одобрения президента Саркози летом 2007 г. был принят закон, согласно которому для получения вида на жительство при воссоединении семей иммигрантов просители должны подтверждать своё кровное родство тестом на ДНК, что в глазах его оппонентов слева напоминало расовую политику правительства Виши[530].
Стремительный рост своей популярности Н. Саркози пережил в бытность министром внутренних дел в правительствах Ж.-П. Раффарена и Д. де Вильпена. Тогда он проявил блестящие тактические способности. Его визитной карточкой стал ряд показательных «точечных» и результативных мер. В частности, в 2004 г. им были введёны строгие меры борьбы с нетрезвыми водителями. В результате уже за первые месяцы усиленного полицейского контроля резко сократилась смертность на дорогах Франции. Тогда же благонамеренная Франция приветствовала усиление борьбы с подростковой преступностью, ставшей настоящим бичом неблагополучных предместий. Саркози свернул малоэффективные, хотя и гуманные, программы профилактических центров работы с правонарушителями, переадресовав средства министерства внутренних дел на оснащение и безопасность полицейских в борьбе с преступностью, то есть на безопасность сил правопорядка. Став президентом, он инициировал законопроект Р. Дати (по имени министра юстиции, которая сама происходила из семьи выходцев из Марокко), согласно которому рецидивисты получают более суровое наказание, чем те, кто впервые нарушил закон. Эти меры успокоили законопослушных граждан, озабоченных проблемой личной безопасности и разочарованных «политикой благих пожеланий», свойственной правительствам левых сил. Саркози предложил «говорить начистоту» о социальной напряжённости, о проблемах общества, порывая с политкорректностью миттерановско-шираковских времён, когда политики проповедовали терпимость и великодушную снисходительность к радикализму неблагополучных низов, особенно если речь шла об иммигрантах, из опасения спровоцировать нетерпимость и социальный раскол, рост расизма и ксенофобии. Такая политика была ответом росту популярности правоэкстремистского Национального фронта, косвенно отвечала запросу его избирательного резерва, к настроениям которого два предшествующих президента Миттеран и Ширак были абсолютно нетерпимы. Между тем, именно резкий тон заявлений министра внутренних дел Н. Саркози, пожалуй даже больше, чем его жёсткая политика в отношении иммигрантов, обеспечил ему голоса значительной части потенциального электората Национального Фронта. Иммиграция в действительности стала одним из определяющих факторов общественного и политического развития страны, поскольку она обозначила комплекс проблем, связанных с новыми линиями социального раскола. Социальная уязвимость, низкие стартовые условия для выходцев из этой среды делают качественный рост иммигрантов одним из источников нестабильности. От интеграции и социальной адаптации иммигрантов напрямую зависит идентичность французского общества.
Выступая перед журналистами на большой пресс-конференции в январе 2008 г. он назвал свой курс «политикой цивилизации»[531], обозначив разрыв с прежней политической практикой: «Недоверие французов к политике, угрожающее подорвать нашу демократию, происходит из ощущения бессилия политики. Потому что она никогда не затрагивала реальных причин проблем, пытаясь справиться с их последствиями половинчатыми мерами /…/. После десятилетий неудачных реформ после десятилетий господства столь удобного единомыслия, в котором было бы так удобно пребывать и дальше[532], десятилетий стагнации массовой безработицы, замораживания зарплат, обесценивания труда дефицита и роста долгов, когда нарушились общественные связи и сломались механизмы социального восхождения, срочные меры необходимы везде. Это проблемы, стоящие перед нашей цивилизацией, и для их решения нужно что-то большее, чем некоторые управленческие меры или дополнительные кредиты».
В том же духе был проведён закон о запрещении во Франции паранджи и ужесточены меры контроля над нелегальной иммиграцией. «Если мы не возьмём под контроль иммиграционный поток, мы приведём нашу систему интеграции к полному провалу», — заявил Н. Саркози, выступая перед французами в связи с формированием нового правительства Ф. Фийона в ноябре 2010 г.[533]
Меры, предложенные Саркози, обозначили устойчивый тренд иммиграционной и интеграционной политики Франции на годы вперёд. Они встретили поддержку крайне правого электората, но вместе с тем легализовали праворадикальные идеи, разрушая стену их неприятия в консервативном слое республиканцев. В то же время, понизив общественную толерантность, они не улучшили условия интеграции иммигрантов, т. е. не решили проблемы. Исламский радикализм стал одним из главным вызовов внутренней безопасности Франции, разразившийся в 2012 г. кризис мигрантов привёл к новому росту незаконной иммиграции.
В политической жизни, в отличие от театра, результат выборов — апогей и разрешение интриги — не означает конца спектакля. Избиратели, составлявшие публику интерактивного спектакля, и отдавшие свои голоса победителю, ждут компенсации. Но медиатизация не превращает зрителей в участников. Только требуют они уже не просто нового появления «Бога из машины», а результатов его вмешательства. Беспрецедентно быстрое и резкое падение популярности президента Саркози, начавшееся в первый же год его правления (к зиме 2007–2008 гг.) — было следствием чрезмерных и безответственных ожиданий. Между избирателем-потребителем и избирателем-гражданином есть существенная разница. По определению, либеральная демократия предусматривает политическое участие экономически и социально ответственного гражданина, — не зрителя и не просителя. Упадок Римской республики начался с того, что армия наёмников заменила армию граждан, и статус гражданина перестал ассоциироваться с обязанностью защищать интересы республики, а главным выражением воли её граждан стало требование «хлеба и зрелищ!».
В современной Франции общественное иждивенчество нарастает в то время как убывают преимущества от экономического и политического первенства, поскольку финансовой кризис и стремительный рост цен на сырьё и энергоносители затронули общие показатели экономического роста в ЕС и во Франции, сместив центр быстрого экономического развития в Азиатско-Тихоокеанский регион. Реальное уменьшение бедности не снижает болезненного восприятия социального разрыва и ощущение упадка у средних слоёв, тем более, что бедность — понятие относительное, поскольку бедными считаются те, чьи доходы на 60 % ниже, чем в среднем по стране. Согласно докладу Совета стратегического анализа (CAS), в 1970 во Франции к категории неимущих относились 19 %, а 2005 — 12 %. Социальный минимум (пособие назначенное тем, кто не имеет ни стажа работы, ни иных доходов) выплачивался 5 млн. французов