[629]. В то же время в своем дневнике полковник Хаус отметил: «Разговоры с французами не приносят большого удовлетворения, поскольку они не облечены какими-либо полномочиями и находятся здесь больше для осведомления о нуждах Франции и для выражения чувств уважения по поводу нашего вступления в войну. С Бальфуром дело обстоит иначе. Он министр иностранных дел наиболее мощного из наших союзных государств, и возможно, что он будет играть большую роль на будущей мирной конференции»[630].
Демократические лозунги президента Вильсона, внутриполитическая обстановка в европейских странах и общий идейный климат побуждали руководство противоборствовавших блоков, по крайней мере в публичных выступлениях, смягчать свои претензии на перекройку границ в свою пользу и облекать свои цели в либеральную риторику[631]. Поступавшие новости о дипломатическом посредничестве Соединенных Штатов, неоднозначно оцениваемые представителями правящей элиты Франции, попадали на страницы парижских газет в ограниченном количестве и зачастую в нужный момент вбрасывались министерством иностранных дел Кэ д’Орсе[632]. Вопрос послевоенного мироустройства обострил конфликт несовпадения государственных интересов стран Антанты. Наличие у Вашингтона собственных целей войны, его претензии на лидерство в послевоенном мире превращали США в потенциального соперника.
Дипломатическая обстановка накалилась осенью 1917 года, когда в начале ноября (по новому стилю) большевики взяли власть в свои руки, и вскоре Россия окончательно вышла из войны. То, чего опасалось не только американское руководство, но и стран Антанты, было выражено в «Декрете о мире»[633]. Пропагандистский документ, обращенный к народам всех воюющих держав, создал определенные трудности для союзников. США, заявлявшие, что ищут от войны только утверждения идеалов свободы, справедливости и демократизма, не могли просто «не заметить» декрет. Игнорирование мирных инициатив грозило усугубить внутреннее положение стран, социальный климат которых оставался нестабильным, а левые идеи на фоне большевистской революции и тягот войны только набирали силу. Либеральные демократии Запада не могли позволить себе отдать инициативу в руки Советской России. В отличие от политиков Франции и Великобритании президент Вильсон занял особую позицию и выступил с собственной программой, которая отвечала интересам США и Антанты и вместе с тем давала ответ большевикам, стремясь поставить под свой контроль миротворческие процессы и усилить деморализующее воздействие пропаганды союзников на германское общество.
8 января 1918 года в ежегодном послании «О положении в стране» президент изложил свои взгляды на послевоенное урегулирование, представив документ, вошедший в историю как «14 пунктов» Вильсона[634]. Французские газеты, занимавшие проправительственную точку зрения, опубликовали всю речь, назвав обращение президента к Конгрессу «историческим событием»[635], однако давать ей развернутую оценку и рассматривать как основу для заключения мира на предложенных Вильсоном условиях не спешили.
«14 пунктов» Вильсона представляли собой одновременно заявление США о своих претензиях на лидерство в послевоенном мире и реакцию на мирные инициативы советского правительства. Первый пункт декларировал отказ от тайной дипломатии, гласность в переговорах о мире, «открытые мирные договоры». Второй пункт торжественно объявлял свободу мореплавания в мирное и военное время, или «свободу морей». В третьем пункте говорилось о свободе торговли, устранении всех таможенных барьеров, т. е. о международном признании принципов «открытых дверей» и «равных возможностей». Четвертый пункт требовал установления твердых гарантий, обеспечивающих сокращение национальных вооружении «до предельного минимума». В пятом пункте провозглашалось «полностью независимое, беспристрастное решение колониального вопроса» при равном учете интересов не только метрополий, но и населения колоний (несмотря на туманную формулировку, речь шла о признании права колониальных народов на самоопределение и независимость[636]). Шестой пункт, посвященный России, утверждал её право на «свободное определение» своей национальной политики и пути политического развития. В последнем, четырнадцатом пункте Вильсон предлагал образовать «всеобщую ассоциацию наций».
Официальные круги Франции и Великобритании не были удовлетворены программой, так как по ряду объективных причин она могла помешать им в достижении своих целей на будущей мирной конференции. Диаметрально противоположные по целям «14 пунктов» Вильсона и советский «Декрет о мире» тем не менее содержали схожие положения общедемократического характера. Заявления Вильсона вроде «Мне приносит удовлетворение то обстоятельство, что, если нужно, я смогу обратиться к народам Европы через головы их правителей» устрашали лидеров Англии и Франции[637]. Пункт об отказе от тайной дипломатии напрямую шел вразрез с традициями внешнеполитической стратегии европейских стран. Под «тайной дипломатией» Вильсон подразумевал все договоренности, существовавшие между странами Антанты и заключенные до вступления США, по чему логически можно прийти к выводу, что Соединенные Штаты стремились к их отмене и пересмотру.
«14 пунктов» часто называют наиболее серьезной «либеральной альтернативой» «Декрету о мире»[638]. Исследователь Е. В. Романова отмечает, что «и у Вильсона, и у Ленина почти полностью отсутствовали преграды для обличения старой модели международных отношений В основе сходства двух проектов лежало то, что они были выдвинуты силами, не связанными с прежней системой [в виду особого нейтрального положения США — И. С.] Эти силы оказались наиболее последовательными в критике старой модели и в наибольшей степени готовыми к её разрушению и формированию новой системы на её фундаменте»[639] Прежняя система миропорядка была в глазах большой части населения Европы дискредитирована, поэтому в условиях усталости от войны идеи этих проектов звучали привлекательно.
На фоне этих дипломатических заявлений в изможденной Франции усиливались идеи пацифизма, разделяемые в первую очередь представителями левого политического крыла. Французские социалисты положительно встретили «14 пунктов» и даже увидели в них определенное единство со своими взглядами, ожидая немедленной мирной декларации, составленной всеми союзниками «на принципах определенных президентом Вильсоном»[640]. «Вильсон — новый Жорес!»[641] «Вильсон положит конец государственному эгоизму стран Антанты!»[642] — кричали заголовки статей социалистической газеты «Юманите». Однако в «идеалистических принципах» Вудро Вильсона некоторые журналисты увидели совсем иное лицо американской политики: «Условия Вильсона выдвинуты только для того, чтобы отказаться от договоренностей, заключенных странами Антанты до вступления США, — Вильсон их никогда не примет»[643].
Программу «14 пунктов» Вильсон дополнил пятью так называемыми «существенными условиями мира» 27 сентября 1918 года, выступая в Нью-Йоркском «Метрополитен-опера» по случаю четвертого выпуска облигаций «Займа свободы»[644]. В своей речи он провозгласил принцип равенства для всех, недопустимость экономических бойкотов, дискриминации, невозможность основы будущего мира на особых или специальных интересах какой-либо нации. В этом выступлении союзникам очевидно был брошен упрек, что их действия «выходят за рамки разумного ожесточения»[645]. За день до него президент говорил своему секретарю Тьюмалти: «Великобритании, Франции и Италии речь не понравится»[646]. Интересно, что французская пресса, обозревавшая обычно каждое выступление Вильсона, в этот раз молчала. Из крупных изданий только правобуржуазная «Фигаро» в небольшой заметке упомянула о речи президента и его «надежде на установление долгого мира посредством Лиги Наций»[647].
Именно на основе «14 пунктов» 4 октября 1918 немецкое правительство, осознавая бедственность положения Германии, попыталось заключить немедленное перемирие, а затем мир. Новый канцлер Германии принц Макс Баденский по указанию фельдмаршала Гинденбурга послал ноту президенту Вильсону. Газета «Пти Паризьен» при этом отметила, что на следующий день после отправления этой ноты «Макс Баденский представил рейхстагу совсем другие условия заключения мира, отличающиеся от программы Вильсона … Кажется он что-то не понимает, если предлагает союзникам согласиться с автономией, а не возвращением раннее захваченных Эльзаса и Лотарингии»[648]. Видимо, в Германии считали, что противоречия между державами Антанты и США, выступавшими против аннексионистской политики, позволят ей по крайней мере сохранить свою территориальную целостность. Вопрос возвращения захваченных Германией регионов по итогам Франко-прусской войны, в США действительно не всегда был однозначным. В 1917 году французы были огорчены открытием, что американцы «не отличались единодушием в вопросе возвращения Эльзаса и Лотарингии Франции»