Ранее, 29 марта, посол Франции в США А. Бонне писал Бидо: «С другой стороны, этот проект нам предложен в тот самый момент, когда планируется обсуждение предложений Франции касательно Рура и Рейнской области. Это совпадение неслучайно. Невозможно забыть что, согласно мемуарам полковника Хауса [Э. М. Хаус — советник президента США В. Вильсона и участник Парижской конференции 1919 г.], документы с предложением об английских и американских гарантиях безопасности, прикрепленные к мирному договору 1919 г. были переданы на наше рассмотрение с целью убедить нас отказаться от требований касательно левого берега Рейна. Данная аналогия заслуживает внимания»[773]. По мнению видного отечественного исследователя А. М. Филитова, советское руководство весной 1946 г. тоже отрицательно отнеслось к проекту Бирнса[774]. Отнюдь не во всем согласовывались друг с другом аргументы советской стороны и аргументы французской стороны против идеи американского госсекретаря, но все-таки и Париж, и Москва были в данном случае заинтересованы в блокировании плана Вашингтона.
Существовали и иные факторы, углублявшие потенциал франко-советского взаимодействия. Они были связаны с выстраиванием отношений между Францией и Восточной Европой, находившейся в орбите советского влияния. 15 февраля посол Франции в Москве генерал Ж. Катру докладывал Бидо: «Несколько раз я сообщал департаменту МИД по делам Европы, что советское правительство проявляет заинтересованность в заключении альянса между Францией и Польшей Я получил новое доказательство своих слов в ходе беседы с Деканозо-вым [В. Г. Деканозов — заместитель наркома иностранных дел СССР (с 15 марта 1946 г. — заместитель министра) — П. Ф.], состоявшейся перед моим отъездом. Мы обсуждали франко-советский пакт и оба говорили о нем как об основополагающем элементе безопасности наших стран и мира в Европе. Тогда я отметил, что договор предполагает тесное сотрудничество двух сторон касательно германской проблемы и что в этом плане Франция имеет право рассчитывать на поддержку её предложений относительно Рура и Рейнской области со стороны СССР».
Затем Катру охарактеризовал своё видение реакции заместителя главы советского внешнеполитического ведомства: «Деканозов признал справедливость моего замечания, но поспешил добавить, что сотрудничество должно быть двусторонним, и поинтересовался нашей позицией касательно Польши. Он спросил у меня, каков статус нашего дипломатического представителя в Польше и польской делегации в Париже. Я объяснил ему эту ситуацию, добавив, что я догадываюсь о сути его предложений. Наверняка он хотел узнать, хотим ли мы восстановить альянс с Польшей. Я знал, что заключение подобного договора будет приветствоваться Кремлем, поскольку запомнил одну фразу из речи генералиссимуса Сталина, значение которой я понял. Разве он не дал понять в речи, посвященной советско-польскому договору, что система гарантий против Германии примет завершенный вид только в том случае, если западные союзники также свяжут себя с Польшей определенными договоренностями? Я мог высказать лишь личное мнение по неявным образом поставленному вопросу и сказал, что, согласно французской традиции, франко-польский союз находится в порядке вещей и что я не сомневаюсь в его возобновлении. Так было бы инициировано, по крайней мере с французской стороны, создание сети союзов, на которое намекал Сталин.» Затем Катру сформулировал свою версию касательно позиции СССР насчет западной границы Германии: «Отметим, что Деканозов … не спросил меня о позиции Франции касательно новой западной польской границы. Тем временем я думаю, что на самом деле именно её он хотел бы узнать; и что неслучайно, когда я упомянул о проблеме Рура, он поднял вопрос о наших взаимоотношениях с Польшей и отметил, что наше сотрудничество должно быть двусторонним. Возможно, Деканозов хотел дать понять мне, что, если мы признаем новые западные границы Польши, Кремль поддержит наши предложения касательно статуса западных германских регионов»[775]. Последний тезис вызывал споры между различными течениями в МИД Франции. При этом часть французских дипломатов в первой половине 1946 г. не исключала развития событий, при котором СССР поддержит позицию Парижа по вопросу о будущем Саара, Рура и Рейнской области.
В некотором смысле донесение Катру оказало прямое воздействие на позицию его непосредственного начальства. 27 апреля 1946 г. Бидо писал Бонне, что в конце марта правительство Польши направило в Париж проект совместной декларации. Этот документ в несколько отредактированной форме содержал основные положения из проекта франко-польского договора, выдвинутого Варшавой в ноябре 1945 г.[776]
19 апреля представители французского МИД передали польской стороне одобренный руководством Франции проект совместной декларации Москвы и Варшавы, в котором, по мнению Парижа, в большей степени, чем ранее, подчеркивалась необходимость проведения общей политики Франции и Польши по германскому вопросу. Предложение французской стороны не содержало жестких, обязывающих формулировок. Несомненно, целью данной инициативы являлось не только расширение связей Парижа с Варшавой, но и углубление взаимодействия Парижа с Москвой. Она должна была закрепить дипломатическую линию Парижа, направленную на лавирование между англо-американскими союзниками, с одной стороны, и СССР и просоветским лагерем — с другой.
Руководствуясь подобной логикой, в первой половине 1946 г Франция не стала солидаризироваться с блоком Лондона и Вашингтона при обсуждении иранского кризиса, в ходе которого сталкивались интересы СССР и англо-американской коалиции. 15 апреля, во время рассмотрения этого вопроса Советом Безопасности ООН (СБ ООН) представитель Франции поддержал предложение Москвы, направленное на исключение иранского вопроса из повестки СБ ООН[777]. Впрочем успешной данная попытка не стала. 22 мая 1946 г., когда Совет Безопасности ООН обсуждал вывод советских войск из Ирана, представитель Франции А. Пароди занял позицию, которая в большей степени устраивала Москву, а не Лондон и Вашингтон[778]. Как следует в том числе и из данного примера, Франция тогда не собиралась отказываться от политики лавирования между СССР и англо-американскими союзниками.
Также весной 1946 г. расширилось взаимодействие Москвы и Парижа в экономической сфере. 6 апреля СССР и Франция заключили соглашение о поставках во Францию 500 тыс. т зерновых. Данная договоренность сыграла большую роль в развитии двусторонних отношений. Она позволила правительству Гуэна решить определенные социальные проблемы.
Несколькими неделями ранее, 14 марта, в США прибыла делегация во главе с Блюмом. Действия Бидо, предпринятые им вскоре после этого, в значительной мере стали для лидеров СФИО неожиданностью. 20 марта глава МИД Франции, рассуждая в беседе с американскими журналистами о возможном провале миссии Блюма, отметил, что подобное развитие событий не вызовет пересмотра дипломатической линии Парижа и что при этом практически неизбежно оно вынудит Париж «переориентировать свою экономическую политику в сторону иных направлений»[779]. В лагере социалистов многие полагали, что Бидо хотел сорвать миссию Блюма, поскольку первоначально сам стремился возглавить французскую делегацию с полномочиями по ведению переговоров с Вашингтоном о кредите. Уже через два дня глава МИД Франции дезавуировал часть собственных высказываний.
27 марта Бидо так разъяснил свою позицию Учредительному собранию: «Я просто сказал представителям этого иностранного информационного агентства, что если мы не получим кредитов от Америки, то будем решать наши проблемы иным способом»[780]. Что же на деле означали заявления Бидо? По мнению французского историка, автора биографии Бидо Ж.-Р. Безиаса, прозвучало просто эмоциональное заявление о недопустимости навязывания Франции какой-либо дипломатической линии. По мнению видного отечественного исследователя Е. О. Обичкиной, заявление Бидо было «блефом»[781]. Действительно, вряд ли Бидо планировал внести именно кардинальные изменения в дипломатическую линию Франции в случае неблагоприятного для Парижа исхода миссии Блюма. Это отнюдь не означает, что французское руководство стремилось отказаться от политики лавирования.
Не следует преувеличивать масштаб расхождений между Гуэном и Бидо. Председатель Совета министров Франции, как и глава МИД Франции, одобрял не все аспекты политики США по германскому вопросу, пусть и меньше акцентировал внимание на этом пункте. В то же время Бидо, как и Гуэн, придавал огромное значение получению экономической помощи от США. Однако противоречия между двумя политиками существовали и иногда выплескивались в публичное пространство.
24 марта в Страсбурге, не согласовав свои действия с министром иностранных дел Франции, Гуэн выступил с подробным заявлением на тему внешней политики. Нельзя сказать, что он полностью солидаризировался с дипломатической линией Вашингтона. Гуэн отмечал: «Не сам ли президент Трумэн, начиная с июня 1945 г., предписывал в своих директивах выделить абсолютный приоритет освобожденным странам, а именно — в вопросе о поставках немецкого угля? Он отмечал, что возможный месячный объем поставок угля может достичь 4 млн тонн и речь шла именно о поставках в страны, разоренные гитлеризмом. Мы были крайне удивлены, когда вынужденно констатировали, что проект распределения немецкого угля на второй триместр 1946 г. предусматривает лишь экспорт 1 121 000 тонн в месяц, ограничивая предназначенный для Франции месячный объем поставок цифрой 316 000 тонн Это … — недопустимая вещь для французской экономики …»