Важным был факт, что Ж. Леканюэ и Ф. Миттеран стали политическими фигурами первого плана. Левая и правая оппозиция перегруппировались. Партии сумели адаптироваться к новым правилам. С 1965 по 1974 г. функционирует система «институционального треугольника». Во главе нее находится президент, избранный всеобщим голосованием, затем — премьер-министр, назначаемый президентом и контролирующий проведение в жизнь президентских решений, наконец, Национальное собрание, контролирующие функции которого оказываются парализованными мажоритарной президентской партией, гарантирующей нужное голосование по бюджету и избавленной от вотума недоверия своим численным весом[847].
Еще одним итогом президентских выборов 1965 г. стало принятие центристами правил политической игры. Ж. Леканюэ преуспел в забаллотировании Ш. де Голля, но не смог обеспечить единство центристов. По мнению политолога С. Сюра, они по-прежнему делились на три категории: те, кто был положительно настроен по отношению к де Голлю, те, кто положительно воспринял кандидатуру Ф. Миттерана, и те, кто выступал за сохранение центристской автономии[848]. Таким образом, среди центристов вопрос о смене политического режима уже не стоял. Реалистично оценивая разбросанность центристского электората по политическому спектру Франции, делая ставку на широкое объединение (т. е. сплочение центристского электората), Ж. Леканюэ в то же время отверг биполяризацию, предпочитая не делать явного выбора между голлизмом и левыми. Эта осознанная стратегическая ставка на широкое центристское объединение вокруг новой политической силы создавала дополнительную трудность в реализации проекта. Тем более, что налицо было совпадение между народным большинством определяемым результатами референдума 1962 г. и президентскими выборами, и парламентским большинством, полученным в результате выборов[849].
Тем не менее, несмотря на поражение их кандидата в первом туре итог президентских выборов для центристов можно признать позитивным. После президентских выборов руководство МРП стало форсировать создание новой политической группировки. Еще в ноябре 1965 г. во время президентской кампании, «Курьер демократов» опубликовал программные контуры будущей новой партии, которые концентрировали внимание на следующих постулатах: 1) стабильность требует «новой силы», которая должна объединить всех демократов; 2) необходимо гарантировать полную занятость, особенно трудоустройство молодежи, развивать «солидарность нации в пользу неблагополучных категорий населения»; 3) продолжать политику «активной экспансии» в экономике; 4) развивать «Общий рынок», который предлагает «нашей экономике благоприятную среду организованной конкуренции и единственный, кто открывает нашему сельскому хозяйству перспективу растущего рынка сбыта, роста доходов и разделенного с партнерами финансирования»; 5) открытость ЕЭС Великобритании, равенство с США «в рядах переуравновешенного Атлантического альянса», равноправие с СССР в политике мирного сосуществования, поддержка стран «третьего мира» со стороны Соединенных Штатов Европы («новый гуманизм»)[850].
9 декабря 1965 г. Ж. Леканюэ заявил о предстоящем создании нового движения. 7 января 1966 г. был опубликован манифест, содержащий три основных темы: «новая сила», «план прогресса», «единая Европа»[851]. В этом же месяце на страницах «Курьера демократов» был дан анализ и перспективы политической стратегии новой партии. Отмечались успешные, по мнению издания, итоги президентских выборов для Ж. Леканюэ и центристов, но вместе с тем отвергалось мнение, что Ж. Леканюэ был «слишком справа», слишком очевидно располагал себя в правом центре, поскольку его поле маневра оказалось слишком узким из-за сложных отношений с Федерацией левых сил. Подчеркивалось, что отказ от союза с ФДСЛС был инициативой не только Ж. Леканюэ, но и продиктован эволюцией самой Федерации. Констатировался приход в политику нового поколения центристов и христианских демократов. В вопросе ближайших задач предписывалось организовать деятельность «департаментских команд» для подготовки к парламентскими выборам 1967 г.: провести социо-профессиональные исследования департаментов, расширить пропаганду и распространять информацию среди населения, развивать экономическую и социальную деятельность в рамках каждого департамента, установить контакты с организованными группами, общественными и политическими силами[852]. Иными словами, была сделана ставка на конкретные политические проекты и шаги, призванные дать быстрый результат. Было определено название новой партии — «Демократический центр» (ДЦ).
2 февраля 1966 г. было официально объявлено о создании «Демократического центра». В него вступило большинство руководителей и активистов МРП, а также часть активистов Национального центра независимых и крестьян (НЦНК) и левоцентристов. В целом, «Демократический центр» призван был объединить христианских демократов, либералов и «умеренных левых» и открыть новый период политической борьбы с голлизмом. Важным было вписать новую партию в существующий расклад политических сил.
Наконец, методы политического маркетинга и новые избирательные технологии, впервые опробованные в ходе избирательной кампании 1965 г., прочно вошли в электоральную практику кандидатов. Если последующие президентские выборы 1969 г. еще можно считать вполне традиционными, то уже избирательная кампания В. Жискар д’Эстена в 1974 г. стала ярким отражением новых реалий.
Юрчик Е. Э.[853]«Последнее суверенное деяние»: отречения испанских Бурбонов от престола в публицистике 1808 г
1808 год стал рубежной датой в истории Испании С марта по май 1808 года испанские Бурбоны, Карл IV и Фердинанд VII, дважды отрекались от престола[854]. В мае во Байонне испанские короли передали права на трон императору французов. Текст абдикации Карла IV гласил «Ныне я нахожусь в чрезвычайных обстоятельствах, и моя совесть честь и доброе имя, которые я обязан оставить потомкам, настоятельно требуют, чтобы мое последнее суверенное деяние было направлено к единственной цели — спокойствию, процветанию, безопасности и целостности монархии, с троном которой я расстаюсь, и к счастью моих подданных в обоих полушариях»[855]. В июне монархом Испании и Индий стал Жозеф Бонапарт, а в июле испанцам была дарована первая в истории страны конституция. К декабрю бóльшая часть страны находилась под контролем французской армии, испанская суверенная монархия фактически перестала существовать.
Законность прав Жозефа Бонапарта на престол и, следовательно необходимость подчинения или сопротивления новым властям стала главной проблемой общественной жизни. Не менее важным был и вопрос о легальности прав Фердинанда VII, ведь именно в его защиту выступили патриотические силы — провинциальные хунты и Центральная Правительственная Хунта, созданная в конце сентября 1808 года Обратились к ним и публицисты, взяв за точку отсчета ключевое политическое событие 1808 года — отречения Бурбонов от испанской короны. В их сочинениях можно выявить особенности испанской политической культуры рубежа XVIII–XIX вв., что в контексте современных исследований общественной мысли начала войны за независимость, представляется перспективной задачей.
И французские власти, и патриотические силы были равным образом заинтересованы в мобилизации населения, и прежде всего, элит, на свою сторону. «Овладейте прессой», — советовал в мае 1808 Наполеон И. Мюрату, командующему французскими войсками в Испании, что было воспринято как приказ и выполнялось с рвением[856]. На территории, свободной от французов, с мая 1808 года публиковались пропагандистские сочинения всех жанров — прокламации, манифесты, памфлеты, трактаты; появились первые «патриотические катехизисы». Говорить о полной свободе печати, разумеется, преждевременно, но все же цензурные правила изменились. Инквизиция как институт контроля за умонастроениями и, следовательно, печатью перестала функционировать: во «французской зоне» — официально, в «патриотической зоне» — фактически. Политические пристрастия авторов стали главным критерием благонадежности и основанием для публикации, что существенно расширило тематику изданий. Политические проблемы превратились в главную тему публицистики, что было новшеством для испанской легальной печати.
На первый план вышло противоречие между легальностью и легитимностью прав монарха, то есть оппозиция между законодательной нормой и ее восприятием с точки зрения общественных представлений о справедливости. Испанские интеллектуалы не обращались к обсуждению этой дилеммы, да еще в контексте спора о правах государя на власть, со времен Войны за испанское наследство (1701–1714). Теперь проблема вновь обрела актуальность, и ее решение могло повлиять на исход войны.
Факт существования «общественного мнения» как действующего лица политики был не только признан как завоевателями, так и патриотами, но активно использовался в военном и политическом противостоянии. Постепенно противоборствующие стороны стали приписывать «общественному мнению» роль арбитра в решении вопроса о законности прав на испанский трон брата французского императора который для одних был Хосе (Иосифом) I, а для других — «королем-самозванцем» (Rey Intruso)[857].
Поскольку начало политического конфликта ассоциировалось с абдикацией испанских Бурбонов, то дебаты о легальности и легитимности развивались в контексте закона о престолонаследии, который в испанской общественной и юридической мысли XVIII столетия обрел статус фундаментального закона