Рассуждения о законности абдикации Бурбонов с формально-юридической точки зрения не имели прочной основы, поскольку в Испании не существовало и не могло существовать ясной законодательной нормы на этот счет[895]. Отречение монарха от власти было исключительным политическим событием и не описывалось в законодательстве. Реальное существование «законов» об абдикации выводилось из закона о престолонаследии 1713 года и связанных с ним юридических процедур, например, присяги наследнику престола и акта «провозглашения монарха», который в испанской политической практике заменял церемонию коронации. В течение XVIII века закон 1713 года уже обрел статус фундаментального закона испанской монархии и в сочинениях легистов иногда назывался «конституцией»[896]. Эту традицию восприняли и развили памфлетисты 1808 года. Они активно ссылались и на два прецедента, хорошо известных им по официальным публикациям[897] Речь идет об абдикациях Карла I в 1556 году и Филиппа V в 1724 г Исторические казусы не только предоставляли материал для рассуждения о законности акта, но и оправдывали его традицией[898].
Согласно закону 1713 года в Испании действовало салическое право: монарху наследовал его старший законный прямой потомок мужского пола. Для публичного введения инфанта в права наследства требовалась процедура оммажа, то есть присяги кортесов наследнику престола, а принц, в свою очередь, приносил клятву верности законам королевства. После кончины короля наследник престола провозглашался монархом в мадридском соборе Сан-Херонимо. Кортесы для этого не созывались.
Принимая все это во внимание, публицисты предлагали своим читателям следующую версию королевской абдикации. Король вправе при жизни отказаться от власти и этот акт будет законным, если отречение добровольно, является обдуманным и совершается по моральным причинам (физическая неспособность исполнять монарший долг и/или религиозные мотивы). Король отрекается в пользу совершеннолетнего наследника, который уже провозглашен и признан таковым кортесами на церемонии присяги. Король должен объявить о своем желании Совету Кастилии, члены которого удостоверяют его соответствие «законам королевства» и таким образом санкционируют королевскую волю монарх пишет акт об отречении, который обнародует Совет Кастилии Так якобы Карл I передал власть Филиппу II, а Филипп V — Луису (Людовику) I. Вопрос о том, может ли монарх отозвать или опротестовать свое отречение, не имел однозначного ответа. Прецедент 1724 года свидетельствовал, что может, но только в том случае, если наследовавший в результате отречения государь умер, а следующий по очереди наследник был несовершеннолетним и кортесы ему еще не присягали[899].
С точки зрения этой идеальной схемы памфлетисты критиковали абдикацию Бурбонов в 1808 году. Во-первых, они установили противоречия в хронологии и текстах опубликованных документов («противоречия в словах, идеях и даже датах»[900]), на которые мы уже указали, и расценили их как свидетельство сомнительности их подлинности. Во-вторых, они настаивали на законности и безотзывности отречения Карла IV 19 марта. Указывалось, что критических обстоятельств, угрожавших жизни государя 17–18 марта в Аранхуэсе не было: согласно очевидцам, восставшие требовали отставки и наказания ненавистного временщика Годоя, а монарху выражали свою преданность и почтение[901]. Следовательно, ссылка на принуждение, которая содержалась в тексте королевского протеста 21 марта, несостоятельна. Она несостоятельна и потому, что сам король заявлял о своем желании отказаться от короны и до, и после восстания в Аранхуэсе, следовательно, его намерение было не спонтанным, а обдуманным[902]. Таким образом, заявляли публицисты, протест Карла IV с юридической точки зрения недействителен, то есть с 19 марта 1808 года королем Испании является Фердинанд VII. Он не переставал быть королем, а его поведение в Байонне и отречение в пользу отца, а затем отказ от прав на испанский престол совершены под принуждением, в условиях плена за пределами своего королевства и поэтому не имеют законной силы. Следовательно, Жозеф Бонапарт с юридической точки зрения не является испанским монархом.
Эти основные аргументы, в свою очередь, опирались на более общие теоретические и юридические доводы. Они связаны с трактовкой династического права, которое являлось источником закона о престолонаследии. Автор «Историко-политического рассуждения в защиту испанской нации», созданного в первые дни июня, и сочинитель «Критического суждения о документах […], связанных с отречением от испанской короны», написавший свой памфлет, вероятно, в середине июля, указывают, что право на власть («корона») принадлежит династии в целом, а не отдельным ее представителям, это «право семейное»[903]: «Корона неотчуждаема даже теми, кто заявляет, что уже это совершил»[904]. Поэтому монарх не вправе требовать от своих прямых потомков отказа от наследственных прав, как то сделал Карл IV. Право на корону трактуется как право владения (posesión) или право собственности (propiedad), но есть право наследственного владения и распоряжения[905] Все это позволяет полемистам рассуждать о том, что передача короны не является актом произвольным, что государь не может по своему желанию назначить себе наследника, что не может распоряжаться ни своей короной, ни своими подданными, словно «стадом»[906]. По той же логике отречение от власти может совершаться в рамках династии, а протест против отречения подчиняется нормам владельческого права «протест сам по себе не уничтожает акт, который опротестовывается […] есть случаи, когда [протест] не изменяет состояние владения, хотя и приостанавливает право собственности»[907]. В «Критическом суждении» содержится указание даже на то, что рассуждать о действительности протеста Карла IV можно было бы, если бы он был совершен в течение 24 часов после отречения (то есть 20, а не 21 марта), поскольку этот срок определен законом[908]. Дело в том, что Новейший свод законов Испании отводил сутки для обжалования акцепта долга, вступления или отказа от прав наследования, для представления свидетельства по любому делу[909]. Таким образом, публицисты относились престолонаследию как к частно-правовому акту, а право на корону рассматривали как случай майоратного права. Они были единодушны в том, что это право было нарушено, и, следовательно, Байоннские отречения не имеют законной силы.
Понятие «легитимность» включало, как уже было отмечено, соответствие зафиксированной норме права, «законам человеческим» согласно определению «Словаря испанского языка». Рассуждая о законах, фундаментальных законах и конституции, памфлетисты, прежде всего, имеют в виду Новейший свод законов Испании, изданный в 1805 году. В него были включены разделы «О короле, королевском доме и дворе» и «О законах», содержавшие закон 1713 года[910] и выдержки из средневековых правовых кодексов «Фуэро Хузго» и «Семь Партид Альфонсо Мудрого» (или «Книга законов», XIII в.), трактовавшие об обязательстве подданных хранить верность королю и наследнику престола, а также о законе как правовом и моральном обязательстве[911]. Однако памфлетисты не менее активно ссылались на другие положения Партид, не включенные в кодекс 1805 года, но хорошо им известные по полному изданию законов Альфонсо Мудрого, вышедшего в свет в 1807 году. Оно было подготовлено Франсиско Мартинесом Мариной, выдающимся правоведом и общественным деятелем, директором королевской Академии Истории. В предисловии к Партидам Мартинес Марина рассуждал о них как о фундаментальных законах монархии, ее исторической конституции[912].
Публицисты 1808 года обращаются к «Книге законов» как к действующей норме права, заявляя, например, что испанцы никогда не позволят, чтобы Партиды были заменены на кодексы Наполеона и тем самым «была поставлена с ног на голову конституция, с которой мы родились и воспитывались»[913]. Особенности средневекового правового источника, в котором совмещались моральные наставления и юридические нормы, позволяли им использовать Вторую Партиду («Об императорах, королях и прочих сеньорах земли») для обоснования недействительности актов об отречении Бурбонов. Согласно полемистам, они противоречили обязанностям короля, получившего власть от Бога, «творить справедливость» и правосудие[914]. Вручение короны Бонапартам нарушало положения Партид о том, что государь не должен отчуждать свои владения, что он не должен допускать иноземцев на свои земли. Равным образом король должен чтить права каждого из своих подданных, о чем в манифесте Карла IV не упоминалось. Между тем французы, введя свои законы (Байоннский статут) эти права нарушили: «права не соблюдаются, если монарх отрекается, обязав своего преемника не блюсти права подданных, а всего лишь сохранить целостность монархии и христианскую религию»[915]