Превращение плодов в рыб и птиц (Дюре, 1605).
«Я клятвенно подтверждаю правдивость сведений Геральдуса», — торжественно сказал Геснеру один из цюрихских священников, когда тот было усомнился в правдивости Геральдуса. А рассказывал Геральдус презанятные вещи. Он описывал особого «Бернакельского гуся». Этот гусь вырастает на обломках сосны, носящихся по морским волнам, и вначале имеет вид капелек смолы. Затем гусь прикрепляется клювом к дереву и выделяет, ради безопасности, твердую скорлупу. Окруженный скорлупой, он живет покойно и беззаботно, словно за крепостной стеной, и растет, растет. Идет время, и гусь получает оперение, а затем сваливается со своего обломка и начинает плавать. В один прекрасный день он взмахивает крыльями и улетает.
«Я сам видел, как более тысячи таких существ, и заключенных в раковины, и уже развитых, сидят на куске коры. Они не несут яиц и не высиживают их, ни в одном уголке земного шара нельзя найти их гнезд», — так заканчивает Геральдус описание замечательного гуся, того самого «постного гуся», которого столь возлюбили монахи и который удостоился необычайной чести — декрета самого римского папы. Так гуси во второй раз вошли в историю Рима: первый раз они спасли город, второй раз — чуть не погубили души монахов, лакомившихся постом «постным гусем».
«Гидра чудовищная», семиголовая морская змея, которую показывали в Венеции публике в 1530 г. (Геснер, 1598).
Впрочем, не один Геснер попал впросак с этими гусями. Живший несколько позже Геснера некий Дюре в 1605 г. утверждал, что из плодов, упавших с дерева на землю, могут получиться птицы, а из тех же плодов в воде выведутся рыбы. Он даже дал рисунок, на котором весьма добросовестно изобразил постепенное превращение плодов в птиц и рыб.
Но Геснер не всегда был доверчив. Он хорошо знал, как ловко умеют создавать всяких морских чудовищ, и далеко не все поместил в своей «зоологии». «Аптекари и другие бродяги (он так и сказал!) придают телу скатов различный вид, смотря по желанию… Я видел у нас одного бродягу, который показывал такого ската под видом базилиска». Вот какой отзыв дает Геснер в своей книге о некоторых морских чудовищах. Он разоблачил знаменитого венецианского дракона, известного под названием «Леонея» и прогремевшего на всю Европу, Это был редкостный дракон: закрученный хвост, две могучие, снабженные шестью когтистыми пальцами конечности, семь длинных шей и семь голов.
Базилиск, или дракон, мошеннически сфабрикованный из ската (Геснер, 1598).
Множество хлопот причиняли Геснеру ламантины, дельфины и другие рыбоподобные существа. Они были так странны на вид, а некоторые из них походили даже на человека: авторы и художники приложили к тому немало стараний. Так появились описания «морских монахов» и «морских епископов», нереид и русалок. Геснер не только описал их, но и дал рисунки — переделки рисунков из более старых книг. Морские чудеса попали в четвертый том. «Морской монах» был отнесен к рыбам: его тело покрывала чешуя. Позже выяснилось, что нереиды — самки ламантинов, приукрашенные и искаженные россказнями «очевидцев»; несомненно, что и «морской монах» был каким-то водным млекопитающим, превращенным в «монаха» теми же «очевидцами».
Из собранных коллекций Геснер устроил «кабинет натуральной истории». Это был первый в мире зоологический музей, первый и по времени и по богатству. Но — увы! — в нем не было ни «епископа», ни даже простого «монаха», ни нереид. Геснер всячески старался раздобыть хоть одну из таких диковинок, но это ему никак не удавалось. Пронырливые аптекари предлагали Геснеру драконов, но всякий раз уходили посрамленными: зоркий глаз ученого тотчас же различал подделку, — драконы обычно фабриковались из скатов, а то и просто из сшитых кусков разных животных. Казалось, что такие случаи должны были вызвать сомнения в реальности драконов и прочих чудовищ вообще, но, очевидно, Геснер рассуждал так: драконы большая редкость, они ценятся дорого, отсюда — стремление к подделке. Крупный ученый, он был истинным сыном своего века.
Как знать, сколько успел бы еще сделать этот сказочно работоспособный человек, если бы он прожил не всего 49 лет, а подольше. В 1565 г. в Цюрихе появилась страшная гостья — чума. Геснер надел холщевый халат, прикрыл лицо смоляной маской и смело пошел на бой, помня теперь только одно: он врач. Он сражался упорно и честно, не прятался от больных, не бежал от заразы. И он заразился.
— Отнесите меня в мой кабинет, — попросил он, чувствуя, что умирает.
Страшные смоляные маски и призрачные халаты подхватили носилки и отнесли Геснера в зоологический кабинет. Его положили около шкапов, под рядами развешанных по стенам чучел. И там, среди птиц и зверей, он умер.
…Когда студенты слушают первые лекции по зоологии, им иногда показывают толстую старинную книгу, переплетенную в свиную кожу. Книгу украшают рисунки, такие милые в своей простоте и странности. Это книга Геснера…
Геснер как будто шаг назад по сравнению с Аристотелем: у него преобладает простой алфавит. Он же — много шагов вперед: его описания неплохи, хотя часто и слишком антропоморфичны. Система… но ведь система тех времен могла быть только очень примитивной, и еще вопрос, что лучше — алфавит или группировки вроде «животные воздушные», «животные водные». Сказочные существа — дань времени.
Кит-змея по описанию Олауса Магнуса (Геснер, 1598).
Значение Геснера велико. Если любители зоологии второй половины XIX в. росли на Брэме, то на Геснере выросли сотни любителей XVI, XVII, да и первой половины XVIII в. Плиний и Аристотель в продолжение почти 2000 лет, следующие примерно 250 лет — Геснер, затем Бюффон — вот «учители» любителей додарвиновских времен.
Выбрасывающий воду кит и горбатый кит, или морская свинья (Геснер, 1598).
Во многом напоминает Геснера его полусовременник Улисс Альдрованди (U. Aldrovandi, 1522–1605). Свою долгую жизнь он отдал науке: собирал зоологические и ботанические коллекции, устроил в родном городе Болонье ботанический сад (им потом заведывал знаменитый ботаник Цезальпин), написал множество трудов и, отказывая себе чуть ли не во всем, тратил свои средства на эти работы. Он совсем не интересовался ни «большой политикой», ни даже общественной жизнью своего города, — для него существовала только наука. Натуралист всегда вызывал подозрения у церкви: очень уж часто эти люди оказывались «еретиками». И вот, мертво-холодные глаза инквизиции уставились на ученого, в зрачках вспыхнул огонек — предвозвестник огня костра. Ударами молотка, забивающего гвозди в крышку гроба, прозвучала формула обвинения в еретичестве… Только заступничество папы спасло невинного от костра, в лучшем случае — от медленной смерти в монастырской тюрьме. Меценатство, сильно развитое тогда в Италии, спасло жизнь, оно же помогло Альдрованди издать часть своих трудов. Они изданы роскошно по сравнению с трудами Геснера (швейцарцы были всегда скупы и расчетливы), даже с цветными рисунками.
Зоологическая сводка-энциклопедия Альдрованди составила ряд томов[12]. Она мало отличается от геснеровской, влияние которой сильно заметно. Альдрованди оказался доверчивее Геснера и был настроен менее критически. Хорошо было сказано в источнике — хорошо и у Альдрованди, плох источник — плохо и у него. Иногда Альдрованди хотелось дать что-то новенькое, особенное по части систематики. Увы, эти попытки неудачны. Уоттон отнес летучих мышей к млекопитающим, отчего бы не повторить Уоттона? Нет, Альдрованди решил устроить особую группу «птицы средней природы», или «птицы промежуточного характера». В эту группу попали летучие мыши и… страус. Странная смесь, но в логике, хотя и очень своеобразной, автору отказать нельзя. И правда: страус — нелетающая птица, летучая мышь — летающая нептица, действительно нечто «среднее» между птицами и млекопитающими. Для искусственной классификации этот случай — классический пример.
«Морской волк», рак-великан, схвативший человека (Альдрованди, 1606).
Альдрованди успел издать только пять томов — три тома о птицах, том о насекомых, том о прочих «бескровных»; дальнейшие томы были обработаны другими зоологами. В томах о птицах даны, помимо прочего, скелеты орла, курицы, страуса, описаны внутренние органы, есть рисунок языка дятла с его мускулатурой, грудная кость лебедя, подробно описана мускулатура многих птиц. Есть рисунки и описания отсутствующих у Геснера райской птицы, птицы-носорога, перцеяда. В томе о мягкотелых, ракообразных, черепнокожих и зоофитах встречаются сказочные формы, в том числе гигантский рак «морской волк», одна клешня которого почти равна росту человека, а весь рак больше человека раза в четыре. Этот рак изображен на рисунке: в клешне он держит человечка — крошку по сравнению с раком. Видов у Альдрованди приведено больше, чем у Геснера: он прожил дольше, и ему удалось получить от ряда путешественников новые материалы. Но его зоология более компилятивна и менее критически написана, чем геснеровская, а потому и попадает только на второе место.
Наряду с сводками-энциклопедиями, ставившими себе задачей охватить весь животный мир, начали появляться и монографические обработки самого различного материала — от описаний отдельных видов до монографий классов.
Гийом Ронделэ (G. Rondelet, 1507–1566), профессор медицины в Монпелье, был и натуралистом, — совместительство, в те времена почти обязательное. Как врач он вошел в историю медицины (его медицинские работы были изданы в Женеве в 1628 г.), как ихтиолог — в историю естествознания. Он же попал и в историю литературы, но не как автор романа или исследователь. Одним из друзей и товарищей его был Франсуа Рабле — монах двух орденов, позже известный врач, а под конец жизни настоятель двух церквей, — Рабле, написавший роман-сатиру «