Через десять лет английский врач Бастиан заявил, что ему удалось осуществить самозарождение организмов. Опыты Бастиана отличались от пастеровских только одним: Бастиан работал с сенным настоем. И как у Пушé, у него всегда появлялись в этом настое микробы, именно — «сенная палочка». Она, и только она! Это и разоблачило обманчивый успех сенной настойки. Споры сенной палочки оказались очень жизнестойкими, кипячение при 100° их не убивало, и, конечно, из этих спор потом развивались бактерии. Пастер прокипятил сенной настой при повышенном давлении, и споры не выдержали 120°. В таком настое все было тихо и спокойно — никаких микробов.
Опыт Реди показал, что уберечь мясо от «червей» нетрудно, — нужно только прикрыть его кисеей. Спор Спалланцани и Бюффона — Нидгэма через несколько десятков лет дал… консервы: Аппер додумался до изготовления консервов (1804–1809), случайно прочитав книгу Спалланцани. Спор Пастер — Пушé привел к практике стерилизации при повышенном давлении, а отсюда и к пастеризации.
Пастер не был зоологом, но его имя навсегда связано и с зоологией, именно — с зоологией прикладной. Он открыл пебрину — болезнь шелковичного червя, угрожавшую полной гибелью шелководству в южной Франции. Гренаж — основа шелководства — вот вклад Пастера в прикладную зоологию. Раскрытие тайн «проклятых полей», рассадников сибирской язвы, — второй вклад в прикладную зоологию, именно — в скотоводство.
Было бы неуважительным по отношению к Брэму сравнивать его с Бюффоном, говорить, что Брэм — Бюффон XIX в. Брэм — полевой натуралист, Бюффон — только «писатель». Брэм — путешественник, видевший множество животных в их природной обстановке, всю жизнь так или иначе возившийся с живыми животными; Бюффон едва знал окрестности Парижа и своего поместья, и с живыми дикими животными был знаком больше по «Королевскому зверинцу». Брэм чуть ли не половину своей короткой жизни провел с двустволкой за плечами и с биноклем в руке или среди зверей зоопарков, Бюффон — три четверти своей долгой жизни просидел у письменного стола: чернильница и перо — вот «орудия производства» этого натуралиста. Что общего между ними? Разве только то, что оба писали о животных и обоих нужно искать в словаре на букву «Б». Еще с Геснером можно сравнивать Брэма, да и то с большими натяжками.
Альфред Эдмунд Брэм (A. E. Brehm, 1829–1884) — сын пастора Христиана Брэма (1787–1864), одного из крупнейших орнитологов своего времени, знатока европейских птиц, автора трехтомного сочинения о птицах (1821–1822) и обладателя огромной коллекции европейских птиц (свыше 9000 штук). Альфреду было всего 8 лет, когда ему подарили ружье и он застрелил первую птицу — овсянку. Этот день — 2 мая 1837 г, — был днем рождения натуралиста. В комнате студента Брэма всегда были птицы, мелкие звери, но… Странные вещи случаются на свете! В комнате с птицами жил не студент-естественник: Брэм решил сделаться архитектором и с 1843 по 1847 г. прилежно изучал архитектуру.
А. Брэм (1829–1884).
Летом 1847 г. барон фон Мюллер, большой любитель природы и страстный охотник, отправился в Африку. Его спутником был Брэм. Нил просто, Нил Белый, Нил Голубой, Хартум, Кардофан — два года ездил Брэм с Мюллером. А потом Мюллер уехал в Европу, и Брэм до 1852 г. ездил по северо-восточной Африке один, добравшись по Нилу почти до экватора. Архитектура была заброшена; вернувшись в Европу, Брэм три года слушал лекции по естественным наукам в Иене и Вене. В 1856 г. он ездил по Испании, в 1861 г. вместе с герцогом Саксен-Кобургским побывал в Абиссинии, в 1876 г. проехал от Ала-Тау до Западной Сибири до берегов Карского моря, в 1878 г. вместе с австрийским эрцгерцогом Рудольфом охотился в Венгрии и на Дунае, а в 1879 г. побывал с ним же в Испании. Он ездил еще в Норвегию и Лапландию и посетил ряд местностей в средней Европе. В 1883 г. Брэм отправился в Америку, но здесь он только переезжал из города в город, читая лекции, — хотел обеспечить своих детей.
Зоологические сады уже имелись в ряде городов Европы. В Париже еще в 1794 г. существовал Королевский зверинец, затем были устроены зоологические сады в Лондоне (1828), Амстердаме (1838), Берлине (1843), Антверпене (1843). В 1863 г. был открыт зоологический сад в Гамбурге, и Брэма пригласили в директоры этого сада. Здесь Брэм устроил прекрасный аквариум, но ужиться с гамбургскими зоологами не смог: он привык к полной самостоятельности, а они совали свои носы во все мелочи. После ряда ссор, переходивших нередко в форменные скандалы, Брэм в конце 1866 г. отказался от места. Вскоре его попросили устроить аквариум в Берлине. В 1869 г. Берлинский аквариум (даже с морской водой) был открыт и сделался одним из самых популярных учреждений Берлина; публика в него валом валила, так хорошо и занятно было все устроено. И здесь кончилось неприятностями: Брэм не очень экономил деньги, не всегда был точен в отчетах, не любил писать всякие канцелярские бумажки, а на придирки к отчетности отвечал всегда одинаково — скандалом. Пришлось расстаться и с Берлинским аквариумом.
Первый том «Иллюстрированной жизни животных» появился в 1863 г.[90]. Охотники, любители певчих птиц, лесничие, путешественники, ученые — кого только не привлек Брэм к этой работе. Он переписывался со всеми, кто знает животных и любит жизнь леса и болот. Его сотрудником по этому изданию был профессор Эрнст Ташенберг (E. Taschenberg, 1818–1898), крупнейший знаток вредных насекомых, взявший на себя обработку насекомых и пауков; Оскар Шмидт обработал ряд групп беспозвоночных животных, а художники Кречмер и Эмиль Шмидт сделали рисунки. В 1-м издании было 6 томов, оно закончено в 1869 г., а в 1876 г. начало выходить 2-е издание, сильно измененное и дополненное и богаче иллюстрированное.
Кроме «Жизни животных», Брэм издал еще ряд книг — «Путевые очерки о северо-восточной Африке» (1855), «Жизнь леса» (1856, вместе с Россмеслером), «Жизнь птиц» (1861), «Путешествие в Хабеш» (1863), — а также ряд небольших книжек и напечатал множество статей в различных журналах.
После американской поездки Брэм серьезно заболел (брайтова болезнь почек). 11 ноября 1884 г. он умер (от удара).
«Жизнь животных» продолжала издаваться и после смерти Брэма. 4-е немецкое издание, в 13 томах, печаталось трижды (последнее в 1933 г.). Оно вышло под общей редакцией проф. Цур-Штрассена[91], и текст так сильно переработали, что от подлинного Брэма почти ничего не осталось: это только «наследники под фирмой Брэм». Конечно, издание очень выиграло в научности и современности, но оно и проиграло: изложение суховатое, нет того милого, живого, хотя часто и наивного языка, который был так приятен в «старом» Брэме[92].
Брэма часто упрекали в недостаточно критическом отношении к сообщаемым фактам: он-де приводит ряд «охотничьих рассказов», очеловечивает животных, дает много басен, но мало истинной науки и т. д. Правда, в 1-м издании немало грехов всякого рода, но многого в те времена еще просто не знали, кое-что толком не знают и теперь: жизнь животных не так проста, и множество «тонкостей» до сих пор еще не выяснено. Недостаточность чисто научных данных… Но Брэм и не намеревался дать «руководство по зоологии», он писал «жизнь животных», и вопросы анатомии, эмбриологии и систематики его привлекали мало: это не входило в цели и задачи книги. Как наблюдатель и писатель Брэм был достаточно осторожен, и «анекдоты» 1-го издания — это вина и ошибки времени.
Вторая половина XIX в. — время Ч. Дарвина и К. Маркса, время борьбы двух мировоззрений, время роста капитализма, а в конце века и перехода его в империализм. Все это нашло отражение в зоологии.
Натуралисты, приняв эволюционное учение и не приняв, а то и просто не зная (таких было большинство) учения Маркса, оказались прочно усевшимися между двух стульев, — историзм только в биологии оказался недостаточным. Уйдя от идеалистического «единого плана» и полубожественных россказней натурфилософов начала века, приняв учение Дарвина об отборе, зоологи не сделали главного — не пошли дальше. Механицизм, внешне как будто и материалистический, на деле же грубая пародия на материализм, да витализм для идеалистов — вот куда попали биологи. Отсюда бесконечные ошибки в толкованиях, обобщениях, чуть выходящих за рамки определения видового названия или описания результатов вскрытия: категоризация высших таксономических групп не столько «систематика», сколько «философия», и здесь метод рассуждения, мировоззрение решают все. Особенно ярко отразилось отсутствие диалектического мировоззрения на экспериментальной морфологии.
Корни экспериментальной морфологии — в далеком прошлом. Экспериментировал Спалланцани, экспериментировали Трамблэ и ряд других натуралистов XVIII в., делали кое-что и в более ранние времена, но только анатом Вильгельм Ру (W. Roux, 1850–1924) ясно сформулировал задачи экспериментальной морфологии. Создались школы — Ру, венская школа Ганса Пржибрама (H. Przibram), а во Франции еще раньше существовала школа Лаказа-Дютье (H. Lacaze-Duthiers, 1821–1901), основавшего журнал «Архив экспериментальной зоологии» («Archives de zoologie expérimentale», 1872) и две зоологические станции (Росков в Бретани и Баниюль на Средиземном море). Работы Г. Дриша, Ж. Леба, Т. Моргана и многих других составили эпоху, но… все эти исследователи или виталисты, или в лучшем случае — механицисты. Они ставили блестящие опыты, проводили замечательные исследования, но их выводы и обобщения слишком часто оказывались ошибочными: или исследователь «открывал» и доказывал лишний раз существование «жизненной силы» (называемой то так, то эдак, но от того не меняющей своей сути), или же жизненные явления грубо сводились к чисто физико-химическим явлениям, и сложнейший процесс жизни и тех или иных ее проявлений трактовался почти так же, как элементарный химический опыт, проделанный в пробирке. В результате — горы фактов и почти полное отсутствие правильных выводов.