Подобная ситуация ставит перед вопросами двух уровней: об ответственности государства за социальные обязательства перед населением, включая каналы распространения общей культуры и поддержание определенного уровня их работы, и об ответственности образованных слоев, людей знания, культуры, книги, за производство новых, разнообразных образцов, которые ориентировали бы людей в современном усложняющемся мире, а не подпитывали бы сознание россиян уже привычной для них ксенофобией и изоляционизмом, агрессивной риторикой великой державы и мифологией опять какого-то особого пути. Как свидетельствуют опросы общественного мнения, все показатели подобных установок за последние несколько лет в России и в ее столице заметно выросли — под влиянием как реальной политики правящих верхов, так и массированного воздействия со стороны огосударствленных массмедиа.
Ответственность государства за нынешнее состояние дел в области распространения книг, библиотечного обслуживания, массового чтения не подлежит сомнению. И почты, и библиотеки (институты культурной коммуникации и воспроизводства культуры) были и остаются в России объектами исключительной государственной монополии. Никакие другие силы, кроме государства — на разных его уровнях и в лице разных ведомств, — тут не действовали и не действуют.
С другой стороны, ответственность за сложившуюся ситуацию в полной мере несут (должны были бы нести!) образованные слои нескольких поколений россиян. Это при их помощи, молчаливом согласии или усталом равнодушии страна превратилась в общество пассивных телезрителей и скопление раздраженных ксенофобов. 40 % населения считают, что «инородцев» надо выселять, 60 % поддерживают лозунг «Россия для русских», 70 % — что надо подвергать «чужаков» и учреждения, фирмы, где они работают, особо строгой проверке, постоянному контролю со стороны власти. В стране, в ее крупных городах, в столице не существует массовых телевизионных каналов с вещанием на украинском или армянском, татарском или молдавском, грузинском или азербайджанском языках (вещь, абсолютно обычная в любой крупной стране мира). Приходится признать, что носителям упомянутых выше установок чтение не нужно: они не нуждаются в других, их не интересуют кругозор и опыт других, а потому с книгами, печатью, литературой, которые исторически развивались в Европе и Америке как средства коммуникации между разными группами в открытых и динамичных обществах, для этих людей не связано ничего важного.
9. Важный узел проблем книжной и читательской культуры — чтение детей. Как показывают международные сравнительные исследования по программе PISA и др., российские дети, особенно младших возрастов, читают даже чаще и больше многих своих зарубежных сверстников, более позитивно оценивают чтение как занятие. Но, во-первых, эта позитивная установка и частота чтения вовсе не гарантируют его качества (сложность задач, нестандартность решений, самостоятельная рефлексия — вот что не дается российским детям, техника чтения здесь ни при чем, они ею вполне владеют). А во-вторых, привычка и интерес к чтению, частота обращения к печатному слову резко падают в России при переходе от начальной школы к средней, а от средней школы к профессиональной работе, и нет механизмов и институтов поддержания этого качества на высоком уровне, механизмов его постоянного повышения. А без установки на такое повышение, самостоятельность, выбор из многообразия у самого человека, в окружающей среде, в основных институтах социума невозможно никакое реальное качество чтения, образования, труда, досуга. Между тем, как свидетельствуют данные опроса Левада-Центра в декабре 2006 г., к 9-му классу интенсивность чтения снижается, у школьников нарастает отношение к чтению как принудительному и скучному занятию, которое никому не нужно. Есть основания связывать это с дефицитом современной литературы о реальных экономических, внутрисемейных, межэтнических проблемах и ценностных коллизиях в жизни сегодняшних подростков и раннего юношества — литературная классика, и русская и советская, никак не может заменить таких книг, она сосредоточена совсем на другом, а подавляющее большинство издающейся детской литературы адресовано «самым маленьким».
10. Говоря уже совсем коротко, узловыми точками наиболее острых проблем, связанных сегодня с чтением и книжной культурой, являются такие репродуктивные институты постсоветского социума, как каналы книгораспространения, библиотеки разного типа и уровня, образовательная система. Дело не просто и не только в приобщении детей и взрослых к разнообразному чтению, а в налаживании реальных коммуникативных связей между различными группами и слоями социума, в создании и укреплении современных институтов социально и культурно открытого общества, а соответственно, и о принципах подбора людей в эти институты (широко говоря, проблема новых кадров, включая их подготовку, продвижение, гратификацию, формы их связей с обществом и подотчетности обществу). Программа чтения в этих условиях должна, с одной стороны, обеспечить достойный уровень обеспечения журналами и книгами самых массовых читателей, фондов «низовых», наиболее близких к ним сельских, районных, школьных библиотек, а с другой — дать возможность наиболее подготовленным, разборчивым и требовательным группам общества, претендующим на роль политической, экономической, культурной элиты, ощущать себя частью большого, открытого мира науки, культуры, публичной жизни с его многообразием и конкуренцией, личным выбором и ответственностью за этот выбор. Между тем, все социально-политические и социокультурные тенденции последних лет ясно показывают, что так или иначе разными группами населения принят относительно устраивающий многих (по принципу «не было бы хуже») курс на массовизацию и нивелировку социума без модернизации его основных институтов (выборной системы, суда, образования, армии, независимых общественных движений, публичной сферы и т. д.). В подобном контексте национальная программа поддержки и развития чтения (2007) рискует разделить бюрократическую судьбу других национальных проектов в столь же проблемных сферах коллективной жизни россиян — жилищно-коммунальном хозяйстве, землевладении и землепользовании, здравоохранении и медицинском обслуживании, образовании и т. д.
Библиотеки сегодня: новые контексты и старые проблемы
За последнее двадцатилетие кардинальным образом изменились масштаб, формы и содержание коммуникаций в российском социуме. Главное — они сократились по объему, обеднели и усреднились по содержанию, массовизировались по форме. В этом коммуникативном плане сегодняшнее взрослое население страны, то есть, собственно говоря, российский социум, можно очень обобщенно представить как сосуществование трех слоев публики:
— наиболее широкий слой объемом не менее 60 % взрослых россиян, в значительной мере или фактически целиком исключивших из обихода большинство коммуникаций, кроме общения с ближайшими родственниками (локализованная область «своего») и ежедневного просмотра трех основных каналов государственного телевидения в течение по меньшей мере нескольких часов (унифицированная область «общего»);
— средний по объему слой более образованных и старших по возрасту групп, в том числе — прежней интеллигенции (примерно от 20 % до 30 % населения), которые сочетают телевидение с печатными коммуникациями, в том числе — чтением книг, читая не так много и не так часто, а по содержанию ориентируясь в большей мере на массовые серийные издания жанровой словесности и, в меньшей степени, на перечитывание или демонстративное признание значимости (в ситуации интервью или анкетного опроса) классической литературы, особенно отечественной; впрочем, на правах классики ими воспринимается любая «старая» литература — произведения авторов XIX–XX вв., включая авантюрную прозу (Дюма-отец) или детектив (А. К. Дойл), а также признанная советская словесность (Шолохов);
— достаточно узкий слой наиболее образованных, урбанизированных и относительно благополучных россиян, как правило учащейся или недавно окончившей вуз молодежи крупных и крупнейших городов (в сумме — порядка 10 %, максимум 15 % взрослого населения), имеющих наиболее широкий круг наиболее интенсивного общения, включая посещение кино, театров, музеев и выставок, кафе и клубов, и в большой мере ориентированных на аудиовизуальные коммуникации (кино, музыка), среди журналов и книг — на современную словесность, отечественную и переводную, носящую отметку модности, но активно соединяющих с этими досуговыми запросами и практиками использование учебной и специальной литературы, справочников, энциклопедий, словарей, а с традиционными «бумажными» изданиями — интернет-источники и чтение с помощью портативной техники (букридер, мобильный телефон, iPhone, iPpad и т. п.).
Этот кризис для одних групп и серьезная трансформация систем коммуникации для других сопровождались на уровне социума в целом кризисом доверия как другим людям, так и каким бы то ни было социальным институтам (особенно — новым), за исключением фигуры первого лица (в 2008–2012 гг. — двух первых лиц), силовых институтов (армия, ФСБ, но ни в коей мере не милиция/полиция) и Русской православной церкви. В этом контексте можно говорить и о параллельном кризисе авторитетности. За исключением названных лиц и символических фигур, представляющих упомянутые институты, российское население, включая его наиболее молодые, активные, образованные подгруппы, не может указать тех, к чьим поступкам они бы с интересом присматривались и чьи мнения могли бы на них повлиять, так что «лидеры» авторитетности — как правило, это имена нескольких наиболее «раскрученных» артистов эстрады — в лучшем случае получают при подобном плебисците голоса нескольких процентов россиян. Наконец, на протяжении последнего пятнадцатилетия наряду с резким имущественным расслоением российского социума и отрывом нескольких относительно успешных «центров» страны от ее гигантской периферии имел место