ных метров, сама техника выполнения которой из драгоценных и полудрагоценных камней исключала индустриальное начало (ныне, как и положено такого рода объектам в духе древних рабовладельческих деспотий, карта выставлена в Эрмитаже).
В германском павильоне, оформленном внутри Вольдемаром Бринкманом, героический государственный пафос Шпеера неожиданно сменялся потребительским благодушием. Вы оказывались в салоне богатого буржуазного особняка времен Германской империи. Окон не было. Тусклый свет матового плафона лишь немного усиливали два ряда люстр, развесистых, как церковные паникадила, с лампочками-миньонами, имитировавшими свечи. Вместо окон на стенах мерно чередовались большие картины, изображавшие в академической манере мирный труд немцев. В отличие от советского павильона, здесь не было ни изображений вождя, ни крупных фотографий, ни фотомонтажей. Большинство экспонатов размещалось в старомодных деревянных витринных шкафах немногим выше человеческого роста, расставленных довольно тесно и тем самым побуждавших публику держаться поближе друг к другу. Взор падал то на красный палас, то на классицистическую статуэтку. Всё это называлось «Немецким домом». Если дополнением к советскому павильону был кинозал с пропагандистской программой, то на крыше Немецкого дома работал ресторан, завоевавший немалую популярность у посетителей выставки. Как же тут было не позавидовать счастью немецкого народа, обеспеченному благодаря справедливому перераспределению богатств, отнятых НСДАП у еврейских кровопийц? 876
Архитектурная риторика советского и немецкого павильонов, в равной степени лживая, строилась на противоположных приемах. Справа (глядя на Эйфелеву башню) юный порыв иофано-мухинской пары, в царство свободы дорогу грудью прорвавшей себе, служил завесой леднику тоталитарной власти, истирающему все личное в лагерную пыль. Слева под тевтонским каменно-бронзовым панцирем скрывался пышный салон: милости просим в гости. Оба режима перекрыли кислород модернистскому искусству и архитектуре. Но Москва, где в период работы Всемирной выставки состоялся I Съезд советских архитекторов, поставивший их в полную зависимость от ВСНХ и НКВД, была не прочь по-модернистски пококетничать перед Западом: за оформление экспозиции в советском павильоне отвечал Николай Суетин – ученик Малевича, украсивший интерьер архитектонами. Берлин же, напротив, еще в 1933‐м закрыв Баухаус (а в Мюнхене синхронно с парижской выставкой проходила выставка «дегенеративного искусства»), навязывал миру вкус Гитлера, который я, за неимением более легких слов, назову монументальным необидермейером австрийского извода.
Но даже автор сопроводительного текста в роскошном альбоме стереофотографий «Всемирная выставка. Париж 1937», изданном на трех языках с предисловием рейхсминистра экономики Германии д-ра Ялмара Шахта, не сомневался в эстетическом превосходстве советского павильона: «Артистизм русских очевиден, являются ли они большевиками или нет»877. Разумеется, это превосходство обеспечивалось не сталинской диктатурой, а талантом и смелостью Иофана и Мухиной. Впоследствии Мухина утверждала, что идея скульптуры принадлежала Иофану878. Они нашли идеальное соотношение между размерами, силуэтом, ритмом постройки и скульптурной группы. Трудно вообразить этот постамент без скульптуры и эту скульптуру без постамента, отлично выглядящих спереди и еще лучше – со стороны. А ведь благодаря поперечной к авеню Мира постановке советский павильон (как и германский) постоянно маячил в поле зрения посетителей боковым силуэтом. Кроме того, грандиозный размер фигур рабочего и колхозницы (двадцать четыре метра) сам по себе, помимо экспрессивной пластики, вызывал изумление технической изощренностью исполнения. Каждому становилось ясно, что Советский Союз не настолько дик, чтобы орудовать только серпом да молотом.
Катастрофический проигрыш Шпеера заключался в том, что он не пожертвовал архитекторским тщеславием, чтобы подладиться под символическую скульптуру. Впрочем, не исключено, что Гитлер не оставил ему выбора. Как бы то ни было, Шпеер свел на нет девятиметровый рост орла вшестеро большей высотой самой башни, так что имперский символ выглядел не золотым гигантом, а обыкновенной птицей, которой вздумалось то ли принести, то ли унести злополучную свастику. Если фронтальный вид павильона был хотя бы отчасти спасен тем, что силуэтом орла завершалась вертикальная ось симметрии, то стоило отойти в сторону, как орел смещался на край карниза, не только сам теряя важность, но и случайным вмешательством в силуэт башни снижая арийский пафос.
Павильон США на Экспо-67
Главное отличие архитектуры коммунистического фаланстера, который увидела во сне Вера Павловна, от лондонского Хрустального дворца – в том, что сновиденное здание из чугуна и стекла служило футляром для «громаднейшего дома»879.
Реальный «громаднейший дом» в футляре можно видеть в Монреале на острове Св. Елены, в русле реки Св. Лаврентия. В солнечный день после полудня при взгляде с острова Нотр-Дам, то есть с востока, над невысокой растительностью выступает едва заметный полукруг, похожий на Луну, какой она бывает видна днем, только монреальская Луна очень большая и над горизонтом не поднимается. Глядишь с Космического моста – на ней (или в ней?) вырисовываются какие-то пятна. Чем ближе к странному объекту, тем яснее, что это прозрачный шар. Вот уже заметна его сетчатая поверхность, и уже не на Луну похож загадочный объект, а на гигантский одуванчик с неким сооружением внутри. Но когда мост остался позади, не работает и эта ассоциация. Видишь сферическую сетку из двух слоев шестиугольников, бóльших снаружи, меньших внутри, и понимаешь, что она собрана из тонких прямых серебристых стежней, явно металлических. Внутри – непонятная постройка высотой с семиэтажный дом.
Это «Биосфера» – Музей экосистемы реки Св. Лаврентия и Великих озер, принадлежащий канадскому Департаменту окружающей среды. Музей открыли в 1995 году в переоборудованном павильоне США, который был построен для Всемирной выставки 1967 года. Строительство павильона курировало Информационное агентство США, по приглашению которого знаменитый изобретатель Бакминстер Фуллер соорудил на отведенном участке «геодезический купол». К встроенной внутрь купола собственно экспозиционной металлической структуре из нескольких соединенных эскалаторами платформ на тонких опорах Фуллер не имел отношения880. По завершении работы выставки американцы подарили павильон Канаде.
«Геодезическими куполами» Фуллер назвал несущие сетчатые оболочки из стальных стержней, в узлах которых сходятся ребра различной длины, которые в целом образуют многогранник, близкий по форме к сегменту сферы. Патент на это изобретение он оформил в 1954 году. Ко времени открытия Экспо-67 в мире существовало уже множество геодезических куполов, построенных по частным и правительственным заказам, – например ресторан в Вудсхоле (Фалмут, Массачусетс, 1952), купол над атриумом офиса Форда в Дирборне (1953), Американский павильон на Выставке в Афганистане (1956), купола для радарных установок линий раннего радиолокационного обнаружения (1957), железнодорожное депо компании «Юнион танк кар» в Луизиане (1959, диаметр 117 метров), «Золотой купол» выставки «Промышленная продукция США» в Сокольниках (1959, разобран в 1983 году), ботанический сад «Климатрон» в Сент-Луисе (1960). Геодезические купола прочны; экономическая выгода от их применения возрастает при увеличении размеров. К настоящему моменту «построено около трехсот тысяч „геодезических куполов“, они широко используются как ангары, склады, эксплуатируются как жилища в местах со сложными погодными условиями (купол на Южном полюсе). Эта конструкция рассматривается как подходящая для организации постоянно обитаемых станций на Луне и Марсе»881. Подавляющее их большинство имеют полусферическую форму.
Монреальский геодезический купол отличается тем, что это почти полный шар: только низ «срезан», так что при диаметре семьдесят шесть метров верхняя точка находится на высоте шестидесяти двух метров. В его ячейки были вставлены прозрачные выпуклые поверхности из акрилового пластика, защищавшие интерьер от непогоды; на солнце они давали тысячи бликов (акрил сгорел в 1976 году, так что купол «Биосферы» – сквозной). Среди павильонов Экспо-67 купол Фуллера был единственным, который пронизывала охватывавшая всю выставку экскурсионная монорельсовая дорога, позволявшая пассажирам на полминуты оказаться на большой высоте внутри павильона, не выстаивая очередь и не покупая билет.
Шестидесятые годы прошлого века были временем великого научно-технического прогресса и оптимизма. Выход человека в космос, полет на Луну, сделанные в упор фотографии Венеры и Марса, создание постоянной орбитальной космической станции, спутниковые радио- и телепередачи, прямая телефонная связь через Атлантику, сверхзвуковые воздушные лайнеры, супертанкеры для перевозки нефти, кругосветное плавание субмарины в подводном состоянии, изобретение лазера, расшифровка структуры ДНК, разгадка схемы передачи нервных импульсов, операции по пересадке сердца, методика аорто-коронарного шунтирования, методика раннего обнаружения рака молочной железы, получение вакцины против менингита, искусственное оплодотворение яйцеклетки, имплантация искусственного сердца, система запоминания компьютерной информации при отключении источника питания, начало изучения глобальных последствий «парникового эффекта», постановка проблемы загрязнения окружающей среды, появление Красной книги – когда глядишь на этот далеко не полный перечень сделанного в научно-технической сфере в 60‐е годы, приходит в голову, что человечество уже шестой десяток лет перерабатывает тогдашние выдающиеся достижения в норму жизни, почти не совершая новых «прорывов» при всей нынешней любви к разговорам о «прорывных» технологиях. Давно утрачен и тогдашний оптимизм.