920. Гюстав Эйфель, только что построивший знаменитую башню для парижской Всемирной выставки и присутствовавший на церемонии открытия Форт-бриджа, назвал его „величайшим чудом века“921.
Бейкер дал отповедь Моррису в обращении к Эдинбургскому литературному институту: „Вероятно, м-р Моррис привык оценивать красоту всякого дизайна с абсолютно одинаковой точки зрения, идет ли речь о мосте в милю длиной либо о серебряном убранстве камина. Тот, кто ничего не ведает о функции предмета, не может сколько-нибудь авторитетно высказываться о его красоте. (…) Его [сэра Бейкера] спрашивали, почему нижняя часть моста имеет полигональную форму, а не сконструирована в виде истинной арки, и он на это ответил, что подобное решение явилось бы материализованным обманом. Мост Форт не стал типической аркой, наглядно заявляя о причинах этого… Пусть критики сперва изучат ту работу, что исполняют мостовые устои и надстройка, рассмотрят использованные материалы, а уж тогда получат право судить, красива данная постройка или безобразна. Было бы нелепой ошибкой, – добавил он, – предполагать, что сэр Джон Фаулер и он сам не продумывали проект с художественной точки зрения. С самого начала она глубоко занимала их. Форма арки наделена безусловным изяществом; и они старались приблизиться к данной форме как можно ближе, но не выдумывая при этом ложных конструкций и обманов… Они стремились соподчинить важнейшие структурные линии таким образом, чтобы передать идею силы и стабильности. На данный момент, по всей видимости, в этой конструкции воплощено истинное и высочайшее искусство“922.
„Все это читается как неоклассическая декларация, как аргумент о природе декора, автором которого вполне мог бы стать Леон Баттиста Альберти“, – замечает Баксендолл923. Мне приходит в голову еще и то, что конструкция из ферм в высшей степени изобразительна. Это материализованнный рисунок действующих сил и противодействий. Как любое иное изображение, этот рисунок может быть более или менее экспрессивен. Проявленная авторами Форт-бриджа забота об этом качестве относится к области архитектурной риторики. «Ведь мост все-таки был, хотя и не в главной своей функции, публичным зрелищем, – писал Баксендолл. – Он стал эмблемой пути восточного побережья [Шотландии. – А. С.], которую воспроизводили на марках и банкнотах. Он призван был восстановить репутацию британского инженерного искусства после катастрофической неудачи Бауча, да еще как раз в тот исторический момент, когда Британия начала понемногу отставать от превзошедших ее по уровню технического образования французов и немцев. Он должен был поражать своим сильным (даже ослепительным) красноречием»924.
Мне не довелось побывать в Куинсферри. Увидев впервые фотографии Форт-бриджа, я еще не знал, что в 1964 году в километре выше по течению построен висячий, на двух опорах, автомобильный мост Форт-роуд, а в 2017‐м еще пятьюстами метрами выше открыли изящнейший трехмачтовый вантовый Куинсферри Кроссинг. Но увидав их, я не испытал ни малейшего желания заменить в моей книге каким-то из них творение старика Бейкера. Сравнение трех рядоположенных мостов убеждает, что инженерное изящество само по себе еще не гарантирует сооружению архитектурную ценность. Архитектурная риторика двух новичков удручающе пресна на фоне полнокровной риторики Форт-бриджа – сложно устроенного, целостного, могучего существа, к тому же окрашенного цветом горячей крови. Их речь сводится, по существу, к одному и тому же кокетливому утверждению: «Я очень легок». Спору нет, висячий мост легче железного, а вантовый выглядят еще легче висячего, совсем уж растворяясь в воздухе, как фигура девушки, переусердствовавшей в диете. Вероятно, оба они обошлись дешевле Форт-бриджа, и я не сомневаюсь, что они исправно работают во благо британского автомобильного транспорта. Но не будучи за рулем, смотреть в их сторону, имея рядом Форт-бридж, совершенно не интересно.
Мост Тысячелетия в Лондоне
Градостроительная мечта о мосте, который соединил бы лондонский Сити с южным берегом Темзы (Бэнксайдом) на траверзе собора Св. Павла, носилась в воздухе с 1833 года925. Однако в течение длительного времени более востребованными оказывались другие направления. В 1869 году в четырехстах метрах выше открыли мост Блэкфрайерс, в 1921‐м в трехстах метрах ниже – Саутваркский мост, оба пятипролетные, на массивных опорах. Они приняли на себя транспортные потоки, поэтому стало ясно, что если мосту между Сити и Бэнксайдом и суждено появиться, то он будет пешеходным. Но кто, куда, зачем по нему пойдет, если прибрежная полоса Сити занята причалами и многоэтажными складами, да и прямого выхода от Сент-Пола к этой набережной нет из‐за хаотичности застройки двухсотсемидесятиметровой полосы между собором и Темзой? Даже в опубликованном в 1944 году докладе комиссии Барлоу, обосновывавшем перспективы послевоенного развития Лондона и предусматривавшем создание эспланады, открывающей вид на Сент-Пол с очищенной от причалов набережной, нет и намека на мост, который связал бы эту воображаемую эспланаду с противоположным берегом926.
Такое положение дел, казалось бы, было закреплено навсегда в 1963 году, когда вдоль южного берега, напротив Сент-Пола, встало гигантское здание Бэнксайдской электростанции, спроектированное сэром Джилбертом Скоттом: 152 метра в длину и 35 метров в высоту с четырехгранной трубой высотой 99 метров. Южный берег Темзы в этом месте превратился в хозяйственно-складскую зону электростанции. Однако то, что лондонцы окрестили это здание «Промышленным собором»927, говорит о возникновении визуальной оси и смыслового напряжения между соборами Кристофера Рена и Джилберта Скотта.
Никто не предвидел близкого конца индустриальной эпохи. Но электростанция, проработав всего восемнадцать лет, была за ненадобностью закрыта. «Промышленный собор», перестав быть промышленным, превратился в памятник архитектуры, а с северного берега, от самого Сент-Пола, на него нацелилась прямая и широкая эспланада, застроенная в 70–80‐х годах офисами. Мечта о пешеходном мосте воскресла. И все-таки на южном берегу Темзы не появлялось ничего, способного составить достойную по притягательности пару Сент-Полу.
Решающим шагом к осуществлению давней мечты стало начатое в 1995 году по проекту Херцога и де Мёрона преобразование здания Бэнксайдской электростанции в галерею современного искусства Тэйт Модерн. Дополнительным толчком послужило появление неподалеку реконструированного здания шекспировского театра «Глобус». Бэнксайд превращался в мощный центр искусств. В его архитектурной символике старина, предшествовавшая Великому Лондонскому пожару («Глобус»), соотносилась с суровой порой возвращения к мирной жизни после опустошительных немецких бомбардировок (электростанцию начали строить в 1947 году) и с завершавшимся вторым тысячелетием. Итак, первый пешеходный мост Лондона смог появиться, только когда промышленный практицизм уступил место культу искусства и южный берег Темзы приобрел исторический бэкграунд, хоть в какой-то степени сопоставимый с Сити.
Важнейшим условием международного конкурса на проект пешеходного моста, инициированного в 1996 году газетой The Financial Times совместно с Советом округа Саутварк и Королевским институтом Британских архитекторов, было ограничение по высоте: при ширине Темзы, равной двумстам пятидесяти метрам (Нева у Дворцового моста – двести шестьдесят), мост должен был иметь как можно более тонкий профиль. Победил проект, придуманный сэром Норманом Фостером вместе с инженерами фирмы Ove Arup & Partners928, контрастирующий своей зримой невесомостью с Блэкфрайерским и Саутваркским мостами. Официальное наименование – London Millennium Footbridge (Лондонский пешеходный мост Тысячелетия) было принято после того, как королева Елизавета II, побывавшая на нем 9 мая 2000 года, за месяц до окончания работ, произнесла короткую речь: «Я посвящаю этот мост как символ нового тысячелетия гражданам Саутварка и города Лондона, а также всем жителям Земли, которые будут проходить по нему»929.
Миллениум – горизонтальный висячий мост. Два быка делят его на три пролета: средний – 144 метра, северный – 81, южный – 108 метров. Быки похожи на букву Y. До отметки в пять метров они бетонные, эллипсически-конической формы, трижды туго перетянутые узкими алюминиевыми поясами, а выше – стальные, расходящиеся под прямым углом, как рога, концы которых подняты над водой на четырнадцать метров при размахе в шестнадцать метров. Между концами «рогов» и от них к берегам натянуты слева и справа по четыре стальных троса. К тросам подвешены с шагом восемь метров острые стальные ребра, на которых лежит алюминиевое решетчатое полотно шириной четыре метра с парапетами из выпуклого стекла с серповидными креплениями. Подъем дуги моста, составляя полтора процента его длины, не доставляет пешеходам неудобства, а при взгляде сбоку или из конца в конец приятен своей упругостью. Со стороны Сент-Пола мост подхватывает эспланаду между симметричными лестничными спусками к набережной. У Тэйт Модерн он на землю не опускается, а раздваивается. Чтобы сойти на набережную, надо развернуться на пол-оборота и спуститься по вставленной в развилку рампе. Предельная нагрузка Миллениума – пять тысяч единовременно присутствующих: это как если бы на мост разом взошло утроенное число зрителей из Мариинского театра.
В описании Миллениума на сайте архитектурного бюро Foster + Partners