Впервые осознанно введенный в архитектуру храмов римлянами, принцип «маски» будет возрожден в романском церковном зодчестве, а впоследствии распространится на здания любого назначения, образующие непрерывный фронт фасадов на городских улицах. Но это произойдет не ранее, чем улица превратится из дороги, проходящей сквозь поселение, в экономический фактор, определяющий ценность прилегающей земли и побуждающий собственников земельных участков использовать их с максимальной выгодой. Для появления улиц с фасадами необходимо правовое закрепление частной собственности на землю. Такие улицы разрешают противоречие между требованиями транспортной системы города и интересами собственников недвижимости, которые, с одной стороны, не прочь поглотить своими владениями проезжую часть, а с другой – понимают, что тем самым они рискуют уничтожить источник собственного благополучия, ибо именно непосредственная связь с общедоступной транспортной артерией придает ценность их земле и построенным на ней зданиям.
Однако самих по себе этих предпосылок еще недостаточно для того, чтобы дом обзавелся фасадом. Узкие улицы античных городов Запада, как и густонаселенных городских кварталов Востока, застраивались без зазоров между домами, но у этих домов нет фасадов, если, в шутку, не объявить фасадами монотонные стены с беспорядочно расположенными отверстиями для дверей и окон, а на Востоке – только для дверей. Фасады появляются в застройке улиц вместе с укреплением индивидуального, прежде всего, буржуазного (но не только, ибо город привлекал и сумевших приспособиться к его укладу аристократов) самосознания. Фасад дома – архитектурное выражение желанных характеристик его владельца или владельцев, даже если таковыми являются общественные организации или государство. Важно, что фасад только теоретически может быть явлением одиночным. На практике же смысл каждого фасада – в том, чтобы быть особенной особью в разнообразном множестве фасадов. Если об этом не позаботился архитектор (как в типовом домостроении), об этом позаботится природа (ибо даже изначально одинаковые фасады стареют по-разному) и люди, украшающие, перекрашивающие, ремонтирующие, оборудующие, реконструирующие фасады домов и их отдельных частей.
Владимир Даль определил фасад как главную, переднюю, лицевую сторону здания288. В русский язык слово «фасад» попало в XVIII веке из французского, где имя существительное façade появилось во второй половине XVI века в счетах, сопровождавших строительство королевских зданий. Французы взяли его из итальянского, в котором слово facciata (фасад) засвидетельствовано в XIV столетии289. Facciata происходит от faccia (лицо, физиономия, выражение лица, общий вид, облик, видимость, поверхность)290, которое, в свою очередь, восходит к латинскому facies (образ, внешний образ, подобие, лицо, лик, красивая наружность, зрелище). Façade, facciata, facies, – имена существительные женского рода, и у нас «фасад» первоначально тоже был «фасадой». Facies – одного корня с глаголом facere, у которого обширное поле значений, охватывающее человеческие созидательные действия: делать, воспитывать, формировать, произносить, сочинять, слагать, образовывать, быть полезным, иметь значение, осуществлять, выводить на сцену, представлять и т. п.291.
Этимологическая справка важна для понимания смысла фасада. Из нее следует, что фасад не является случайно, как бы сам собой, только оттого, что у здания есть несколько сторон. О нем надо позаботиться. И я не могу не обратить внимание на женственность всей родословной этого слова, возникшего в мире, которым правили мужчины. Я вижу в этом намек на то, что фасад служит достижению целей желанных, но выходящих за пределы крайне необходимого. Фасад отвлекает организующую мир волю от «горизонтального» земного существования к метафизическим, «вертикальным» желаниям, тогда как у сугубо адаптивных сооружений есть стороны, но нет «лицевой стороны», нет «лица», они буквально без-лики.
Итальянское слово facciata появилось не ранее, но и не позднее XIV века, потому что как раз в ту пору начала кристаллизироваться архитектурная форма европейского города, каким Амброджо Лоренцетти около 1340 года изобразил родную Сиену на фреске «Плоды доброго правления» в здании городского управления – Палаццо Публико: улицы с высокими, вплотную примыкающими друг к другу домами, чьи каменные «лица», выставленные всем на обозрение, свидетельствуют о престиже и амбициях их собственников. Одно из значений facciata – «страница». По фасадам домов читали о достоинстве их владельцев. По фасадам зданий городской администрации – о достоинстве коммуны.
Французы еще более возвысили значение фасада, усмотрев в нем атрибут принадлежности здания к собственности короля. То, что спустя полтора века в Санкт-Петербурге на парадных набережных Невы появились каменные дома, непривычно для русских стоявшие «единою фасадою», говорит не столько о симпатии Петра I к голландскому укладу жизни (ведь в таком случае мы обозначали бы сейчас переднюю сторону зданий каким-то словом, восходящим к голландскому gevel), сколько о том, что основатель Санкт-Петербурга воспринимал фасады как отблеск императорской славы. Пословица «Дом для фасада строится»292 вряд ли родилась бы без петербургского градостроительного эксперимента, ибо москвичи, ни о каких фасадах не помышляя, прятали свои дома за заборами в глубине участков. (Кстати, еще в годы моей молодости можно было наблюдать резкое различие московской и великоновгородской моделей расположения домов на деревенских участках. В северных деревнях изба доверчиво и дружелюбно глядела на улицу фасадом, богато украшенным резьбой, зачастую с лавочкой под окнами. Фасад избы московского пошиба не должен быть виден с улицы. В нынешнем сельском жилищном строительстве московская модель совершенно вытеснила новгородскую).
И еще одно этимологически выявленное свойство фасадов лежит на поверхности: благодаря латинскому facere понимаешь, что фасад – родич сценического представления. Витрувий это подтверждает. Проектирование здания выглядит у него как путь к формированию фасада: выбрав модуль, архитектор чертит на земле план здания («ихнография»), вычерчивает фасад («ортография») и создает иллюзорное изображение фасада, показывающее со всеми подробностями, как здание будет выглядеть в натуре. Витрувий называет это изображение «скенографией»293, тем самым предлагая самому читателю провести аналогию между восприятием архитектурного проекта и театрального зрелища. По-видимому, во времена Витрувия здания не изображали ни в бифокальной перспективе, ни аксонометрически. Он описывает «ортографию» и «скенографию» так, «будто не объемные формы прилаживаются друг к другу, а их плоскостные изображения нанизываются» на плоскость чертежа, имитирующую вертикальную плоскость, на которой мы видим здание294. Если фасад сочиняется как более или менее плоская картина, то улица – это коридор под открытым небом, стены которого составлены из картин-фасадов, а угол здания на перекрестке получается не как часть его объемного тела, а как стык двух таких картин.
Фасад надет на здание, как одежда на тело. В глазах прохожих хорошее здание – хорошо одетое здание. Таков уличный архитектурный этикет. Витрувий поставил бы на место слова «этикет» слово «декорум», в переводе на русский означающее «благопристойность». Замечая местами торцевые стены или брандмауэры, то есть фрагменты голых тел зданий, прохожие не видят в этом ничего непристойного, ибо, в отличие от тела человеческого, обнажение тела постройки никого не прельщает и не смущает.
Здание благодаря фасаду не просто является вместилищем какой-то функции, но и само по себе играет некую роль, поскольку снова и снова возникает в поле зрения, в сознании, в памяти множества людей, которым его функция, может быть, и не нужна. Когда здание свободно от нашей практической в нем заинтересованности, оно принимает ту роль, которую мы – в постоянном ли опыте или в сиюминутной ситуации – ему приписываем. Какова будет эта роль, зависит от характера фасада и нашего воображения. Подобно спектаклю, который мы обсуждаем, выходя из театра, фасад здания присутствует во впечатлениях и мнениях, которыми мы обмениваемся, и благодаря этому объединяет нас общими симпатиями и антипатиями или, наоборот, отмежевывает от тех, с кем мы не согласны. Иными словами, фасад участвует в формировании общественных отношений. Постараемся же не забывать об изначальном смысле слова «фасад», которое вырывает здание из тисков необходимого и достаточного.
То, что фасад храма как его «маска» или «одежда» был изобретен в архитектуре огромной империи, обеспечило этому изобретению широчайшее территориальное распространение. Поскольку в языческом и христианском культовом зодчестве, а с XIV века и в европейской светской архитектуре прятать тело здания под пластической «маской» или «одеждой» стало нормой, мы должны рассматривать любой тип оформления внешнего облика зданий либо как вариант этой нормы, либо как отклонение от нее, но полное ее забвение представляется мне невозможным.
Совершенно прав Евгений Асс (или кто-то из его единомышленников?), утверждая, что «здания могут со временем приспосабливаться к новым видам использования, их программа может быть изменчивой, но именно физическое присутствие и фасады этих зданий лежат в основе образа города» и что ответственное осознание этого обстоятельства в наше время ослаблено: «Теперь устройство ограждающей конструкции возникает по остаточному принципу и мотивировано необходимостью благообразно соблюсти технические особенности „теплого контура“ (наружных стен)»