Лестница послов, на которую входили с правой стороны Двора чести, занимала обширный зал332. От широкой промежуточной площадки, на которую король выходил со свитой, как на сцену, расходились два марша. Поднимаясь к королю, вы как бы восходили к солнцу. Намекавшие на это аллегорические росписи были не лишни разве что в темные часы, ибо в ясные дни вы, пересекая лучи, падавшие на ступени через огромный стеклянный плафон в потолке, и в самом деле чувствовали близость небесного светила. На цоколе, отделанном многоцветными мраморными филёнками, высились ионические полуколонны и пилястры. Между ними фрески, имитировавшие гобелены со сценами военных побед Людовика XIV, чередовались с иллюзорно написанными лоджиями, в которых теснились фигуры, «представляющие нации четырех частей света, созерцающие дивные красоты дворца и восхищающиеся могуществом и величием Государя»333. На средней площадке журчал водяной каскад, украшенный античной скульптурной группой, а в нише над ним стоял бюст короля работы Куазевокса.
Поднявшись по правому маршу, вы через двери работы Кафьери входили в отделанный мрамором и бронзой салон Венеры – звено анфилады Больших апартаментов короля, смотревших окнами на север. Вероятно, именно эту анфиладу имел в виду Фелибьен, когда писал: «Наиболее редкие и ценные породы мрамора используются в местах наиболее близких к персоне короля таким образом, что при переходе из комнаты в комнату заметно все большее богатство в мраморе, скульптуре и украшавшей плафоны живописи»334. Салон Венеры в дни праздников служил буфетной. Направо отсюда – салон Изобилия, или Сатурна, предназначенный для игр. Налево – салон Дианы, в котором король играл в бильярд. Ныне этот салон знаменит тем, что в нем находится бюст Людовика XIV работы Бернини. За ним следует салон Марса, или кордегардия, самый просторный в Больших апартаментах, называвшийся также Бальным залом. Далее салон Меркурия (парадная опочивальня) и салон Аполлона, или Тронный зал, где стоял трон из литого серебра. Последнее звено – отделанный позже всех угловой салон Юпитера (впоследствии – салон Войны). «Посвящение дворцовых залов планетам – обязательная черта интерьерного сюжета эпохи барокко, своего рода общее место риторически организованного текста дворцового интерьера»335. С тех пор как Лебрен закончил отделку анфилады, слово «апартаменты» получило в Версале дополнительное значение «королевского приема». «Говорили, что был день апартаментов короля, – писал Фюретьер, – имея в виду различные праздники, на которых король несколько дней подряд угощал двор в своих роскошно меблированных, ярко освещенных апартаментах, где играла музыка, устраивались балы, легкие ужины, игры и другие замечательные развлечения»336. «Всё, что называется двором Франции, находится в этих прекрасных апартаментах», – сообщала мадам де Севинье об одном из таких вечеров.
Галерея зеркал, называемая также Большой галереей, – кратчайший переход между покоями короля и симметричными покоями королевы. Равенство мужской и женской половин жилища – решение для французских жилищ того времени необычное. Возможно, оно было вызвано планами Людовика по созданию франко-испанской монархии, в которой Марии-Терезе досталась бы корона Испании. Высокие арки, отделенные одна от другой пилястрами серого мрамора с золочеными капителями; алебастровые столы и вазы в бронзовой оправе; табуреты и высокие торшеры, отлитые и вычеканенные из серебра по рисункам Лебрена в мастерских Гобеленов; серебряные столы с расставленными на них внушительными канделябрами о восьми свечах с изображениями подвигов Геракла; ящики с апельсиновыми деревьями; подсвечники, кувшины и чаши чистого серебра; люстры из хрусталя и серебра, висевшие на украшенных цветами шнурах; на семнадцати окнах – портьеры из синего шитого золотом шелка; огромные ковры мастерских Савонери на полу337, – вся эта роскошь Галереи зеркал меркла на фоне отражений окон их зеркальными двойниками на противоположной стене. До Ардуэн-Мансара мир не знал прецедентов столь смелого использования зеркал для создания эффекта, недостижимого собственно архитектурными средствами: создается впечатление, будто вы движетесь высоко над землей между двумя аркадами, за которыми простираются только необъятное небо, горизонт и каре боскетов338.
Бывали годы, когда дворец был наполнен людьми от подвала до крыши: в нем обитало, включая прислугу, до десяти тысяч человек. «Пред нами не дворец, а город величавый», – это Версаль в поэме Шарля Перро «Век Людовика Великого»339. Однако обитатели этого «города» жили не по-городскому, не отдельными семейными домами, а как постояльцы в доме короля. Людовик XIV желал, чтобы его знать находилась при нем, и гневался на тех, кто не понимал, что быть под его присмотром есть первейшая обязанность придворного. «Давно я не видел N», – в устах короля это означало, что имяреку грозит опала. «В Версале комнат было без счету, и все придворные стелились перед королем, вымаливая их для себя», – возмущался Сен-Симон340. Просьбам этим Людовик радовался и, чтобы их поток не иссяк, лишь немногих удостаивал постоянной квартиры в своем дворце. Высшая знать почти ежедневно приезжала сюда из своих парижских особняков341. «Покинуть двор хотя бы на короткое время – значит навсегда отказаться от него. Придворный, побывавший при дворе утром, снова возвращается туда вечером из боязни, что к утру там все переменится и о нем забудут», – иронизировал Лабрюйер342.
В 1683 году была отчеканена медаль с надписью: «Приветливость и щедрость короля. Королевский дворец открыт для развлечений подданных». Комментарий, составленный Малой академией343, рекламировал нововведение: «Король, чтобы увеличить число развлечений двора, пожелал держать свои апартаменты открытыми в некоторые дни недели. Существуют большие залы для танцев, для игр, для музыки. Есть и другие залы, где можно пить, сколько твоей душе угодно, прохладительные напитки, но особенно здесь поражает – само присутствие Великого короля и доброго хозяина»344.
Людовик XIV, под влиянием мадам де Ментенон постепенно охладевая к дворцовым развлечениям, не выпускал из рук этот прекрасный инструмент наблюдения за знатью. «Каждые понедельник, среду и пятницу вечера в апартаментах, с музыкой, большей частью это имеющие успех отрывки из недавно появившихся театральных произведений. Каждый вторник и четверг комедия в крошечном, неудобном, все еще временном театрике во дворе Принцев, французские и итальянские комедианты попеременно»345.
Но «при всем своем блеске Версаль был начисто лишен комфорта. (…) Даже Людовик XIV, настолько неприхотливый, что не брезговал спать в кишащей клопами постели, не выносил здешнего холода. Что уж говорить о простых смертных, куда менее приспособленных к специфическим условиям величественного жилища, где жуткие сквозняки, хлопая дверьми, разгуливали среди великолепных мраморов и зеркал. Потому-то и появлялись тогда всякие „грелки для рук“, „грелки для ног“, ермолки, высокие ширмы и прочие аксессуары; не разрушая заведенного этикета, они хоть как-то спасали от стужи. (…) Все это, конечно, не мешало соусам на королевском столе превращаться в желе; в графинах с вином звенели льдинки; набиравшийся в широкие трубы каминов снег стекал внутрь, заставляя пламя шипеть и гаснуть»346.
Изобретатель машины, «способной отопить апартаменты Его Величества посредством нагретого воздуха, который должен поступать снаружи, будучи предварительно очищен от всех дурных примесей», писал: «Необыкновенно холодный воздух, которым тут дышат, к тому же очень вреден, ввиду запаха пота и дыхания множества людей он чрезвычайно сперт». Проект был отставлен. Обитатели дворца были обречены зимой не только стучать зубами от холода, но и жить в постоянном дыму – таком густом, что в галереях, залах и приемных в многолюдные дни различались лишь смутные движущиеся тени. Дворцовые камины отличались очень плохой тягой. Будучи важнейшим декоративным элементом комнаты, камин времен Людовика XIV оставался конструктивно примитивным: «Слишком широкий вертикальный дымоход, позволявший в случае надобности пролезть двум трубочистам, создавал такую тягу, что, сидя возле огня, ты подвергался опасности зажариться с одного бока, тогда как противоположный бок замерзал»347. Но камины не исправляли, чтобы не повредить восхитительный декор интерьеров348. Примем во внимание, что туалетов в Версале не существовало до 1768 года, – и нам не покажется преувеличением утверждение герцога де Сен-Симона, что запах во дворце считался «уникальным среди всех дворцов Европы».
Годами не появляясь в Париже, Людовик XIV поощрял право подданных лично передавать ему прошения. Дворец был полон просителей всех мастей, а их толпа обрастала массой любопытствующих. Незваные гости проникали повсюду, кроме частных покоев короля. На лестницах, в коридорах вы сталкивались с зеваками, лакеями, бродячими торговцами и девицами легкого поведения, предлагавшими свои услуги. Разбредаясь по садам, эта публика вытаптывала зелень, повреждала скульптуры и надписи. На время прогулок короля сады пришлось закрывать. Кражи и отсутствие безопасности во дворце вынудили Людовика XIV поручить первому камердинеру и губернатору Версаля принять на службу нескольких швейцарцев. «Эти швейцарцы получили королевскую ливрею, подчинялись только вышеназванным лицам и имели секретное поручение: день и ночь, утром и вечером прогуливаться повсюду по переходам и пассажам, дворам и садам, скрываться, наблюдать за людьми, следовать за ними, смотреть, куда они идут и когда возвращаются, подслушивать их разговоры и давать обо всем подробный отчет»