349. Но закрывать Версаль для публики никто не собирался.
Зимний дворец
Какое из трех лиц Зимнего дворца главное – глядящее на Неву, на Адмиралтейство или на Дворцовую площадь? Я полагаю, главное – третье, поскольку главный вход во дворец находится во дворе против въездных ворот.
Растрелли строил Зимний дворец для Елизаветы Петровны. То, что дворец предназначен не для императора, а для императрицы, – обстоятельство для его облика решающее. Чтобы в этом убедиться, мысленно сопоставьте наш Зимний со строившимися одновременно с ним и, в общем, равновеликими дворцами Бурбонов в Мадриде и Казерте: вот где резиденции королей, а не королев! Их тоже строили итальянские архитекторы, но в них совершенно нет прелести Зимнего – не потому, что зодчие не сумели создать прелестное, а потому, что прелесть несовместима с величием, которого они хотели достичь и достигли.
Представьте себе Зимний не оштукатуренным, а закованным в камень, как дворцы Бурбонов. Представьте его без обильной лепнины и не раскрашенным жизнерадостно в зеленый, белый и золотисто-желтый цвета, а серо-каменным (пусть с бледно-терракотовым кирпичным фоном верхних этажей, как в Казерте). Представьте его не приподнятым над землей частыми полуподвальными арочками, над каждой из которых по высокому украшенному окну первого этажа, а утвержденным на мощном цокольном этаже, на котором площадь стены превосходит площадь оконных проемов. Представьте, что вместо крылец, под которые могут въезжать кареты, у нашего дворца была бы дверь в каменной стене. Представьте, наконец, что над карнизом у него не аллегорические первоначально белокаменные фигуры, среди которых много женских полуобнаженных, в грациозных позах, некоторые даже полулежа, – а только мужские, стоящие, как на параде, в доспехах и плащах, исторически-индивидуальные, то есть сами по себе, без биографий, ничего вам не говорящие. Все это настолько приблизило бы Зимний дворец к маскулинной архитектуре Саккетти и Ванвителли, что вряд ли он пришелся бы по душе заказчице. Да и мне не верилось бы, что это дом матушки-государыни-императрицы, построенный на том месте, где до нынешнего Зимнего был дворец Анны Иоанновны, в котором некоторое время регентствовала Анна Леопольдовна. Найдется ли во всем Петербурге, да что там в Петербурге – во всей Европе, – место более феминное, с более женственным дворцом?
В гендерном отношении амбивалентен Новый дворец в Потсдаме, спроектированный для Фридриха II в те же годы, хотя построенный немного позднее. Живой краснокирпичный цвет стен, на котором выделяется обильная декоративная каменная резьба, высокие приветливые окна первого этажа, множество аллегорических статуй, вырисовывающихся на фоне неба, – эти черты сближают его с творением Растрелли. Не удивительно, что Фридрих II восторженно отзывался о чертежах зданий, построенных Растрелли в России350. Но высоко поднятый серо-черный купол, на вершине которого золотые грации держат золотую корону, а главное – отсутствие колонн свидетельствуют о том, что архитекторы учли желание короля: дворец для официальных приемов не должен выглядеть «фанфаронадой». Забавно, что фактически хозяйкой Нового дворца была сестра Фридриха II принцесса Анна-Амалия, схожая с ним не только характером, но и чертами лица.
Не говоря о колоссальных размерах, единственное общее свойство Зимнего дворца, дворцов Бурбонов и Нового дворца Фридриха II – членение фасадов ризалитами, то есть выступами на всю высоту здания. Но Растрелли сделал это с поистине женственным изяществом, в сравнении с которым фасадные членения упомянутых королевских резиденций выглядят топорной мужской работой.
Фасад Зимнего симметричен, за исключением короткой в два окна приставки со стороны Миллионной улицы. На втором и третьем этажах – по 51 окну. В этом утомительно длинном ряду Растрелли выделил три части по 17 окон в каждой. Это как бы три сдвинутых вместе здания: «главный корпус» и симметричные «флигели». Они столь же отчетливо различаются и на плане дворца.
«Главный корпус» – это центральный ризалит. Он немного длиннее «флигелей» и сильнее выдвинут вперед. На плане дворца это довольно тонкая перемычка между массивными «флигелями». Сам по себе он тоже трехчастен: посередине – ризалит в пять окон с выходами на балконы над проездом и проходами во двор, по сторонам – по шесть окон.
За «флигелями» скрываются каре малых дворов, от которых длинные боковые корпуса, формируя главный двор, простираются к корпусу, выходящему на Неву. Каждый «флигель» имеет по ризалиту в девять окон, выступающему не так решительно, как центральный, и симметричные четырехоконные уступы по бокам.
Таким образом, Растрелли вложил малые триады в объемлющую триаду, сообразованную с планом дворца. Записываю эту схему числами, равными количеству окон, обозначив более крупными жирными цифрами «главный корпус», а мелкими цифрами – пристройку со стороны Миллионной улицы:
(4 + 9 + 4) + (6 + 5 + 6) + (4 + 9 + 4) + 1 + 1 = 17 + 17 + 17 + 2
Даже если бы декор Зимнего дворца был столь же сдержан, как на дворцах Бурбонов, он превосходил бы их разнообразием объемов, потому что вместо трех или пяти фронтальных членений у Зимнего их девять, то есть пять больших выступов и четыре малых уступа. Фасад Зимнего виртуозно играет светотенью, используя низкое, сравнительно даже с Потсдамом (не говоря уж о Мадриде и Казерте), петербургское солнце. Там оправдана игра горизонтальными тенями – у нас вертикальными.
До сих пор я обсуждал Зимний дворец так, как если бы у него не было колонн. Но у него их несметное множество, потому что Растрелли первым из петербургских зодчих понял, что российской столице, где солнце не поднимается выше 52 градусов, колонны нужнее, чем какому-либо иному столичному городу. Помимо работы по извлечению теней из света, колонны Зимнего обеспечивают членораздельное единство двухсотметрового фасада, который без них казался бы суммой механически сомкнутых отрезков. Однако каким напыщенным был бы он, если бы его колоннада была одноярусной на всю высоту фасада! Стволы колонн были бы тогда под двадцать метров высотой, диаметром при нынешних пропорциях около двух метров. Это вынудило бы Растрелли расширить простенки, уменьшить количество окон на фасаде и повлекло бы за собой совершенно другие их количественные соотношения на ризалитах и уступах. Дворец выглядел бы невероятно напыщенно. Зимний изящен благодаря тому, что его колоннада – двухъярусная, с едиными осями колонн обоих ярусов. Над карнизом оси колонн продолжены статуями нимф, морских божеств, рыцарей, военными арматурами и вазами. Первый этаж вместе с полуподвальным подтянут вверх ионическими колоннами нижнего яруса вместо того, чтобы затвердеть под весом верхних этажей: сравните с колоннадой Зимнего горизонтальную рустовку дворцов в Мадриде и Казерте. Колонны верхнего яруса, сочетающие элементы ионического и коринфского ордеров, повыше нижних, но благодаря перспективному сокращению вблизи кажутся равновеликими. Пучками колонн обставлены углы выступов.
Плотно прилегая к стенам, колонны Зимнего сверкают девственной белизной. Стены же первоначально были золотисто-охристыми, а при Николае II всё сплошь было красным. Нынешний зеленый тон стен – метафорически речной, морской – наилучший, потому что он как бы отступает вглубь фасада, и стена превращается в единый фон для всей колоннады. К тому же зеленый комфортен для глаз и выглядит оригинально по соседству с ампирной «желтизной правительственных зданий»351. Рядом с зеленым и белым звонко звучит золотистая охра капителей и декоративной лепнины.
Однажды, обсуждая со студентами Смольного института поэтику дворцов владетельных особ, мы попробовали определить конститутивные свойства зданий этого жанра. Насчиталось восемь свойств. Основные – символизация власти; физически и художественно выраженная защищенность владельца от угроз извне; достаточная вместительность; развитая иерархия помещений; эффектное местоположение и прекрасные виды изнутри; богатый фасад. Дополнительные – облик, выразительно характеризующий владельца, и гостеприимный вид. Большинство названных свойств относится к внешнему облику дворца, потому что фасады зданий знакомы неизмеримо большему числу людей, чем интерьеры, которые в зависимости от эстетических вкусов обитателей изменяются гораздо быстрее экстерьеров.
Зимний дворец не выглядит образцом архитектуры, убедительно символизирующей власть и защищенность владельца. Это удивительно, потому что его размеры – из самых грандиозных в мире. Типичные свойства гигантских королевских дворцов середины XVIII века – надменное высокомерие, несокрушимая мощь – убедительно воплощены в обликах резиденций Бурбонов в Мадриде и Казерте. Риторика же Растрелли по тем временам экстравагантна: вместо того, чтобы противопоставить императорский дворец всему миру как несокрушимую твердыню власти, он придал ему светски-приветливый облик, по существу совершенно не согласующийся с природой российской самодержавной власти.
Зимний дворец не порывает с городом, непринужденно исполняя роль его общепризнанного центра. Нет ничего удивительного в том, что мы привыкли считать Россию, мягко говоря, менее цивилизованной частью мира, чем Западная Европа. Но у Зимнего, как ни странно, более цивилизованный характер, чем у дворцов Бурбонов, в облике которых запечатлено желание обособиться от города. Этот ген они унаследовали от Версальского дворца, который восходит к охотничьему замку Людовика XIII. Дворцовая же площадь задолго до приобретения ею нынешнего вида служила не отторжению дворца от города, а, наоборот, связывала их между собой: чего стоит хотя бы Карусель, устроенная на площади в 1766 году в присутствии тысяч зрителей и императрицы. Под окнами Зимнего дворца время от времени и поныне собирается до ста тысяч народу.
Давид Аркин, подытоживая впечатление от площади перед Квиринальским дворцом в Риме, писал: «Барочная площадь „экстерриториальна“: у ее границ кончается беспорядочное сплетение узких проездов и строений и возникает новый, островной мир самодовлеющего, замкнутого в себе архитектурного пространства. Прохожий должен со всей резкостью почувствовать контраст между беспорядочной суетой своего обыденного города и торжественным спокойствием, пышным великолепием дворцовой или церковной площади. Ступая на ее камни, он приобщается к другому миру, – к миру, который отнюдь не желает стирать границы между собой и обыденностью, к миру феодальной власти, феодальной избранности и авторитарности, будь то власть церкви, воплощенная в торжественном фасаде собора, или власть светского князя, говорящего о себе пышной декорацией дворца»