На дворе вторая половина XIX века, строительство ведется с помощью паровых подъемных кранов, замок изначально электрифицирован и оборудован едва ли не первой в Германии телефонной связью. Именно поэтому художники, архитекторы и сам Людвиг, неусыпно за строительством наблюдающий и во все детали вникающий, изо всех сил стараются сделать его как можно более средневековым. Пассеистическое перенапряжение неизбежно ведет их, с одной стороны, к использованию только типичных форм романской архитектуры, а с другой – к утрированию этих форм, их очертаний, их размеров. Тем самым из архитектуры Нойшванштайна исключается случайность. И вот им уже мнится, что Вартбург превзойден.
Осознав их заблуждение, вернуться к поэтическому восприятию Нойшванштайна не то, чтобы вовсе невозможно, но трудно. Надо сменить точку зрения. Надо вернуться вниз, на равнину, или подняться выше, в горы, – и оглянуться. Тогда мы снова увидим, как Нойшванштайн превратил отроги благородного Зойлинга в рукотворный ландшафт редкой красоты. И, наверно, поймем анонимного сочинителя печальной баварской песенки:
В горах привольно,
в горах хорошо,
там стоят замки
короля Людвига Второго.
Слишком рано его разлучили
с любимым местом —
с Нойшванштайном, гордой твердыней,
любимым сокровищем короля!
Слишком рано пришлось ему уйти,
силой его забрали,
обошлись с ним жестоко, как варвары,
и увезли через лес.
Да, с наручниками и снотворным
действовали они проворно.
И тебе пришлось расстаться со своим замком
и никогда не возвращаться!
………………………………………
Покойся с миром, добрый король,
в холодной земляной могиле,
откуда ты больше не сможешь
вернуться в свой гордый замок!
Да, ты строил свои замки
на благо людей.
Нойшванштайн, из всех прекраснейший,
вы все еще можете увидеть в Баварии!399
Вилла
Вилла Ротонда
Когда Адольф Лоос заявил, что дом должен нравиться всем, он, я полагаю, имел в виду городской дом, но не загородную виллу. Заказчики и архитекторы загородных вилл свободны от социальной ответственности, которую они принимали бы на себя, затевая строительство городского дома. В своих замыслах они ограничены только ответственностью перед самой природой. Поэтому вилла всегда была архитектурным жанром, наиболее открытым для архитектурных экспериментов. В этом отношении с виллами могут соперничать разве что выставочные сооружения.
Различие между дворцом и аристократической виллой выражается прежде всего в том, как эти здания характеризуют своего владельца. Дворец, подобно парадному мундиру, сообщает о его положении и роли в сословной иерархии. Архитектура виллы, напротив, говорит, что ее владелец хочет, чтобы его воспринимали как лицо частное, неофициальное, как всего лишь хозяина усадьбы. Вилла сродни пристойному партикулярному платью.
У древних римлян вилла – это загородный дом либо имение в целом. Таких владений у богатого человека могло быть несколько, как, например, у Плиния Младшего. Плиний нигде не описывает общий вид своих вилл, а интерьеры представляет так, будто у них почти нет стен. Понятно: хозяин дворца горд его обликом; прелесть же виллы заключена главным образом в ее несуетном окружении, по которому стали тосковать свободные граждане чудовищно плотно застроенного и населенного Рима. Первый любитель природы – не крестьянин, а горожанин. Триклиний, рассказывает Плиний Галлу, «смотрит как бы на три моря. Оглянувшись, ты через перистиль, портик, площадку, еще через портик и атрий увидишь леса и дальние горы». В письме к другому приятелю он описывает две свои виллы близ отрогов Альп: «Одна ближе к озеру, с другой открывается на него более широкий вид … там прямая аллея далеко протянулась по берегу, здесь она мягко загибается, переходя в обширный цветник … там можно смотреть на рыбаков, здесь самому рыбачить и забрасывать удочку из спальни и чуть ли даже не с постели, как из лодочки»400.
Свобода владельца античной виллы могла быть грандиозным обжорством (Лукулл), изящным движением мысли (Цицерон), наслаждением поэзией и искусствами (Меценат). К архитектуре виллы ее античный владелец был довольно равнодушен, окружение же принимал как отрадную данность. Что бы ни представлялось ему источником этой отрады – милость ли богов, личная ли доблесть, предприимчивость или удача, – он был замкнут на себе, на своих удовольствиях. Здание виллы являлось как бы продолжением его тела – потому и было ему самому малозаметно. Вилла Адриана в Тиволи – из ряда вон выходящий казус, ибо ее построил для себя незаурядный император-зодчий. Там бросается в глаза коллекционерское отношение автора к прообразам сооружений, к архитектурной экзотике и скульптурной классике. Словно император хотел иметь у себя что-то вроде кунсткамеры архитектурных и скульптурных раритетов. Нет сомнения, проектировал он с удовольствием. Но, наверное, все-таки не творчество было его высшей радостью. Адриан-архитектор работал ради Адриана-хозяина усадьбы, который у себя в Тиволи мог отойти и от управления империей, и от архитектурных трудов. Не ставя на одну доску Лукуллов пир и пир Адриана, я лишь обращаю внимание на то, что пир чрева и пир души суть пиры.
А вот амплуа владельца ренессансной виллы не пиршественное, а творческое. Убедив себя в ущербности городского существования и невинности сельского бытия, восходящего к древним, стало быть, чистым истокам, он примиряет на себя совершенно новый образ жизни. Вилла манит свободой от институциональных пут, препятствующих приватному переживанию включенности в вечный космический порядок. Философическому уму это переживание представляется восстановленной взаимосвязью микро- и макрокосма. Спасительная атмосфера виллы воспринимается как благо «земного рая». Тем не менее невозможно, да и не нужно полностью забывать о некоторых, пусть не столь возвышенных, преимуществах города401.
У итальянской ренессансной виллы огромные заслуги в возникновении, апробации архитектурных новшеств и их распространении на другие жанры архитектуры. Аллеи нацеливаются на визуальные доминанты; искусно открывающиеся дальние планы возбуждают воображение, память, мысль; лестничные подъемы и спуски – целые события.
Вилла Ротонда, построенная Палладио и его учеником Скамоцци на холме Св. Себастьяна в южном пригороде Виченцы для отставного апостолического референдария графа Паоло Альмерико, – вершина ренессансных устремлений в этом жанре. После египетских пирамид архитектура еще никогда не была столь близка, как здесь, к совершенству платоновских тел. И, конечно, ни в одном архитектурном жанре, кроме виллы, такой максимализм был бы невозможен.
По-видимому, проектируя эту виллу, Палладио исходил, как обычно, из плана402. Греческий крест с положенным на него квадратом и кругом в средокрестии – в этом есть нечто храмовое. Равносторонний крест, квадрат и круг, нанизанные на единую ось, – слишком сильная и ценная форма, чтобы, остановившись на ней, архитектор решился бы профанировать ее геометрическое совершенство и символическую емкость вариациями фасадов. Отсюда поразительная особенность виллы – четырежды повторенный фасад. Параметры здания кратны модулю 12 на 12 метров. Белое тело виллы высотой в 12 метров стоит на квадрате 24 × 24. Концы креста – шестиколонные ионические портики с лестницами – равны в плане модулю. Цилиндр, накрытый полусферой, вписан в средокрестие, опять-таки равное модулю403.
Но только ли Архитектуре надо поклоняться в этом светском святилище?
«Это место – самое красивое и приятное, какое только можно себе вообразить; оно расположено на небольшом, легкого подъема пригорке, омываемом с одной стороны судоходной рекой Бакильоне, а с другой – окруженном приятными холмами, являющими вид как бы большого амфитеатра, сплошь возделанными и изобилующими роскошными плодами и отличными виноградниками, – пишет Палладио. – Со всех четырех сторон фасада устроены лоджии, и с каждой стороны наслаждаешься чудесным видом: одним – близко, другим – подальше, а еще другим – граничащим с горизонтом»404. Описание видов из «лоджий» (как называет Палладио портики) наводит многих на мысль, остроумно выраженную Павлом Муратовым: «Четыре портика виллы задуманы им оттого, что он не решился предпочесть другому ни один из пейзажей, открывающийся оттуда во все четыре стороны»405. Разве не прав Владимир Маркузон, сказав, что эта вилла «является, в сущности, бельведером или видовым павильоном, центральный зал которого… стал как бы композиционным центром окрестного ландшафта»406?
Позволю себе не согласиться с этими соображениями. Наслаждаться видами можно из как угодно устроенных видовых точек, какими только могут обладать здания: из окон, с балконов, с террас, из настоящих лоджий, из галерей, с башен и даже с крыш. Настаиваю на своем: одинаковые портики виллы Ротонда – требование самодостаточного архитектурного императива, ничем не обязанного «чудесным видам». Приходит на ум истовое признание Иоганна Куспиниана – поэта, историографа, дипломата, выдающегося врача, ректора и главного попечителя Венского университета в первые годы XVI столетия: «Мой дух жаждет космографии»407. Проектируя виллу Ротонда, дух Палладио возжаждал космографической архитектуры.
Восхищаясь окружающим виллу пейзажем, Палладио не говорит, чем определялись конкретное расположение виллы на участке и ее ориентация. А ведь это здание, как ни странно, не соотнесено ни с конфигурацией участка, ни со странами света. Как это объяснить?