428. Ведь камбала – это автошарж Фридриха Вильгельма.
Вилла Тугендхат
У одноэтажного белого строения № 45 по улице Чернопóлни в Брно нет ни окон, ни дверей. Если бы я, не зная, что это за здание, попытался понять его назначение, стерильная белизна и стена из матового стекла навели бы на предположение, что передо мной некая амбулатория. Здравоохранительные ассоциации одобрила бы Беатрис Коломина, собравшая немало подтверждений того, что до открытия в 1943 году стрептомицина модернистскую архитектуру стимулировала вера в стерильность жилищ и в гелиотерапию как в средства профилактики и лечения туберкулеза429. Однако перед виллой Тугендхат меня озадачивало бы отсутствие вывески. Не разместился ли в бывшем здании амбулатории центр подготовки разведчиков? Так или иначе, я не испытывал бы желания попасть внутрь здания, связанного в моем воображении с человеческим страданием или с государственной тайной.
Роберт Вентури разделил все здания на два типа: украшенные «сараи» и «утки». Строение на улице Чернопóлни расширяет классификацию Вентури, ибо это «сарай» неукрашенный. Вернее, тут два «сарая» под одной плоской крышей. Тот, что с широкими железными воротами на линии тротуара, – по-видимому, гараж. Другой отступает вглубь пустого выложенного каменными плитами двора тремя параллельными стенами, средняя из которых, матово-стеклянная, загибается внутрь полукругом.
Моя негативная реакция – следствие непроизвольного отношения к уличной стороне здания как к фасаду. Однако в данном случае передо мной не фасад, а изнанка виллы, построенной в 1929–1930 годах Мисом ван дер Роэ для Фрица Тугендхата и его жены Греты. Вилла спускается этажами по склону холма, а с улицы виден только ее верхний, третий этаж. Фасадом же она смотрит в противоположную сторону – на обширный сад, спускающийся к лежащему в долине парку.
Что Мис и Тугендхаты не сочли нужным обратить виллу лицом к улице – намеренно антиурбанный жест. Смысл улицы, смысл города они свели к обеспечению виллы транспортной и инженерными коммуникациями, подвести которые было возможно только с улицы, которая сама по себе им не нужна. Были бы подъезд, вода, канализация, электричество, а существует ли улица Чернопóлни или ее нет – не важно. Да и старый Брно (точнее – замок Шпилберк, гнездо Пршемысловичей и одна из самых суровых тюрем довоенной Австро-Венгрии), стоящий на противоположном склоне долины, интересен им только как объект созерцания из широко остекленных комнат. Какой контраст430!
Вилла Тугендхат – своего рода «Сиам» ее владельцев, но она архаичнее Шарлоттенхоффа, ибо закрыта для всего остального мира. Своя логика в этом есть: ведь поэтика виллы антиурбанна по сути. Однако творение Миса ошарашивает бесцеремонностью, с какой эта суть воплощена в уютном городском районе, неплотно застраивавшемся с 1860 года небольшими двух-трехэтажными домами с палисадниками и разнообразными фасадами под крутыми крышами.
Говоря о неукрашенности тугендхатских «сараев», я имел в виду только собственно архитектурные формы. Между тем проем под навесом и над белеющим в глубине парапетом образует раму для далекого пейзажа. Чем не украшение? Сокрытость за матовым стеклом чего-то близкого и открытость дали создают интригующее, притягивающее напряжение. Ощутив это состояние, я тоже, как Грета и Фриц, забываю о городском районе, оставшемся за спиной.
В виллу Тугендхатов, обращенную к улице спиной, входят не снизу, как в обыкновенные дома, а сверху, с улицы. Мис сразу отделил господ от прислуги. Господа направляются либо к двери, скрытой за матово-стеклянной мембраной, либо на террасу, парапет которой виден с улицы. У прислуги тоже два пути: шофер удаляется в свою двухкомнатную квартиру, расположенную за гаражом, а остальные, отворив неприметную калитку правее гаража, спускаются по открытой лестнице в свои комнаты и на кухню.
В господской части дома наверху расположены две комнаты родителей и две детские: для дочки и двух сыновей помладше. В эти комнаты можно войти не только изнутри дома, но и с террасы, на которую выходят их окна431. Есть своя комната, доступная только изнутри, и у гувернантки. Мис позаботился, чтобы ближайшими к детским были комнаты Греты и гувернантки.
Стеклянная мембрана не напрасно нас интриговала. За ней скрыто от посторонних взоров самое интересное помещение верхнего этажа – холл. Он расположен в центре виллы, и обойтись без него невозможно, когда семейство расходится по своим комнатам: дети – с гувернанткой, родители – к себе. Стеклянным изгибом ограждена широкая винтовая лестница. Только по ней хозяева и гости могут спуститься на второй сверху этаж виллы, который из сада выглядит как бельэтаж, ибо ниже есть еще служебный цокольный этаж.
Двадцать пять невысоких травертиновых ступенек вниз – и прямо перед вами – стеклянная дверь, а справа – глухая. Открыв глухую, едва не натыкаешься на узкую, как на корабле, металлическую винтовую лестницу с белыми перилами, уводящую вниз432. За ней, по левую руку, светится простенок из матового стекла, к которому примыкает еще один, дугообразный в четверть окружности, из эбенового дерева. Невнятный план. Это сервировочная, за которой видна кухня. Нам туда не надо.
Открываем стеклянную дверь – и оказываемся в довольно темном углу зала площадью под двести квадратных метров, дальний периметр которого образован не стенами, а стеклом от пола до потолка433, за которым утопает в свету сад. Мерно расставлены тонкие блестящие колонны крестообразного сечения. Благодаря хромированной поверхности они кажутся хрустальными.
Посреди зала, параллельно его длинной стороне, стоит, почти касаясь потолка, двухдюймовой толщины экран из медового оникса длиной шесть метров. С порога мы видим его с северной стороны, из тени на просвет. Днем он «мягко светится, на закате горит и полыхает»434. Завораживающую игру цвета и яркости экрана Тугендхаты наблюдали ежедневно, ибо в этом зале, в разных его местах, и проводили они бóльшую часть дня. Ониксовый экран, притягивающий взгляд и наводящий на сравнение мертвой природы и живой, что за стеклом, – это точка отсчета интерьерных координат: любой человек, любой предмет находятся ближе или дальше, левее или правее, за или перед экраном; это светораздел; это граница между зонами, сообщающимися между собой в его обход. Затененная зона – музыкальный салон, где царствует рояль и видимое уступает слышимому; больше света в библиотеке, еще светлее кабинет; больше всего света в гостиной с панорамой противоположного холма.
Ониксовой стены уже было бы достаточно, чтобы внести разнообразие в огромное помещение, структурировать его, организовать сообразно прихотям и занятиям хозяев и гостей. Но Мис и его дизайнер Лили Райх этим не удовлетворились. Они прорезали потолок пазами, по которым можно передвигать в разных направлениях шелковые и бархатные портьеры435. Можно, например, полностью выгородить гостиную – и тогда замкнутся в себе кабинет и библиотека. Можно отделить кабинет от музыкального салона. Портьеры – средство, пусть не очень надежное, взаимной звукоизоляции различных зон помещения (проницаемость для звуков – ахиллесова пята всей архитектуры Миса).
Вспоминаются японские дома с подвижными перегородками, но складки тканей выглядят теплее, уютнее японских деревянных рам с натянутой рисовой бумагой. Они лучше поглощают звук и дают живой свето-теневой эффект. Не нужно сильно напрягать воображение, чтобы увидеть сходство хромированных колонн с плотно сжатыми складками сверкающей ткани436. Не расчленять жилой интерьер на отдельные комнаты различного назначения – небывалое по тем временам решение, благодаря которому обитатели чувствовали себя непринужденно, как на не разгороженном заборами лоне природы, где люди сами решают, где им улечься загорать, где играть в мяч, а где расположиться на пикник.
Сделав пару шагов вглубь зала и обнаружив справа простенок из матового стекла и примыкающий к нему деревянный простенок в четверть окружности, догадываешься, что это ты уже видел с обратной стороны, когда забрел в сервировочную. Эбеновым полуцилиндром выделена столовая. Ее диаметр равен длине ониксового экрана: шесть метров. В центре – большой круглый стол.
У любого посетителя виллы, сведущего в событиях культурной жизни Европы тех лет, хромированные стальные опоры крестообразного сечения, большие стеклянные плоскости и свободно стоящая ониксовая стена вызывали ассоциацию с выставочным павильоном Веймарской республики в Барселоне, построенным по проекту Миса ван дер Роэ в 1929 году. Следовательно, стиль виллы, который впоследствии, включив ее в русло «современного движения», стали считать интернациональным, в тот момент истории был в глазах иностранцев ультрасовременным германским стилем, хотя в Германии этому стилю противостояло консервативно-националистическое направление. Грета и Фриц происходили из семей немецких евреев, живших в Брно в течение нескольких поколений и входивших в промышленно-торговую элиту тогдашнего немецко-говорящего мира. Стиль их виллы в немецком Брюнне, старой столице Моравии, был важным жестом идентификации с немецкой общиной, составлявшей в 20‐х годах треть населения этого города, а в более широком плане – с кругами крупной буржуазии, поддерживавшей Веймарскую республику. Неудивительно, что чехословацкая архитектурная пресса обошла вниманием виллу Тугендхат. Нацисты же, придя к власти, перечеркнут культурную идентификацию Тугендхатов и обесценят политическую. Для нацистов архитектура их виллы – «еврейская». Тугендхаты держались до последнего, но в 1938 году успели эмигрировать в Венесуэлу.