. «Амстердам – это увенчанный фигурным фронтоном дом на берегу канала в три окна шириной и четыре этажа высотой», – сформулировал Петр Вайль516.
За узкими фасадами с фигурными щипцами и фронтонами в просторных чистых комнатах с большими окнами жили предприимчивые купцы, искусные ремесленники, финансисты, судовладельцы и флотоводцы, советники и чины городского правления, прокуроры, адвокаты и судьи, депутаты Генеральных и провинциальных штатов. Круг семей, из которых выходили властители и законодатели Республики Соединенных провинций, «устанавливался, как правило, только обычаем и поэтому никогда не был ни официально, ни совершенно закрытым. К 1600 году этот круг едва ли мог быть назван аристократией, но лишь правящим классом. Он не был резко отграничен от наиболее состоятельных бюргеров и даже от лавочников. Богатство или расчетливый брак не раз давали доступ туда чужеродным элементам. (…) Их дети изучают право в Лейдене и совершают затем grand tour по Франции и Италии. Деловая жизнь на верфях, в гаванях, в конторах и на бирже держит этих патрициев в постоянном контакте с горожанами и ремесленниками. Они сами еще достаточно бюргеры, чтобы уважать старые добродетели простоты и бережливости. (…) Каждый заказывает или собирает живопись, все так или иначе покровительствуют поэзии, Церкви или образованию. Высший городской слой постепенно формируется в настоящую бюргерскую аристократию, которая представляет собой сильную, здоровую и, прежде всего, очень равномерно распределенную группу потребителей культуры»517.
«Ни фахверк, ни дома с нависающими верхними этажами здесь не привились… Причиной того, что эта простая форма дома получила наибольшее распространение, была все та же бюргерская простота, желание иметь квартиру для одной семьи, не нуждавшейся в бесчисленной челяди. При таком типе дома на долю изобретательности архитектора приходилось сравнительно немного»518. Особняку на грахте необходимы глубокий подвал и вместительный чердак для хранения товаров. Поскольку далеко не каждый хозяин городского дома владел еще и сельским поместьем, природа – как место отдыха, объект натурфилософских наблюдений, лаборатория для выращивания целебных растений, пособница в тюльпанном промысле, поставщица букетов для натюрмортов – представлена садом позади дома.
История мировой архитектуры до изобретения во второй половине ХХ века типовых сборных домов из стандартных деталей заводского изготовления убеждает в том, что когда от зданий определенного назначения требовалось соответствие достаточно простому стандарту, это побуждало зодчих совершенствоваться в том, что, собственно, и делает их постройки произведениями архитектуры: в пропорциях, в соотношении масштабов окон, дверей и прочих элементов фасада, в использовании материалов различного цвета и фактуры, в применении декора либо в отказе от него. Чем строже поэтика жанра, тем изощреннее индивидуальная риторика творцов. Так было и в голландских городах XVII века. Хёйзинга утверждал, что выстроившиеся вдоль грахта амстердамские дома, как целое, «рассматриваемое не только с социально-экономической точки зрения, но и как чисто архитектурное явление, своими достоинствами превосходили Версаль»519. Он был прав.
Но сколь бы оригинальна ни была собственная архитектура голландцев, сетует Хёйзинга, имея в виду Ренессанс, длившийся в этой стране до второй четверти XVII века, «скоро она уже не доставляла удовольствия знатным заказчикам и быстро выходила из моды». Под влиянием французских и итальянских новшеств «радостный декор уступает место кирпичу и песчанику. Ступенчатый фасад, который уже более не удовлетворяет вкусам, скрывается за изогнутыми линиями фронтона или исчезает вовсе. С тех пор как амстердамские отцы города покинули узкие улочки Оуде Зей, чтобы обосноваться „на Грахте“520, это бесподобное тройное кольцо каналов украшается домами того типа, которые проектировал Филип Фингбоонс, отдельными или сдвоенными, из природного камня или из черного промасленного кирпича, с карнизами вместо заостренных фронтонов, и, при всей своей скромности, ведущими свое происхождение от французского hotel или итальянского palazzo»521. Интересно, что дома, спроектированные Фингбоонсом, – отдельные или сдвоенные. Значит, даже когда участок позволял построить один широкий дом, вытянувшийся вдоль канала, он ставил два (почти) одинаковых дома, соблюдая правило поэтики голландского частного городского дома: он должен выходить на улицу или на набережную узкой стороной. Такое расположение корпуса типично для городов, в которых высоко ценят землю.
Знаменитейший из домов Фингбоонса стоит на Господском канале (Herengracht) в створе улицы Богоявления (Driekoningenstraat) под номером 168. Он построил этот дом в 1638 году для Михеля Пауфа – основателя Вест-Индской компании, которой принадлежало монопольное право торговли в Америке и Западной Африке. Новый Амстердам – будущий Нью-Йорк – детище этой компании. Михель скончался спустя два года после въезда в новый особняк; вдова пережила его на тридцать семь лет. Впоследствии в этом доме жили некоторые бургомистры Амстердама. Ныне здание называется «Амстердамским домом» – частью Института театра, предоставляемой институтом в аренду для проведения деловых встреч, конференций, банкетов, для празднования свадеб, юбилеев и пр.
Непривычной для амстердамских старожилов особенностью фасада этого дома была выступающая вверх средняя часть, увенчанная небольшим треугольным фронтоном и фланкированная волютами. Амстердамцы назвали это изобретение Фингбоонса «фронтоном-шейкой», а сам особняк, облицованный светло-серым немецким песчаником, – «Белым домом».
Вплоть до середины 1660‐х Белый дом служил образцом для особняков голландских патрициев. Вероятно, фронтон-шейка вошел в моду благодаря антропоморфности силуэта (такой фронтон над телом здания – его «голова») и отдаленному сходству с силуэтами римско-католических церквей типа Иль Джезу. До перестройки в 1728 году522 аллюзия на Иль Джезу была более явной. По сохранившемуся чертежу фасада523 и картине ван дер Хейдена «Дома на Херенграхте и Старый Харлемский шлюз»524 видно, что первоначально окна были украшены треугольными и дугообразными сандриками, чередовавшимися в шахматном порядке как бы в напоминание о сандриках Иль Джезу. Не объясняется ли этим и выбор необычного для местной традиции облицовочного камня, похожего на травертин римских церквей? Я думаю, самолюбию протестантов льстил прием переноса архитектурных форм, выработанных католиками, на другие типы зданий.
Сосед Белого дома слева, на изгибе канала, – дом купца Бартолотти, построенный двадцатью годами ранее в позднеренессансном стиле525. Очевидно, заказчик полагал, что сограждане отнесутся к нему тем уважительнее, чем обильнее будет изукрашен фасад особняка. По белокаменному декору этого дома можно составить целый атлас архитектурных украшений того времени. Над карнизом, венчающим второй этаж, золотыми буквами вписаны в картуши девизы, излучающие самодовольство владельца: «Изобретательностью и неустанным трудом», «Верой и добродетелью». Это здание, выглядящее тщеславным франтом, нацепившим на себя все украшения, оказавшиеся под рукой, амстердамцы окрестили «Пестрым домом».
Правый сосед особняка Пауфа был перестроен в 1725 году. Безукоризненно плоскую мембрану из сизого кирпича, перфорированную двенадцатью прямоугольными проемами и скупо украшенную лишь тонкими полочками под каждым окном, венчает роскошный каменный карниз цвета сливок: две вздыбившиеся друг против друга волюты сжимают женский маскарон – торец балки для подъема и спуска товаров. Над ним – раковина с веером волют, похожих на страусовые перья, под ним – полная фруктов корзина, напоминающая знаменитый миланский натюрморт Караваджо. Намек на рог изобилия или (что то же) на торговые операции с колониальными товарами? На картуше, как бы свисающем с карниза, блестит позолотой надпись: «Слава Богу».
Между такими франтоватыми соседями одетый в светлый камень особняк Пауфа выглядит аристократом, чья скромность паче гордости. На картине ван дер Хейдена фронтон-шейка сияет в лучах утреннего солнца над высокими деревьями набережной. На фронтоне два грифона держат геральдический щит Пауфов. Неоднократно изображая эту набережную, ван дер Хейден неизменно ставил в центр дом Пауфа, ибо до постройки новой ратуши (1648–1655) этот особняк был главной среди новых достопримечательностей Амстердама, демонстрацией полноценного участия Республики Соединенных провинций в развитии европейской архитектуры.
Фингбоонсу пришлось вписать особняк с садом в трапециевидный участок шириной по набережной восемь метров и глубиной вшестеро больше. Расширяясь вглубь квартала, он на стыке с противолежащим участком, выходящим на Кайзерграхт, достигает ширины тринадцать метров. Высота Белого дома от земли до верхней точки фронтона – восемнадцать метров при глубине корпуса двадцать восемь. Таким образом, здание в целом представляет собой высокую длинную призму, втиснутую между соседними участками.
Если принять ширину фасада за единицу, то его высота от земли до верха вазонов, похожих на эполеты на «плечах» дома, составит две единицы. Приняв эти величины за катеты, проведем гипотенузу. Ее длина, равная квадратному корню из пяти, даст высоту верхней точки фронтона, что говорит о неравнодушии Фингбоонса к золотому сечению. Проведем мысленно линию по верху окон бельэтажа – она разделит фасад именно в этой пропорции.