мле хаоса понятий, заслоняющих самую истину и дорогу к ней, наука и должна возрождать человека уверенностью в победе над тем, что удаляет его от Бога, должна увеличивать веру человека в самого себя и его собственную ценность.
Таким образом, назначение науки – быть орудием в руках человека для борьбы с тем, что удаляет его от Бога, назначение же школы – научить, как пользоваться этим орудием.
Зная же, чем бороться и как бороться с неправдой, зная, словом, дорогу к Богу и имея при себе всё, что расчищает эту дорогу от всякого рода загромождений, и, главное, уверенность в достижении искомой цели, человек не может быть пессимистом, ибо пессимизм – удел тех, кто или не знает, куда идет, или не знает, зачем идет, или, зная и то и другое, бессилен бороться с препятствиями на пути, так как не знает, как и чем бороться с ними. Наука же должна рождать только оптимистов, так как подготовляет человека ко всякого рода неожиданностям на его жизненном пути, вооружает его всеми нужными орудиями для успеха в борьбе со всякого рода препятствиями и дает в числе их то главное, что не только увеличивает в человеке веру в себя, но и, напоминая ему о его назначении, укрепляет в то же время и волю его, рождая любовь активную, деятельную.
Выходит же как раз наоборот.
Действительность указывает нам среди детей нашей школы тех физических и нравственных инвалидов и притом инвалидов уродливых и гордых, которые ничего не знают, но думают, что все знают, затем тех, кто хотя и знает, что нужно делать, но ничего не может сделать, и, наконец, тех, кто хотя и может что-либо сделать, но ничего не хочет делать. Всех их связывает мечта о Нирване.
Современные же оптимисты как-то совсем дураками высматривают. Это, в большинстве случаев, те дети природы, которые никогда и школы не видели и о науках никаких не слышали, затем те, кто хотя и в школе побывал и науки изучал, но вынес из нее только вкус к привилегиям, ею предоставленным, затем все те удачники и баловни фортуны, которые, составляя собою разряд тех и других вместе, настолько загипнотизированы своими удачами, что не имеют ни времени, ни охоты посмотреть на себя вне обстановки, их окружающей, и ступить на ту дорогу, которая составляет призвание и назначение каждого человека. Все же прочие, во всяком случае, – не дети школы. Это или дети семьи или те люди, для которых наука была книгой, прочитанной ими уже после выхода из школы.
Плоды школьного образования поистине жалкие.
Вот на этой почве и вырос антагонизм между школой и семьей, мало того, родилось убеждение в бесполезности образования и даже вреде самой науки.
И глядя на современных добросовестных детей средней школы, прилежных и внимательных, но подобострастных и глупых, а затем на питомцев высших школ, разочарованных Чайльд-Гарольдов или бессодержательных Дон-Кихотов, словом, на всех тех образованных, школами аттестованных и дипломированных, но не культурных людей, знающих, но не просвещенных, к другому выводу и прийти трудно.
Но виновата здесь и не наука и не ученики, а виновата школа или, лучше сказать, отношение школы и к науке и к ученику.
Вся история развития человеческой культуры есть история поисков Бога. Человечество в разных местах искало Его, разными путями шло к одном цели, разными средствами пользовалось для отыскания этой цели и то приближалось к ней, то удалялось от нее. Все созданные человечеством науки, отражая в себе это искание Бога, и являются средствами, коими оно пользовалось, пробивая себе дорогу к истине, к Богу. Одни из них идут непосредственно к этой цели и, подготовляя самого человека к познанию истины, будят дремлющую совесть его; другие – определяют характер взаимных отношений между людьми в целях объединения всего человечества на началах взаимного уважения прав каждого и взаимопомощи; третьи – рисуют характер борьбы человечества с препятствиями, удалявшими его от истины, и, отражая в себе отношение человека к этим препятствиям, служат показателем того, когда и насколько человек был близок или далек от Бога; четвертые – расчищают жизненный путь человека, освобождают его от всяких загромождений и, хотя и преследуют практические цели, но, в сущности, направлены к достижению той же цели, так как облегчают человеку усилия найти Бога, и т. д.
Таким образом, нравственное развитие личности лежит в основании всякой науки.
И если смысл жизни в нравственном совершенствовании человека, то смысл науки и ее значение в том и заключаются, чтобы помочь человеку достигнуть этой цели.
Являясь лишь средствами познания Бога, науки и должны рассматриваться школой только как средство, а не сами по себе, ибо зачем мне наука, если я не знаю, для какой цели изучал ее и что буду делать с нею.
И вот, в том и грешна наша школа, что, набрасываясь на науку, изучая тонкости и детали ее, забывает о главном: игнорирует основание и цель науки, не отдает себе отчета в том, как будет пользоваться этой наукой ученик ее, не объясняет и того, как должен он пользоваться ею, умалчивает, словом, о том, зачем ему эти науки нужны. Изучая естественные науки, школа заводит ученика в такие непроходимые дебри, откуда Бога уже совсем не видно, и вместо того, чтобы вселить ученику убеждение в бессилии человека и премудрости Творца, вызывает убеждение обратное, рождая излишнюю самонадеянность, заносчивость, гордость ума. Изучая науки исторические, школа забывает объяснить ученику значение этих наук, ибо не спрашивает его о том, в какие моменты своей истории человечество стояло ближе или дальше от Бога; изучая науки правовые, школа указывает лишь на то, когда и как человечество регулировало взаимные отношения между людьми, но умалчивает о том, как эти отношения регулировать должно. Словом, школа отвечает лишь на вопрос о том, как было и как есть, но не связывает этих вопросов между собою, не предрешает того, как оно должно быть, не проводит даже параллели между тем, когда и почему то, что было, лучше или хуже того, что есть.
В результате же масса великоразумных ученых, но великобезнравственных негодяев, много математиков, химиков, филологов, юристов, естественников, богословов, инженеров, техников и механиков, но между ними очень мало людей. И чем больше наспециализировался человек, тем большей дрянью высматривает.
Начав с указания, что жизнь каждого человека есть дорога к Богу, но дорога, усеянная терниями, что наука есть наилучшее испытанное средство для борьбы с этими терниями, а задача школы – дать ученику эти средства, школа стала разворачивать пред ним все достояния человеческого разума, показывать все разнообразные средства для борьбы с этими терниями и в своем занятии увлеклась настолько, что завела ученика в непроходимую чащу всех этих средств и там его бросила, забыв сказать, что еще мало иметь все средства для борьбы, а нужно и бороться, но мало этого, забыла указать и врага, с которым нужно бороться, не открыла и цели и смысла борьбы с ним. И вот, владея даже совершенными орудиями для борьбы, но не зная, с кем и с чем бороться, и, следовательно, не зная, для чего они ему нужны, человек и стал на распутье и не знает, куда ему идти. Мысли одна тяжелее другой стали преследовать и мучить его.
Он чувствовал, что, вступая в жизнь, стоял на той дороге, которая привела бы его, несомненно, к цели, к истине. Не зная ее и не видя ее, он чувствовал ее и не мог не чувствовать, ибо слышал ее в себе, и она стояла пред ним. Но она была далека от него и для него неясна. Усилия овладеть ею без борьбы с врагами ее казались ему смешными. Он знал, что враг и силен и могуч и, не видя его и не зная даже, где он, боялся его. Не имея же при себе ничего, что могло бы дать надежду на успех, не мог и вступить в борьбу с ним. И вот, человек сорвался с своего места, сошел с той дороги, на которой стоял, чтобы, запасшись всеми нужными средствами, стать опять на прежнюю дорогу и вступить с врагом в открытый бой. Бегал он с одного места на другое, разыскивал в разных направлениях нужные ему средства, сворачивал то вправо, то влево и так увлекся своим занятием, так погрузился в эти поиски и так заинтересовался показанными школой средствами, что забыл даже, зачем искал их и для чего они ему нужны.
И имея при себе всё, что привело бы его к истине, человек или стоит на одном месте, потому что не знает, куда идти, ибо сознает, что сбился с дороги, или, потеряв уже надежду найти эту дорогу, стал заглушать в себе желание искать ее.
Вопрос «зачем» всё чаще и чаще восставал пред ним и, убивая в нем последние остатки жизненной энергии, вселил лишь убеждение, что лучше не иметь никаких средств для борьбы, чем, падая под тяжестью их, не знать, что с ними делать.
Таковы результаты отношения школы к науке. Не лучше отношение школы и к ученику ее. И не может оно быть лучшим, потому что является результатом отношения школы к науке.
Если школа исчерпывает свою задачу стремлением дать только знания, то цель достигнута наличностью такого знания в учениках. Оставляя без ответа вопрос о цели самого знания и предоставляя ученику самому догадываться о ней, школа, естественно, не может требовать такого ответа и от ученика. А не требуя его, не хочет интересоваться и тем, как пользуется этими знаниями ученик, не интересуясь этим, не входит и в общение с ним.
Да и зачем тогда такое общение? Оно сделалось бы неизбежным и явилось бы само собою, помимо всяких искусственных организаций, только тогда, когда назначение науки было бы более ясным для самой школы, и наука из кодекса разнородных научных и ненаучных сведений превратилась бы в глазах школы в науку жизни. Тогда бы уроки в средней школе и лекции в высшей были сами по себе непрерывным общением между учителем и учеником. Если бы школа, глядя на своих учеников, присматривалась к тому, с чем они пришли и зачем пришли, то вопрос, с чем они уходят, сделался бы неизбежным и явился бы сам собою, как конечный результат этого общения между ними. При настоящем же отношении школы к науке, никакое общение с учениками не мыслимо, так как выразилось бы только в контроле поведения ученика вне школы и, следовательно, явилось бы вторжением в интимную жизнь семьи. И школа это знает. Вот почему поразительно неумный ответ ее, что воспитание личности – дело семьи и в задачу ее не входит, не кажется еще совершенно абсурдным.