я ей досмотрети и достойную материнскую честь, пошановане и всякое послушенство отдавати и кости ея християнским обрядком земле предати и за души наши имети старане о роздаче на сорокоустах в милостыню и проч., также и долги наши, если бы мели якие по смерти нашой остатися, оплатить, тому мееть волю, по смерти своей, у вечное отдати владение». Движимое имение «так з быдла, яко и инших господарских речий», после смерти Марии Захаровны завещатель приказывает продать, а полученные деньги поделить на четыре части таким образом: две части отдать Пахомию, одну – «дщере нашей удовствующей Агафеи Бутовичевой», и одну – «дщере нашей панне Анастасии, инокине, в обытеле Ладинской пребывающой». Остальные дочери («иние найминьшия дщери наши») должны были довольствоваться тем приданым, которое получили от матери. Душеприказчиками завещатель оставлял следующих лиц: «Его милость пана Якова Лизогуба, обознаго енералнаго, яко коленгата и благодетеля нашего, велце прошу, дабы, по мне, жены моей, а своей тетюшки, не изволил чуждо оставити, и в свою протекцию и оборону благоизволил приняти»; а также племянников своих Якима Горленка, хорунжего генерального и Павла Раковича и прилуцкого протопопа о. Игнатия Лисаневича, «дабы доколь пане малжонка моя в живых обретати мелася, от ненавидящих, обидящих и укривающих ея имелы свое заступление» и старались бы о точном исполнении завещания и чтобы о всех нуждах жены завещателя, совместно с сыном его Андреем, доносили ясновельможному пану гетману, «которому и я о его регментарскую оборону покорственно прошу». По реестру, приложенному к завещанию, требовалось на помин души и на погребение 1480 золотых, распределенных таким образом:
1) На св. Печерскую обитель – 1.000 золотых.
2) На Густынский монастырь – 100.
3) На Ладинский девичий монастырь – 100.
4) На 5 церквей прилуцких – 100.
5) На раздачу милостыни нищим – 50.
6) На погребение – 100.
7) Отцу духовному – 30.
Такая же сумма определялась и на погребение вдовы завещателя. Всё, что остается из этих 2.960 золотых – деньги или грунты, – принадлежит Андрею и его потомкам. Завещание составлено в Прилуке 10 августа 1731 года[134], незадолго до смерти Димитрия Лазаревича, скончавшегося зимою того же года.
«Так прощался старый козак с жизнью, так оканчивалась эта бурная жизнь, вся ушедшая на жертву дорогим заветам старины. Тяжки были его «претруднения», но бесплодны и запоздалы. Веком раньше и он, и Мазепа были бы героями, но в начале XVIII столетия и современники, и потомство назвали их «изменниками», людьми, своекорыстно нарушившими естественный исторический ход малорусской жизни».
Но если нельзя связывать всю жизнь и деятельность Мазепы с «преступлением» ее последних дней, то тем менее возможно думать, что такое «преступление» выросло на почве каких-либо своекорыстных расчетов гетмана и его сподвижников. Мазепа был слишком умен для того, чтобы не знать, что «старая козацкая воля» могла существовать лишь до тех пор, пока в войнах с неверными, турками и татарами, в защите русского юга от поглощения Польшею находила себе питание, и что вне этой связи должна неизбежно превратиться в анахронизм, где только и может быть окруженной поэтическим ореолом. Он знал, что самостоятельное существование Малороссии было невозможно, что приходилось быть или Польшей или Москвой. Но он также хорошо знал и то, что перейти к Польше значило бы не только повторять старые ошибки, не только потерять славное прошлое и не только Польшу не сделать русской, а наоборот Малороссию сделать Польской Украйной, чего так опасались и отцы и деды его современников.
Вот почему и Мазепа, и Горленко были так искренни в своих стремлениях слиться с Москвою, но с другой стороны, этой же беззаветной искренностью объясняется и то, что они отвернулись от самого царя, как только заметили его неискренность, связанную также тесно как с общим неуважением русской святыни, так и с непонятными симпатиями к Польше. Слияние Малороссии с Москвою было исторически неизбежным фактом. Но что сделало неизбежною «измену» Мазепы, Горленка, Апостола и др., что вызвало ненужные, жестокие страдания этих лучших сынов Малороссии, позорное имя «изменников»? Новые ли порядки передового царя, не понятые современниками, своекорыстные ли расчеты малороссийской старшины, или служение той правде Божией, какая не связана никакими компромиссами с неправдой и какая пыталась рукою гетмана Мазепы, Горленка и др. преградить царю путь для дальнейших посягательств на народные святыни?
В поисках Святой Руси. Послесловие редактора
Михаил Талалай
Среди немногочисленных деятелей русской эмиграции в Италии князь Николай Давидович Жевахов занимал особое место, и идейно, и географически.
Устраивая в Бари, еще до революции, в рамках Императорского Православного Палестинского общества странноприимный дом для паломников, он осенью 1920 г., теперь уже как беженец, обосновался в этом южно-итальянском городе – почти на 20 лет. Русских людей тут практически не было, зато стояло пустое огромное подворье, на которое объявилось сразу несколько претендентов.
В Италию в 1920 г. князь прибыл совсем иным человеком, – далеким от того восторженного пилигрима, который посетил гробницу святителя Николая Чудотворца десятью годами ранее[135].
В те предреволюционные годы он был убежден в поступательном движении Родины к идеалам Святой Руси. Залогом тому он считал укрепление православной жизни своих соотечественников, в пику разного рода искушениям той переломной эпохи. Для духовного здоровья нации, согласно Жевахову, следовало строить храмы, почитать угодников, паломничать в святые места и к старцам в монастыри. Он и сам мечтал о монашестве, но не сподобился этого, в отличие от своего брата – близнеца Владимира[136]. Его устремление к Святой Руси отразилось и в его ранних публикациях: он писал о преподобных и святителях (особенно много о святителе Иоасафе Белгородском[137]), о русских мастерах, работавших на храмостроительстве, о встреченных им подвижниках.
Эти тексты мы постарались – впервые – собрать вместе, разыскав их в редких периодических изданиях и брошюрах. Без них, как теперь становится ясно, невозможно адекватно понять путь Жевахова как церковно-общественного деятеля и публициста.
Крах православной державы в 1917 г. резко изменил его мироощущение. Николай Давидович не мог смириться с тем, что русский народ, строитель Святой Руси, народ-богоносец, народ-паломник так грубо отринул этот высокий идеал. Он не мог этому поверить.
Бежав из нового безбожного государства, он проникся убеждением, что против Святой Руси был успешно осуществлен коварный заговор антихристианских сил. И противостоянию этим силам, как реальным (советским дипломатам и их агентам в Италии), так и мнимым («сионским мудрецам»[138]), он посвятил остаток своей жизни. В практической форме это была его борьба за сохранение барградского подворья в руках антибольшевистской эмиграции правого толка, в теоретической – мемуаристика[139] и публицистика.
Некоторые из этих текстов эмигрантского периода мы также включили в наш сборник.
В целом нам показалось важным представить современному читателю чаяния «строителя духа», ставшего свидетелем краха своих идеалов. Через свои поездки, встречи, изыскания в предреволюционную эпоху он пытался было возвеличить и укрепить Третий Рим – но вместо этого увидел триумф Третьего Интернационала.
И увидел даже воочию: Жевахов, опять беженец, теперь из Италии, оккупированной союзниками, скончался в Вене, когда в австрийскую столицу вошла Красная Армия.
Однако несмотря на крайний пессимизм князя в отношении своего главного дела жизни – строительства православного подворья в Бари, оно недавно воспряло вновь, а крах постиг Коминтерн и его всевозможные формы.
Михаил Талалай,
Монополи (провинция Бари),
октябрь 2023 г.
Список публикаций Н. Д. Жевахова
Письма земского начальника // Гражданин. 1904. №№ 11, 13, 18, 20, 22, 26, 33, 34, 39, 45, 51, 62, 63.
Назначение школы. СПб.: Тип. Ф. Вайсберга и П. Гершунина, 1906. 16 с.
Святитель Иоасаф Горленко, Епископ Белгородский и Обоянский (1705–1754). Материалы для биографии, собранные и изданные князем Н. Д. Жеваховым. Киев: Типография Киево-Печерской Успенской Лавры, 1907–1909 (обл. 1911). 6 тт.
– Том I. Предки Святителя Иоасафа. 1907. [2], IV, 148, 5 с., 1 л. портр.
– Святитель Иоасаф и его сочинения. 1907. [2], 149–242, 9 с., 7 л. портр., факс.
– Жизнь и деятельность Святителя Иоасафа. [4], 243–691 с., 7 л. портр.
– Том II. Письменные донесения от разных мест и лиц в разные времена о чудесных исцелениях, совершаемых в бозе почивающим преосвященным Иоасафом, епископом Белгородским. 1908. IV, 262 с., 2 л. ил.
– Предания о Святителе Иоасафе. 1908. 263–360 с., 2 л. ил.
– Том III. Дополнительный [к предыдущим томам]. 1909. 753 с., 4 л. портр.
Чудное действие Божия Промысла. Киев: Тип. Императорского университета Св. Владимира Акц. Об-ва Н. Т. Корак-Новицкого [1908]. 6 с.
Николай Николаевич Неплюев. Биографический очерк. СПб., 1909 («Памяти Николая Николаевича Неплюева» // Христианин. 1908. Т. 1 (январь-апрель). С. 705–713.
Одно из преданий о святителе Иоасафе Горленко; Чудное действие Божия промысла // Курские епархиальные ведомости. 1908. Часть неофиц. № 8 (22–29 февр.). С. 153–163 (Перепечатано в «Киевских епархиальных ведомостях». 1908. № 13. С. 320–326).
Указы Преосвященного Иоасафа Горленко, Епископа Белгородского и Обоянского. С предисловием князя Н. Д. Жевахова // Курские епархиальные ведомости. 1908. № 18.