Ижакевич горячо принялся за дело и, со свойственной ему энергией и опытностью, в короткое время совершенно изменил направление школы. Совместно с просвещенным начальником школы иеромонахом Владимиром, Ижакевич стал вливать в направление школы то содержание, которое так дорого русскому человеку и так близко его сердцу.
Развитие самодеятельности и художественного вкуса было положено Ижакевичем в основу его преподавания в школе. Вот почему, с благословения Митрополита Флавиана и одобрения о. наместника архимандрита Антония, Ижакевич поручил своим ученикам живое дело росписи небольшой церкви на экономических вратах Киево-Печерской Лавры, блестяще выполненное ими под общим наблюдением своего талантливого учителя.
Эти работы произведены настолько оригинально и дают так много сильных впечатлений, что я считаю нужным остановиться на каждой работе в отдельности.
Отражая глубокие психологические мотивы, живопись Ижакевича усиливает религиозное настроение, лучше сказать, создает, вызывает его. Такой отпечаток заметен и на работах его учеников.
Узкая, крутая полутемная лестница, открывающая вход в экономическую церковь, росписана учеником И. Ижакевича, талантливым Е. Судоморою[32]. Несмотря на крайне неблагодарные условия для орнаментации, Судомора мастерски справился с своею задачей. Орнаменты, украшающие своды и стены лестниц, носят следы крупного таланта. Здесь отражается не только художественное чутье, но что еще дороже, понимание особенностей русской души, всегда недовольной собою, всегда чего-то ищущей. Судомора точно угадал это настроение, когда желал своею живописью успокоить зрителя, дать отдых измученной сомнениями, колебаниями душе. И он в совершенстве достиг своей цели. Поднимаясь по этой лестнице, зритель оставляет позади себя всё, что его волновало, беспокоило, смущало, и ощущает чудесный мир в своей душе и радостный покой от сознания, что встретился именно с тем, что так дорого его душе, чего она так долго искала и нигде в миру не находила. С этими радостными ощущениями зритель входит в самую церковь. Общий характер росписи удивительно гармонирует с этим настроением. Художественные орнаменты, украшающие стены, своды, косяки, ниши, напоминают древне-русские ткани, с золотистым шитьем, один вид которых переносит нас в то отдаленное время, когда внешность жизни в ее разнообразных проявлениях, так верно отражала настроение души, ищущей Бога. Учениками Ижакевича выполнено на общем фоне орнаментальной живописи множество фигур печерских угодников, из которых каждая в отдельности приковывает внимание зрителя. Изображения св. мучеников Исаакия Затворника, Кукши, преп. Антония и Феодосия, Игнатия, Поликарпа и др. – великолепны. Лик св. Исаакия Затворника, работы самого Ижакевича, отражает столько неземной веры, столько смирения и безграничной преданности воле Божией, что заставляет зрителя проникаться этим настроением и переживать в этот момент ощущения совсем необычного довольства и духовной радости. Останавливает внимание по замыслу и выполнению и лик апостола Марка, работы ученика Григория Склифоса. Даровитый ученик придал лику столько апостольского проникновения, так много глубокой мысли, что обратил на свою работу серьезное внимание знатоков церковной живописи. Этот образ носит не только следы крупного дарования, но и личного проникновения самого художника, несомненно обладающего духовным зрением в той степени, какая делает его произведения одухотворенными.
Прекрасен образ и св. равноапостольного князя Владимира, работы ученика монаха Епифана Хоменского.
Взор св. Владимира отражает так много величавости наряду с юношеской верою и любовью к Богу. Прекрасны и херувимы в сводах четырех куполов, и изображение Господа Вседержителя в главном куполе. Посмотрите на эти живые изображения, вглядитесь пристально в лик Спасителя и херувимов, и вы услышите в себе голос Христа, вместе с сонмом этих херувимов, зовущего вас к Себе, просящего вас оторваться от земли и ее дешевых сокровищ.
Из церкви вы входите в алтарь. Северная и южная сторона алтаря мастерски росписана, по мотивам Ижакевича, начальником школы иеромонахом Владимиром. Здесь орнаментальные мотивы доведены до совершенства, каждая мелочь, каждый изгиб рисунка, каждая линия полны художественной грации и удивительного проникновения.
В одной из ниш алтарной стены – образ архидиакона Стефана, прекрасно выполненный Е. Судоморою.
С чувством радостного удовлетворения вы выходите из церкви и встречаетесь на лестнице, уже при выходе, с еще одной работой Е. Судоморы, на противуположной стороне лестницы, над входными дверями, стильной композицией «Гора Синай». Это уже крупное произведение вполне определившейся талантливой кисти.
Такой первый опыт художественных работ учеников Лаврской иконописной школы.
Дорог, бесконечно дорог этот опыт не только по значению достигнутых целей, давший в результате великолепно росписанную церковь, но еще больше по замыслу своему.
Не эта роспись имелась в виду Ижакевичем, не техническое совершенствование учеников, для коего такая роспись могла бы служить благодарной почвой, не изыскание на этой почве разнообразных орнаментальных мотивов, а та цель, какую преследовал проф. Н. П. Кондаков и В. Т. Георгиевский[33], указывая на Ижакевича как на достойнейшего преподавателя Лаврской школы иконописи, и Владыка Митрополит Флавиан, назначая Ижакевича в эту школу.
Цель эта – восстановить наш извращенный вкус и напомнить, что искусство, будучи душою народа, и должно выражать стремление духа, а не пошлые низменные требования плоти.
Эта цель достигнута Ижакевичем и его учениками, ибо работы их не только полны религиозного настроения, но и передают такое настроение зрителю, отрывая его мысль от земли и унося ее в безоблачные дали небесной правды, радости и мира.
Киев, 5 июня 1908 г.
Верующая интеллигенция о толковании Евангелия[34]
Один глубоко верующий и просвещенный человек, в беседе со мной по вопросу о толковании Евангелия, сказал мне следующее: «Каждый человек имеет свою личную точку зрения и, потому, ему не только трудно, но иногда и невозможно отрешиться от субъективизма и рассматривать тот или иной вопрос вне какой-либо связи с личным к нему отношением. Опасность такого субъективного освещения вопроса не том, что в решение или понимание его вносится неизбежное пристрастие, а в том, что от этого страдает широта вопроса, он неизбежно суживается, приобретает окраску, ему не свойственную, и уменьшается в своем значении. От этого часто происходит то, что вопрос громадной важности, субъективно понимаемый и разрешаемый, кажется настолько узким, что утрачивает даже совсем свое значение, и, наоборот, вопросы мелкие, вырастающие на почве личных освещений, вопросы тенденциозные, крайне минимальной ценности, раздуваются, искусственно разрастаются…
Я бы не возражал против субъективизма в данном случае, если бы он не носил обязательного характера для других, но мне непонятно, почему я должен подчиняться чужому мнению, если имею свое собственное, или чужому взгляду, если считаю его неправильным. Нечто похожее происходит и здесь. Я человек православный, не только глубоко верую в Христа, но и глубоко Его люблю, совершенно искренно предан Православию, но я не понимаю, почему я лишен права воспринимать слова Христова Евангелия в том освещении, какое принадлежит мне лично или другому лицу, а именно тем немногим людям, которые оставили после себя толкование Евангелия, как то Феофилакту Болгарскому, епископу Михаилу, еп. Феофану и мн. др. Почему эти именно толкования для меня обязательны настолько, что я должен им слепо подчиняться и не иметь своего суждения, не иметь права критической их оценки? Каждый из них был достаточно субъективен, и наверное между их толкованиями есть и различия. Повторяю, что я глубоко преклоняюсь пред всеми этими людьми и уверен, что мои личные взгляды на многие из вопросов совершенно совпали бы с их взглядами, но я возражаю принципиально, имея в виду не достоинства или недостатки толкования того или иного места Евангелия, тем меньше личность толкователей, а общий дух Евангелия, его широту, его общее значение для всех христиан, ибо не вижу в Евангелии отражения предпочтительного отношения именно к православным христианам и невнимания к католикам и лютеранам и прочим религиям, а вижу в нем Слово Божие, возрождающее всех людей. А если это так, если Евангелие писано не только для православных, а для всех христиан, то зачем его суживать, зачем делать обязательным толкование его, сочиненное только православными иерархами, и запрещать такое же толкование западных богословов и даже мирян, между которыми многие пользуются уважением весьма заслуженным. Этот вопрос был для меня всегда неясным и вызывал всегда искреннее недоумение», – закончил мой собеседник.
Постараюсь, насколько сумею, разрешить ваше недоумение, не претендуя, конечно, на правильность своих выводов.
Прежде всего следует отрешиться от подозрений, если они существуют, что запрещение толковать Евангелие и устраивать с этой целью какие-либо собеседования мирян между собою диктуется политическими соображениями. Такого запрещения теперь и не существует, а наоборот, недавняя легализация евангелических союзов свидетельствует, что в этом направлении не существует, к сожалению, никаких уже преград и запрещений. Говорю «к сожалению» потому, что усматриваю в свободе толкований Евангелия не только брань против Церкви, но прежде всего страшную опасность для каждого из нас, мирян. Раньше нас защищали, теперь мы сами должны себя защищать. Но готовы ли мы к самозащите, пользуемся ли мы все в одинаковой мере средствами защиты? Конечно нет, и ясно, что теперь спасется лишь тот, кто сумеет подметить козни врага, но огромное же большинство людей отпадет от Церкви и погибнет, ибо вне Церкви нет спасения.