Как упоминалось выше, Андроповым после избрания была создана группа из трех секретарей ЦК (Горбачев, Рыжков и Долгих), перед которой была поставлена задача в обход Совета министров СССР составить «перечень неотложных проблем, связанных с совершенствованием управления экономикой, планирования и расширения самостоятельности предприятий»[874].
Так, среди первых шагов Андропова в качестве Генерального секретаря стало преобразование Отдела плановых и финансовых органов в Экономический отдел на первом «андроповском» пленуме ЦК КПСС 22 ноября 1982 года.
Другим шагом, известным нам по свидетельству одного из помощников Горбачева, Вадима Загладина, стало создание одной большой комиссии по пересмотру внутренней и внешней политики и множества входивших в нее подкомиссий, составивших более 100 докладов, из которых стало ясно, что ситуация во всех отношениях является тяжелой[875]. Это единственное подобное свидетельство о существовании такой большой комиссии, хотя мы имеем развернутые свидетельства о существовании «рабочей группы» по реформированию, созданной действительно уже 24 ноября 1982 года (о ней мы поговорим ниже в отдельном разделе).
Тем не менее в ноябре 1982 — марте 1983 года заметна настолько бурная организационная деятельность со стороны «команды Андропова», что после интенсивных контактов и стычек секретарей ЦК с замами Тихонова Андропов попросил Горбачева умерить пыл: «Я понял, что Юрий Владимирович опасался, как бы Тихонов не сблокировался с Черненко»[876].
Помимо двоих упомянутых, открытыми противниками Андропова и его выдвиженцев в Политбюро были, по мнению Горбачева, первый секретарь Компартии Украины Владимир Щербицкий и первый секретарь МГК КПСС Виктор Гришин. Не был единомышленником Андропова и глава МИДа, член Политбюро Андрей Громыко. По мнению помощника Черненко, помимо них в антиандроповскую коалицию входил и первый секретарь Компартии Казахстана Динмухамед Кунаев[877].
То, что опасения в отношении Черненко и Тихонова у Андропова были не напрасны и что весь процесс будущего реформирования висел на волоске, подтверждает факт избрания бывшего «келейного» советника Брежнева на пост генсека после смерти Андропова. Решения о новом Генеральном и в случае Андропова, и в случае Черненко, по словам Горбачева, принимались «узким кругом» московских членов Политбюро из числа старших по возрасту, опыту и должностям (Андропов, Громыко, Тихонов, Устинов, Черненко) на основе консолидированного мнения, а затем уже закреплялись голосованием на Политбюро, которым дирижировал «второй секретарь». Один из членов «узкого круга» вносил определенную ими кандидатуру, за которую и голосовали[878]. Прибытков считает, что коалиция, противостоящая «андроповцам», сформировалась не в момент избрания Андропова генсеком, а позже, когда имевшие свои интересы политики старшего поколения («старики») увидели в 1983 году размах андроповской чистки (за год пятая часть региональных первых секретарей и министров, почти все руководители отделов ЦК КПСС потеряли свои посты) и бурную активность молодых секретарей ЦК и отчетливо поняли свои собственные перспективы[879].
Анатолий Черняев, будучи пока в третьем эшелоне формирующегося реформаторского блока, 11 ноября 1982 года набрасывает (если верить опубликованной версии его дневника) следующую программу возможных реформ, сочетающую политические и экономические цели. Если учесть, что он занимался составлением программ для Брежнева и вскоре стал ключевым советником Горбачева по внешней политике, эту программу можно считать не абстрактными пожеланиями, а формулированием соображений, имевшихся у наиболее радикального крыла реформаторов среди сотрудников аппарата ЦК КПСС (во всяком случае в международных и идеологических отделах):
Цель — накормить народ и восстановить интерес людей к труду.
Методы и главные проблемы:
1. Ликвидировать брежневскую инфраструктуру — всех этих родственников, прихлебателей, любимчиков, всяких притащенных из Молдавии и Днепропетровска: Трапезниковых, Павловых [тогда управляющий делами ЦК], Голиковых, Тяжельниковых, Щелоковых…… Виллы, загородные дачи, охотничьи хозяйства, раздутую охрану, сотенную, если не тысячную челядь. Это — для возрождения морального права лидера.
2. Уйти из Афганистана.
3. Сказать Ярузельскому, чтобы выкручивался сам, и всем дать понять, что в Польшу не полезем ни при каких обстоятельствах.
4. Принять в отношении соцстран декларацию типа хрущевской 1956 года (которую тот тут же попрал в Венгрии). Отбросить принцип — что не по-нашему, то долой, недопустимо и не позволим. Пусть делают, что хотят.
5. Убрать СС-20 из Европы.
6. Обуздать военно-промышленный комплекс. Открыто начхать на американский шантаж и сократить численность армии вчетверо.
7. МИД поставить в подчинение ЦК. Назначить полномочного секретаря ЦК по международным вопросам. Но кого? Б. Н. явно не подходит.
8. Отпустить всех диссидентов за границу во главе с Сахаровым — и тех, кто сидит, и тех, кого Андропов еще не успел посадить.
9. То же — в отношении всех желающих евреев. И одновременно объявить вне закона антисемитизм. Приравнять евреев хотя бы к армянам в «системе дружбы народов».
10. 70 %–80 % министров на пенсию.
11. Реальную самостоятельность республикам, в том числе автономным. Реальные права — обкомам. И всемерное поощрение горизонтальных связей между областями.
12. Снабжение городов, промышленных центров — за счет областных и районных ресурсов. Централизованный фонд — минимум: для столицы и кое-каких еще.
13. Отдать все пустующие земли пенсионерам и вообще всем, кто захочет взять, не важно для каких целей.
14. Сократить аппарат ЦК, но возвысить роль отделов ЦК. Поставить их над министерствами, чтоб трепетали и знали острастку. Освободить отделы от текучки, от административно-регулирующих функций.
15. Пропаганда. Покончить с культовщиной (это само собой), но тщательно следить, чтобы она не пролезла в щели вновь[880].
Десять из пятнадцати пунктов были в следующие восемь лет выполнены полностью, четыре — примерно наполовину. Далее в этой и следующей частях мы рассмотрим, как они будут выполняться в разрезе экономической политики.
А пока существенным обстоятельством внутренней политики была болезнь Андропова. Фактически уже вскоре после избрания он переселился в кремлевскую больницу — его почки не работали, и он нуждался в постоянном гемодиализе[881]. Соратники по Политбюро знали об этом, и им оставалось только ждать естественного финала — и определять свою линию поведения после него.
Создание Экономического отдела аппарата ЦК КПСС
Сама по себе идея создания Экономического отдела была не нова. Она обсуждалась с конца 1960-х годов, едва не была реализована в 1972-м, и вновь была запущена в партийный аппарат в середине 1970-х годов упоминавшемся выше политическим обозревателем Центрального телевидения Львом Вознесенским[882]. Однако Косыгин, пока был жив, тормозил подобное решение.
Собственно, решение о создании отдела принял еще Брежнев, который подобным образом отреагировал на записку Горбачева о необходимости создания Комиссии Политбюро по вопросам экономической политики, чем Горбачев был безмерно доволен. Руководителя отдела они с Андроповым подбирали вместе[883].
Курировавший Отдел плановых и финансовых органов ЦК КПСС секретарь и член Политбюро Андрей Кириленко (уже полтора года находившийся в состоянии усиливавшейся деменции) на том же пленуме 22 ноября 1982 года был отправлен на пенсию[884]. В тот же день главой нового отдела, получив с назначением и должность секретаря ЦК КПСС по экономике, стал бывший (в 1970–1975 годах) успешный директор советского машиностроительного гиганта «Уралмаша» (Свердловск, ныне Екатеринбург) Николай Рыжков. Он входил в команду выдвиженцев нового Генерального секретаря Юрия Андропова наряду с Михаилом Горбачевым, Егором Лигачевым, Владимиром Долгих (кандидатом в члены Политбюро, секретарем ЦК и заведующим Отделом тяжелой промышленности и энергетики), Григорием Романовым и Гейдаром Алиевым[885].
Алиев в тот же день, 24 ноября, с поста первого секретаря Компартии Азербайджана был назначен первым заместителем председателя Совета министров СССР. Он стал куратором машиностроения, легкой промышленности и транспорта, а также культурной и образовательной сферы. По должности он был избран членом Политбюро, поднявшись на одну ступень в партийной иерархии.
Назначение символа советской региональной партийной коррупции и уже немолодого бывшего кагэбэшника на такую высокую должность, в качестве потенциального сменщика Тихонова и основного партнера Рыжкова в аппарате Совмина, настолько не укладывалось в логику действий Андропова, что фигуру Алиева принято исключать из рассмотрения при разговоре о «команде Андропова». Меж тем она наглядно показывает, что Андропов руководствовался не логикой «обновления» всего и вся, а логикой максимального контроля за всем со стороны верных ему и давно знакомых людей.
В этом отношении характерна фигура еше одного его политического союзника и выдвиженца — очень опытного регионального руководителя Виталия Воротникова. В 1970-е годы он был «человеком Косыгина» и в этом качестве в июле 1975 года был назначен первым заместителем председателя Совета министров РСФСР. Однако, по словам его тогдашнего начальника Михаила Соломенцева, в окружении Брежнева (конкретно он услышал это от Черненко) решили, что Воротников взял слишком много функций и фактически стал играть роль альтернативного предсовмина России. Сам Соломенцев это объяснил тем, что он постоянно бывал на заседаниях Президиума Совмина СССР[886]. Это происходило на фоне ослабления его патрона Косыгина, так что Воротникову пришлось отправиться в почетную ссылку. В 1979–1982 годах он занимал должность посла СССР на Кубе, где незамедлительно открыл представительство Госплана, демонстрируя свою поддержку кругу соратников Косыгина. Но после усиления Андропова он был внезапно возвращен в СССР на должность первого секретаря Краснодарского крайкома, где год занимался «зачисткой» коррупционного наследия Медунова. 24 июня 1983 года Воротников был назначен на пост председателя Совета министров РСФСР, который занимал до 1988 года и быстро, уже в конце 1983 года, стал членом Политбюро[887].
Впрочем, за время правления Андропова его ближайшим экономическим советником был все же Долгих[888]. Судя по опубликованным записным книжкам генсека, Долгих встречался с ним в два с лишним раза чаще (30 раз), чем Рыжков или Горбачев (по 13 раз)[889].
В ЦК КПСС Николай Рыжков пришел с должности первого заместителя председателя Госплана СССР (1979–1982). В ней он отвечал за координацию макроэкономических показателей и потому считался человеком, разбирающимся не только в производственных, но и в макроэкономических вопросах[890]. Рыжков, как типичный «производственник», был сторонником хозрасчета и экономической либерализации в пользу директоров.
Ближайшими помощниками и советниками Рыжкова стали:
Борис Пашков — заведующий сектором труда и социальных вопросов Экономического отдела;
Владимир Панов — сотрудник Общего отдела ЦК КПСС, ставший помощником Рыжкова в Совете министров СССР;
Владимир Саваков — завсектором электротехнической промышленности Отдела машиностроения ЦК КПСС, со второй половины 1970-х годов входил в группу «писателей» докладов для высшего руководства;
Анатолий Милюков — консультант Отдела плановых и хозяйственных органов, в Экономическом отделе возглавил сектор «совершенствования управления народным хозяйством» ЦК КПСС, который должен был заниматься экономической реформой.
Группа консультантов при отделе, на которых возлагались основные функции писания текстов и предложений, связанных с экономическими проблемами и реформами, была резко расширена с четырех до пятнадцати человек[891].
Экономический отдел при преобразовании был существенно расширен и на 1984 год имел следующую структуру секторов:
— экономического анализа (курировал Центральное статистическое управление);
— совершенствования управления (курировал реформу и экономическую политику Совета министров СССР и РСФСР);
— народно-хозяйственных планов (курировал Госпланы СССР и РСФСР, Госкомцен);
— финансов (курировал Министерство финансов и банки);
— труда и социальных вопросов (курировал Госкомтруд);
— экономики РСФСР (курировал экономику РСФСР);
— экономики внешних связей (сектор переведен из Отдела соцстран в 1984 году и занимался преимущественно СЭВ);
— материально-технических ресурсов (курировал Госснаб, Госрезерв);
— группа консультантов;
— Центр обработки информации (ЦОИ) ЦК КПСС.
О последней структуре, созданной в 1979 году в Орготделе и просуществовавшей там до 1983 года, до передачи в Экономический отдел, стоит сказать чуть подробнее. Существовавший при Орготделе с начала 1970-х годов Информационно-вычислительный центр (ИВЦ) ЦК КПСС обрабатывал внутрипартийную статистику. Для этого центр также имел отдельную группу в составе Общего отдела.
Однако в 1979 году заведующему сектором Закавказских республик Орготдела, бывшему 2-му секретарю Курганского обкома, профессиональному радиоинженеру Анатолию Сенникову было поручено разработать и внедрить комплексную базу данных, подобную базе данных по предприятиям, разработанной и применявшейся им в Кургане. Для этого ИВЦ был преобразован в ЦОИ и получил техническое обслуживание базы в НИИ-885 Минрадиопрома СССР, имевшем дополнительные помещения и мощные современные компьютеры. Многие из 22 «ответственных сотрудников» (трое из них — кандидаты экономических наук) пришли в ЦОИ из ВЦ Госплана.
Новая база включала следующие разделы:
— внутрипартийную статистику;
— данные о полумиллионе-миллионе писем, ежегодно поступавших в аппарат ЦК КПСС;
— сведения по экономике всех предприятий (для каждого из 52 тыс. сельскохозяйственных предприятий собиралось по 600 показателей, для каждого из 48 тыс. промышленных предприятий — по 40 показателей);
— ежегодно обновляемые «паспорта регионов» (всего по 3 тыс. показателей на область, 4,5 тыс. на республику, включая основную статистику по демографии, образованию и социальной политике).
В основном база обрабатывала информацию для секретарей ЦК КПСС и сотрудников его аппарата, готовящихся к поездке в регионы. Однако она также обеспечивала справками Секретариат ЦК, обсчитывала текущее партийное хозяйство (данные о членстве и статистику по членам партии, показатели работы 80 партийных издательств, партийное имущество и так далее). «Паспорта регионов» по мере обновления поступали сотрудникам ЦК КПСС (Орготдела и Отдела сельского хозяйства) и КПК, курировавшим конкретные области.
Однако вскоре стало ясно, что основной массив данных, содержащийся в базе, составляет экономическая и социальная, а не внутрипартийная информация, поэтому логично, что в 1983 году ЦОИ (насчитывающий 92 человека, из которых 29 были техническими операторами, набиравшими данные) был передан во вновь созданный Экономический отдел аппарата ЦК КПСС. В ЦОИ в Экономическом отделе была создана трехсекторная структура — один из секторов отвечал за социально-экономические аспекты в целом, один за данные по республикам и еще один — по областям. Сенников сохранял свой пост руководителя этой структуры в ЦК КПСС до 1991 года. После ее перевода в ведение АП РФ (и далее ФАПСИ) он в 1992–1997 годах оставался там «главным специалистом» и заместителем заведующего отделом[892].
Всего в Экономическом отделе на 1984 год было не менее 60 ответственных сотрудников без учета ЦОИ. После ухода Рыжкова на должность председателя Совета министров СССР отдел резко потерял свое значение координационного центра по разработке экономических реформ. Его ключевые сотрудники получили должности в аппарате правительства (те же Милюков, Саваков, Плышевский, Пашков) либо заняли посты министров и их заместителей (Гаретовский, Гостев, Ситнин, Родюшкин, Анисимов)[893]. Правда, в Отдел пришел специалист по экономике агропромышленного комплекса, весьма либеральный по советским меркам экономист Владимир Можин. Один из ближайших сторонников Абела Аганбегяна, его заместитель в Институте экономики Сибирского отделения АН СССР (1969–1974)[894], директор Центрального экономического НИИ Госплана СССР (1974–1981), председатель СОПС при Госплане СССР (1981–1985), в должности заместителя заведующего Можин стал главным представителем отдела во всевозможных реформаторских инициативах.
Концепция, которой придерживался Михаил Горбачев и его соратники, подразумевала отказ КПСС от излишнего регулирования экономики. Все «отраслевые» отделы ЦК КПСС в 1989 году были радикально сокращены, большинство из них были ликвидированы. Все оставшиеся сотрудники индустриальных «отраслевых» отделов были объединены в Социально-экономический отдел, созданный на базе Экономического отдела, который стал отвечать за формирование политики КПСС в экономической и социальной сфере[895]. Некоторые сотрудники Экономического отдела позже перешли в Администрацию президента СССР Михаила Горбачева, который пытался стать новым центром власти в стране[896]. В августе 1991 года, после провала путча, Социально-экономический отдел вместе со всем аппаратом ЦК КПСС был ликвидирован.
Но это произошло 8 лет спустя, а мы возвращаемся в 1983 год, когда Экономический отдел был создан. Борис Гостев как первый заместитель заведующего отделом вспоминает о новом этапе реформирования так:
В 1983 году Ю. В. Андропов дал поручение Секретариату ЦК (М. С. Горбачев, Г. В. Романов, В. И. Долгих, Н. И. Рыжков) подготовить предложения о перспективах экономического и социального развития страны[897]. Такая работа была организована, к ней были привлечены отделы ЦК, центральные экономические ведомства, Академия наук, министерства. Наибольший объем работы пришелся на Экономический отдел. Основательной проработке были подвергнуты ключевые проблемы экономического и социального развития страны на перспективу, в первую очередь вопросы повышения благосостояния народа и интенсификации производства. …В 1982 году реальные доходы населения впервые за два последних десятилетия не возросли. Усилилось отставание нашей страны от развитых стран по уровню жизни населения. <…> На перспективу в центр внимания предлагалось поставить повышение народного благосостояния, упрочение и совершенствование социалистического образа жизни в увязке с реальными возможностями и ресурсами. Особое внимание уделялось сбалансированности денежных доходов с товарными ресурсами, предлагалось четко определить, как будут решаться проблемы заработной платы, пенсионного обеспечения, развития общественных фондов потребления, ликвидации малообеспеченности. Предлагалось также совершенствовать ценовую политику, устранить дефицит товаров и услуг путем повышения розничных цен с соответствующей компенсацией для населения. Учитывая остроту жилищной проблемы, предусматривались меры по ее решению. Были выработаны основные положения демографической политики[898].
Таким образом, согласно свидетельству Гостева, на первом круге обсуждения и в рамках разработки самого отдела первоначально предусматривалась выглядевшая весьма либеральной по советским меркам и социально ориентированная программа, сочетаемая с реальным контролем над сбалансированным бюджетом. О первоначальном импульсе Андропова сокращать военные расходы свидетельствует и его креатура Григорий Романов, занявший 15 июня 1983 года место секретаря ЦК КПСС по оборонной промышленности:
Андропов пришел [к власти], он мне прямо сказал: «Ты мне нужен в Москве. Устинов дрова ломает, много денег тратит на оборонку, нам уже не хватает»[899].
Однако на деле программа означала реализацию идей Косолапова о сокращении зарплат для основной массы населения и увязывании их с жесткими нормами выработки в обмен на поощрение «трудяг» разными благами. От «товарников» в концепцию вошло повышение цен для сокращения инфляции и реализация идеи Валентина Павлова о компенсационных выплатах, позволяющих снизить удар по доходам населения и перезапустить экономику.
Анатолий Милюков, который после отказа от косыгинских реформ все 1970-е годы доказывал преимущества хозрасчета и продвигал отказ от жестких годовых планов для предприятий в пользу более гибкого пятилетнего планирования, подтверждает первоначальный либеральный импульс Андропова:
Было какое-то большое событие в Болгарии, и на это политическое празднование ездил Андропов, летал с Рыжковым. Когда возвратились они назад, Рыжков приглашает меня к себе и говорит: «Анатолий Илларионович, вот мы летели обратно с Юрием Владимировичем, и он очень недоволен теми экономическими отношениями, которые складываются у нас в хозяйстве. И просил не стесняться делать любые переломы, которые надо. Если, — дальше он сказал фразу, — вы боитесь сделать ошибку, начните с экспериментов». И вот за этой фразой Николай Иванович мне говорит: «Давай начнем с экспериментов»[900].
И хотя они далее действительно начали с экспериментов (о чем мы будем говорить в следующих разделах), по мнению Милюкова, они «несколько подзатянули» и время «было упущено», что не дало экономике должным образом развиться до наступления кризиса нефтяных цен, то есть до 1986–1987 годов.
По словам Милюкова, в отделе в 1983 году также оперативно получили информацию о решениях пленума ЦК Компартии Китая о развитии рыночной экономики, однако его собственная пятистраничная записка о необходимости аналогичных мер в ответ на решения китайской компартии осталась без ответа. Вместе с тем Рыжков в своих мемуарах упоминает, что реальная разработка планов вслед за китайским опытом зашла далеко. В частности, Андропов попросил его ознакомиться с возможностью создания совместных предприятий с иностранцами по образцу советских «концессий» 1920-х годов[901]. Собственно, подобные предприятия уже создавались в 1970-е годы, однако вне советской территории. Но довольно обычным делом была, например, произошедшая в 1980 году сдача советских судов в аренду советско-шведскому рыболовному предприятию с условием работы у берегов Канады и получением советской стороной 85 % улова[902].
Гостев в мемуарах чеканно формулирует первоначальные цели, сформулированные отделом после получения первого задания от Андропова:
Для реализации широкой социальной программы предстояло повысить темпы роста национального дохода на базе ускорения научно-технического прогресса. Решению задач ускорения развития экономики и все большей ее социальной ориентации должна быть подчинена структурная политика, возможности внешнеэкономических связей (то есть торговля нефтью и закупки импорта. — Н. М.). С позиции стоящих перед страной социально-экономических задач были сформулированы основные направления совершенствования управления, повышения самостоятельности и ответственности предприятий на основе укрепления хозяйственного расчета (то есть повторения и продолжения «косыгинской реформы». — Н. М.), гибко сочетающего интересы государства и трудовых коллективов (то есть исправления противоречий «косыгинской реформы». — Н. М.)[903].
Однако он тут же признает, что многие положения созданной отделом концепции реализованы не были.
«Рабочая группа» при Госплане и разработка реформ
Предложения по реформам для «команды Андропова», как это было принято в практике работы ЦК над масштабными проектами, готовились в разных местах разными командами.
Борис Гостев рассказывал об этом так:
Когда Андропов пришел в ЦК, тогда было поручение дано подготовить направление, что по экономике делать. Тогда поручили это Горбачеву, он секретарь ЦК был, Долгих — секретарь ЦК, завотделом тяжелой промышленности, Рыжков и я был. Готовили такой документ, достаточно серьезно готовили, все министерства и ведомства, их мнение слушали, мнение Академии наук, институты ведущие, заслушивали их, в неделю раза два собирались, всех прослушали, все министерства, крупнейшие предприятия приглашали, беседовали с ними[904].
Судя по имеющимся довольно многочисленным, но отрывочным свидетельствам, подготовка реальной программы экономических реформ не только растянулась на полтора года (до апреля 1984 года), но и велась в такой секретности, что в курсе ее «генезиса» от начала и до конца действительно оставались только три человека: Горбачев, Рыжков и Гостев. За это время у документа поменялся ключевой заказчик — вместо Андропова им с середины 1983 года стал Николай Тихонов. Однако основные тезисы получившегося в финале документа были озвучены Михаилом Горбачевым уже после прихода на пост генсека и стали приписываться ему.
Первая «рабочая группа» по теоретической разработке экономической реформы вне аппарата ЦК КПСС была создана новоназначенным на должность главы Экономического отдела ЦК КПСС Николаем Рыжковым через два дня после занятия этого поста — 24 ноября 1982 года.
В качестве организационной основы для ее работы был взят отдел совершенствования планирования и экономического стимулирования Госплана СССР под руководством Дмитрия Украинского, который Рыжков курировал в качестве первого зампреда Госплана до своего назначения в ЦК КПСС. Как мы говорили выше, это был отдел, созданный для исполнения постановления № 645 1979 года (неудачной второй «косыгинской реформы»). Теперь в его функции входили вопросы экономического реформирования[905].
Вскоре, в начале 1983 года, уровень руководства проектом был повышен и рабочей группой стал командовать более радикально-реформистски настроенный новый (с декабря 1982 года) зампред Госплана и большой специалист по валютным ресурсам Степан Ситарян[906]. По его словам, создание группы было личным поручением ему со стороны Юрия Андропова, ее деятельность не афишировалась и он набрал в нее представителей Госплана по своим собственным критериям, добавив к ним представителей других институций. Относительно подробно о работе группы в Госплане, помимо ее участников, знал только Николай Байбаков[907].
В первый состав «рабочей группы» вошли, в частности, руководящие сотрудники НИИ Госплана, входившие в клиентелу неоднократно упоминавшегося выше заместителя директора Владимира Майера, — заведующий отделом социальных проблем Валерий Рутгайзер[908] и заведующая сектором услуг (и будущая известная перестроечная экономическая публицистка) Татьяна Корягина.
С весны 1983 года к ним присоединились специалист по экономической кибернетике с экономического факультета МГУ Виталий Тамбовцев и старший научный сотрудник ЦЭМИ (будущий министр правительства Гайдара) Владимир Машиц[909]. Ситарян также упоминает, что привел в группу заведующего отделом финансов Госплана Валентина Павлова и начальника сводного отдела перспективного планирования Госплана Владимира Воробьева. О последнем работавший с ним Яков Уринсон вспоминает, что тот мог на глаз оценивать экономические расчеты Главного вычислительного центра Госплана и обнаруживать значительные ошибки, которые подтверждались впоследствии при сравнении данных:
Он настолько чувствовал не только реальную экономику, но и политику: где сильный член Политбюро курирует отрасль, а где слабый. Он, кстати, активно участвовал в косыгинской реформе, потом в хозяйственной 1979 года[910].
Уже 12 февраля 1983 года Байбаков направил Тихонову «Тезисы доклада о расширении хозяйственной самостоятельности промышленных объединений и предприятий и повышении их ответственности за результаты хозяйственной деятельности».
В них содержались три основных блока предложений. Первый по сути предлагал восстановить возможности, имевшиеся в рамках «косыгинской реформы» у директоров предприятий по созданию и накоплению производственных фондов и распоряжению ими, что стимулировало и внутренние инвестиции, и работников. Второй предлагал развивать кооперативную форму собственности. Позднее Ситарян ввел основные идеи из этого пакета в рамки Закона о кооперации, принятого в мае 1988 года. И, наконец, третий блок касался роли органов государственного управления. Их предлагалось перегрупировать и перевести с хозяйственно-распорядительной на экономическую деятельность.
В целом документ содержал концепцию самой масштабной как минимум с 1960-х годов экономической реформы в СССР[911]. Он был показан Андропову и получил общее одобрение. 5 мая 1983 года его обсуждали на Совете министров и отправили на доработку[912].
По воспоминаниям Татьяны Корягиной, от Андропова через Ситаряна шел заказ усиливать тему экономического реформирования и фактического преобразования социализма в сторону частной и кооперативной собственности. Например, едва ли не первой мерой предлагалось введение частных такси. Однако и члены группы (например, Валентин Павлов), и сотрудники Экономического отдела ЦК КПСС, а главное, коллеги Андропова по Политбюро не одобрили такой более радикальной концепции, так что уже в конце февраля деятельность «рабочей группы» стала сокращаться, в мае 1983 года прекратилась вовсе, а к осени она была официально распущена[913].
Самым важным в ее недолгой деятельности было то, что разработанные ею первоначальные предложения были одобрены генсеком, а члены Политбюро приняли их к исполнению. Очевидно, что эта группа дала реальный «теоретический» импульс процессу экономического реформирования, что в свою очередь позволило обосновать и запустить новый этап экспериментов в советской экономике. Идеи «рабочей группы» были востребованы и у возникшей год спустя Комиссии по управлению народным хозяйством, о которой мы будем говорить далее.
Эксперименты в экономике
Одновременно с приходом к власти Андропов выдвинул идею широких экономических экспериментов. Предложения по «свежим идеям» в этой сфере начали собираться с экономических администраторов второго-третьего эшелона буквально в ночь после его прихода к власти — 12 ноября 1982 года[914].
Крупный пакет предложений пришел из Министерства автомобильной промышленности, где на предмет реформ опрашивали даже финансовых руководителей предприятий. Лоббистом министерства был бывший первый заместитель заведующего Отделом машиностроения ЦК КПСС, ставший помощником Генерального секретаря, Аркадий Вольский. Радикальные предложения министерства касались акционирования, создания специализированного банка автомобильной промышленности и даже избрания директоров предприятий трудовыми коллективами[915]. Претензии автомобилестроителей были обоснованы профессурой Московского финансового института, который, как мы помним, являлся альма-матер наиболее коммерчески ориентированных представителей советской элиты — молодых банкиров выпуска 1960-х годов[916]. Министром автомобильной промышленности в тот момент был Виктор Поляков, бывший директор (и строитель) АвтоВАЗа, что очевидным образом сыграло свою роль в том, что именно АвтоВАЗ стал одним из трех предприятий, на которых начали производиться эксперименты на особых условиях.
От разработки планов к экспериментам дело перешло в середине 1983 года. 14 июня было принято первое постановление ЦК КПСС и Совета министров № 659 «О проведении экономического эксперимента в ряде министерств по расширению хозяйственной самостоятельности в планировании и хозяйственной деятельности и по усилению их ответственности за результаты работы», которое объявляло о начале эксперимента с 1 января 1984 года в ряде отраслей[917]. Эксперимент был направлен на отработку новой модели хозрасчета объединений и предприятий. Согласно постановлению ЦК КПСС и Совмина СССР от 14 июля 1983 года «О дополнительных мерах по расширению прав производственных объединений (предприятий) промышленности в планировании и хозяйственной деятельности и по усилению их ответственности за результаты работы» он вводился с 1984 года в пяти министерствах: тяжелого и транспортного машиностроения СССР (то есть там, где Рыжков был первым замминистра по экономике в 1975–1979 годах), электротехнической промышленности СССР (которое было критически важно в связи с недостатком оборудования для электростанций и которое возглавлял такой «перспективный кадр», как Анатолий Майорец, в 1985 году ставший министром энергетики СССР), пищевой промышленности Украинской ССР, легкой промышленности Белорусской ССР и местной промышленности Литовской ССР[918].
Предприятиям вновь возвращались права, существовавшие у них в рамках «косыгинской реформы». Им предоставлялась самостоятельность в использовании фонда развития производства и вводился запрет на его изъятие министерствами. Фонд заработной платы формировался на базе стабильных экономических нормативов, которые определялись процентом от полученной дополнительной прибыли. План устанавливался как пятилетний, а годовой план приобретал вспомогательный характер. Это давало возможности устанавливать повышенные оклады и выплачивать дополнительные премии, а также легче осуществлять совмещение должностей. Увеличивались и возможности строительства жилья и других зданий социально-культурного предназначения за счет дополнительной прибыли — все как было во времена «реформы».
Что более существенно, предприятия «обеспечивались в первоочередном порядке всеми видами материальных ресурсов»[919], то есть они не только получали средства на счета, но и реально могли получить от Госснаба строительные материалы и технику для реализации поставленных задач — строительства. Это была специальная льгота, за счет, разумеется, тех, кто в эксперименте не участвовал[920]. Дополнительным крупным бонусом из государственной казны было льготное кредитование для технического перевооружения основных фондов с его погашением за счет собственных средств предприятий. Кроме того, если предприятия, участвующие в эксперименте, решали начать разработку новой техники, то они получали долю общеминистерского фонда развития науки и техники, которая покрывала и «повышенные затраты в период ее (техники) освоения»[921].
Постановление предусматривало и ряд ограничений. Повышенные ставки должны были отменяться при снижении показателей, фонд материального поощрения снижался на 3 % при каждом проценте недовыполнения договорных обязательств (но повышался на 15 % при полном их выполнении), премирование руководства предприятий было возможно только после выполнения плановых заданий, а валютные средства, поступавшие предприятиям как процент от экспорта их продукции, должны были направляться только на расширение производства этой продукции и улучшение ее качества, а не на закупку за рубежом ширпотреба для работников[922].
1 августа 1983 года постановлением Совмина была образована Комиссия по руководству экономическим экспериментом[923], однако о ее составе и деятельности ничего не известно.
В целом эксперимент в случае его успеха должен был быть распространен в 1985 году на большее количество предприятий, а в 1986-м масштабирован на всю экономику. Согласно мемуарам сотрудника Госплана Олега Юня (ссылающегося на сборник «Народное хозяйство СССР в 1987 году»), эксперимент был успешный и в целом советская экономика в 1983–1985 годах росла на 4,1 % в год[924]. В Госплане отмечали и другие позитивные тенденции — от желания предприятий, участвующих в эксперименте, получить более высокие плановые задания, а не торговаться за более низкие до наметившегося отказа части предприятий от заказанного оборудования, которое в новых условиях они считали излишним[925].
С 1 января 1985 года эксперимент распространился и на предприятия из других отраслей. Если в 1984-м по нему работало 700 предприятий пяти министерств, то в 1985 году — уже 2291, которые производили 11,6 % промышленной продукции страны и объединяли 13,3 % работников[926].
Некоторые из них получили особо льготные условия, и ими занимались высокопоставленные московские аппаратчики. Например, особую известность получили три предприятия, которым в 1985 году открылись дополнительные возможности. Это были АвтоВАЗ, Белорусская железная дорога МПС и Сумское машиностроительное производственное объединение Минхиммаша. Они перешли на полное самофинансирование всех своих производственных и конструкторских новаций[927].
Для АвтоВАЗа эксперимент начался с 1 января 1985 года и опирался на «три С» (самоокупаемость, самофинансирование и самоуправление). При всей странности проведения эксперимента на предприятии, чья продукция была всегда востребована и высокорентабельна, а расширение производства было возможно только в результате огромных внешних инвестиций (в том числе валютных), аргументация его сторонников заключалась в том, что предприятие должно из собственных средств профинансировать замену устаревшего за 15 лет с момента постройки оборудования, а то Минфин забирал у него «всю прибыль», не оставляя ничего[928]. Разумеется, на практике это означало, что предприятие меньше отчисляло в бюджет и больше тратило на свои нужды — не только на замену оборудования, но и на «социальное развитие коллектива» и «пополнение фонда заработной платы».
Олег Юнь, принимавший участие в разработке плана реформирования МПО в Сумах, со ссылкой на дирекцию утверждает, что за 1985–1986 годы объем производства предприятия вырос на 14 %, а прибыльность — на 33 %[929]. Предприятию начали оставлять 40 % валютной выручки, а его директор стал заместителем министра[930]. Очевидно, что и то и другое могло быть достигнуто различными путями (тем более при столь пристальном внимании высокопоставленных московских чиновников), но экономический эффект, полученный этими предприятиями, стал символом успеха андроповского экономического эксперимента и лег в основу будущей экономической либерализации, поскольку результаты устроили Николая Рыжкова[931].
По мнению одного из организаторов эксперимента от аппарата Совета министров Игоря Простякова (о нем мы чуть подробнее поговорим в следующем параграфе), главной ошибкой всего эксперимента было то, что участвующим в нем предприятиям выделялись финансовые средства из бюджета (в том числе на выплату зарплат) даже в том случае, если они несли убытки[932]. То есть эксперимент не должен был закончиться неудачей. Разумеется, в такой ситуации организаторы и в первую очередь Горбачев вообще не думали о сбалансированности бюджета при маштабировании эксперимента на всю экономику страны[933].
Простяков, по его словам, пытался обратить внимание членов сформированной в начале 1984 года Комиссии Политбюро по совершенствованию управления народным хозяйством (о ней в следующем разделе) на то, что из-за подобного кредитования эксперимент вел к противоположным своим задачам результатам: вместо оздоровления финансов — к дополнительным расходам. Его записка Николаю Тихонову рассматривалась на заседании Комиссии, и Рыжков признал свою ошибку, однако заявил, что изменения в условиях эксперимента должны наступить несколько позже, при начале второго этапа, с 1 января 1985 года. Однако затем об этом забыли и убыточная стратегия с предприятий пяти министерств распространилась на предприятия уже 21 министерства. Никаких изменений в стратегию не было внесено ни на этом, ни на следующем этапе[934].
Упомянутые эксперименты были самой заметной, но только частью широкого поля экономических экспериментов, охвативших в 1983–1985 годах страну. В Ленинграде проводился еще один эксперимент — на группе ключевых машиностроительных и оборонных заводов[935]. В его рамках апробировалась модель, предусмотренная постановлением ЦК КПСС и Совмина СССР от 18 августа 1983 года «О мерах по ускорению научно-технического прогресса в народном хозяйстве». По ней разработчикам новой техники и технологий (как «руководящим», так и «инженерно-техническим работникам») можно было увеличивать зарплаты и премии из общего фонда зарплаты за счет его экономии. Проще говоря, по этому постановлению предприятия могли вычищать из конструкторских бюро ненужных людей, а их зарплаты (полностью или частично) передавать тем, кто реально делает что-то новое. С 1985 года стало возможно таким разработчикам выплачивать единовременную премию в размере от 3 до 40 тыс. рублей. Одновременно Госкомцен получил право увеличивать расценки на новую высокоэффективную продукцию на 30 % и на столько же снижать, если она была предназначена к снятию с производства[936].
2 февраля 1984 года, за несколько дней до смерти Андропова, Политбюро приняло решение провести в системе Министерства бытового обслуживания населения РСФСР еще один эксперимент «по расширению хозяйственной самостоятельности и усилению заинтересованности объединений и предприятий бытового обслуживания в более полном удовлетворении потребностей населения в услугах»[937].
Другой путь экспериментирования виделся Андропову и его команде через обращение к потенциалу «трудового коллектива». И здесь проходила незримая граница между экспериментами по мобилизации трудящихся за счет лозунгов и внеэкономического принуждения и поиском форм, когда, тратя на работников все те же средства, устроители хотели как-то реструктурировать их работу, чтобы получать от них хотя бы запланированное и вовремя.
«Социалистическое соревнование», «встречный план», «ленинский зачет», «трудовая вахта» к очередной памятной дате или грядущему съезду партии, «ленинский субботник» были значимыми реалиями социальной и публичной жизни — и принуждением к бесплатному интенсивному труду. Всем работающим людям в той или иной форме приходилось в них участвовать, а всем остальным жителям страны — ежедневно слушать об их результатах по радио, смотреть по телевизору, читать в газетах. В архивах отложились тысячи дел об их организации и отчеты по их проведению, однако в стенограммах совещаний экономистов или в мемуарах руководителей советской экономики они вообще отсутствуют как экономически значимое явление, которое нуждается в каком-либо обсуждении.
Изначальную бессмысленность этих «соревнований» в условиях плановой экономики и дефицита ресурсов иллюстрирует множество анекдотов и емких фраз от «соревнования цеха по выпуску левых перчаток с цехом по выпуску правых перчаток» до такого очень распространенного нарратива:
— Вань, а Вань, что такое встречный план?
— Ну как тебе, Маня, объяснить?.. Вот, скажем, ты мне говоришь: давай, Ванюша, два раза сегодня! А я тебе — встречным планом: нет, Мань, давай три! Хотя мы оба знаем, что даже одного толком не выйдет![938]
Часть инициатив по мотивированию работников базировалась на принципах либерализации экономической и финансовой политики, часть — на идеологической мотивации работников, часть сочетала и тот, и другой мотив[939].
Например, активно пропагандируемые в 1970–1980-е годы «комсомольско-молодежные стройки» крупных промышленных объектов означали, что у государства не хватает строителей на эти объекты или профессиональные строители не спешат ехать в климатически неблагоприятные условия, — поэтому туда зовут приехать молодежь из сел и малых городов. Кормя комаров в тайге или обливаясь потом в жаркой степи, они могли там неплохо для своего возраста заработать, найти себе подходящую компанию для развлечений, спутника жизни и, главное, относительно быстро получить квартиру в новопостроенном городе или поселке. То есть иметь самостоятельное жилье, которое в прежнем месте их жительства, на ординарной работе, они бы ждали по пятнадцать-двадцать лет.
Другим примером является весьма популярный «бригадный подряд», который переводил ответственность за работу на производственную единицу, а не на отдельного работника, что было сочетанием экономического и внеэкономического способа производства. «Бригада» тут выступала аналогом традиционной артели, а значит, могла добиваться от своих работников эффективного труда, ломая ограничения, установленные Трудовым кодексом и контролируемые профсоюзами[940]. 10 ноября 1983 года ЦК КПСС принимает постановление «О дальнейшем развитии и повышении эффективности бригадной формы организации и стимулирования труда в промышленности», на основе которого принимается соответствующее постановление Совмина СССР и ВЦСПС[941].
Согласно этим документам, «трудовые бригады» должны были, с одной стороны, взять на себя соблюдение дисциплины на производстве, а с другой стороны, стать низовым экономическим субъектом: им бы сдельно выплачивалась сумма за выполненные работы, а уже внутри бригад происходил расчет по «трудовому коэффициенту участия». То есть это должно было привести к подрыву существующей практики твердых зарплат плюс премирования для основной массы низовых работников как в городе, так и на селе. При этом приоритет отдавался «укрупненным бригадам», в которые входили и отдельные инженерно-технические работники[942].
Интересно, что под это новшество была подведена теоретическая марксистская база. В докладе заведующего Отделом по связям с коммунистическими и рабочими партиями аппарата ЦК КПСС и кандидата в члены Политбюро Бориса Пономарева к 165-летию со дня рождения и к 100-летию со дня смерти Карла Маркса в конце марта 1983 года в присутствии Юрия Андропова было сказано:
Общенародная собственность… предполагает, что и сами трудящиеся через свои коллективы и организации участвуют в распоряжении ею. Вот почему бригадный подряд стал удачно найденной формой более полного использования нашего промышленного потенциала. Вот почему партия придает такое значение внедрению коллективного подряда в сельском хозяйстве[943].
Фактически и Пономарев, и Андропов подписывались под теми же идеями, что и Ричард Косолапов: передача больших полномочий на низший уровень является развитием советской демократии. Отсюда, как мы увидим, и вырастет идея полновластия трудового коллектива, реализованная Горбачевым[944].
Комиссия по управлению народным хозяйством (1984–1985)
26 апреля 1984 года решением Политбюро была образована постоянно действующая Комиссия Политбюро по совершенствованию управления народным хозяйством во главе с председателем Совета министров СССР Николаем Тихоновым. Об этой комиссии мы знаем из разных источников, которые предлагают различные варианты дат и событий. Наиболее подробные свидетельства о ней все же принадлежат главе секретариата комиссии и заведующему отделом по совершенствованию управления народным хозяйством аппарата Совмина СССР Игорю Простякову (до 1978 года — руководителю подотдела балансов народного хозяйства Госплана, затем помощнику Косыгина)[945]. Однако он не вполне точно и уверенно говорит о датировке событий, которые пришлось восстанавливать по другим источникам.
Первоначально разговор на эту тему возник после завершения в феврале одного из заседаний Президиума Совета министров СССР, на котором присутствовал Горбачев. Потом, дней через десять, собрались уже специально, в более широком составе. Причем в этот раз от Совета министров были только двое — Тихонов и Алиев (оба члены Политбюро). От ЦК пришли Горбачев, Рыжков, Долгих, и еще один или два человека. На той встрече была достигнута договоренность о подготовке Концепции (о ней ниже. — Н. М.) и создании Комиссии[946].
Николай Кротов пишет, что еще 12 января 1984 года Тихонов созвал совещание в ЦК КПСС по «обобщению результатов работы по улучшению управления»[947], что совпадает с утверждением Простякова (в 1993-м): комиссия была учреждена по инициативе Тихонова и на тот момент второго секретаря Политбюро ЦК КПСС Михаила Горбачева на фоне тяжелой болезни Андропова, доживавшего свои последние дни в кремлевской клинике и скончавшегося 9 февраля. В составе Политбюро на тот момент наблюдалось неустойчивое преобладание «консерваторов» над «командой Андропова», а стало быть, для обсуждения каких-либо реформ необходимы были компромиссы и согласительные процедуры[948].
Вопрос о том, кто станет новым генсеком, был еще не решен, и, по мнению Простякова, комиссия фактически взяла на себя функции Политбюро и Совмина в условиях временного институционального безвластия.
В книге бывшего второго секретаря Компартии Литвы Владислава Шведа без ссылки на источники дается более точная и подробная датировка событий — «27 февраля 1984 года под председательством председателя Совмина СССР Тихонова состоялось совещание, на котором рассматривался вопрос „О подготовке предложений по принципиальным направлениям совершенствования управления народным хозяйством“»[949]. Вполне возможно, что именно его и имел в виду Простяков, когда упоминал о второй встрече в феврале 1984 года:
6 марта 1984 года состоялось первое заседание Комиссии Политбюро ЦК КПСС под председательством Тихонова. Была рассмотрена записка «О принципиальных направлениях совершенствования управления», которую одобрили в целом и поручили произвести доработку положений записки к 20 марта. Второе заседание Комиссии Политбюро состоялось 16 апреля 1984 года. На нем было продолжено рассмотрение вышеназванной записки, которая приобрела уточненное название «Об основных направлениях дальнейшего совершенствования управления». Было решено до 20 апреля внести в нее последние уточнения. К 21 апреля документ был готов, после чего 26 апреля он был внесен на рассмотрение Политбюро[950].
Тут датировка событий совпадает с тем, что Простяков говорил о создании «Записки», одним из трех авторов которой он был. О ней мы подробней поговорим ниже.
Такая поспешность в создании комиссии и принятии базового документа была связана, по мнению Простякова, с тем, что Тихонов, несший главную ответственность за состояние дел в экономике, чувствовал себя все слабее и сразу после создания комиссии сделал себе дополнительный выходной в пятницу[951]. Черненко, пришедший к власти после смерти Андропова, и не был большим специалистом в экономической сфере, и тоже де-факто отошел от власти в силу болезни[952], поэтому всю работу по дальнейшей организации реформ они переложили на второго ее соучредителя — Михаила Горбачева. В состав комиссии помимо инициаторов вошли Гейдар Алиев, Андрей Громыко, Владимир Долгих, Иван Капитонов, Егор Лигачев, Григорий Романов, Николай Рыжков, то есть фактически все члены Политбюро и секретари ЦК КПСС, постоянно находившиеся в то время в Москве. Кроме них, в комиссию вошли все члены Совета министров, представляющие макроэкономические ведомства[953].
Так что комиссия фактически взяла на себя функции Политбюро по управлению экономикой. Неудивительно, что осенью того же 1984 года она была переименована в Комиссию Политбюро по управлению народным хозяйством[954]. В таком качестве она просуществовала до сентября 1985 года, когда Тихонов ушел на пенсию и на его место пришел Рыжков.
При комиссии была сформирована рабочая группа, ответственным секретарем которой стал первый заместитель заведующего Экономическим отделом ЦК КПСС Борис Гостев. Кроме того, была создана академическая рабочая группа по разработке реформ, которая стала именоваться «научной секцией»[955].
«Научную секцию» возглавлял академик Джермен Гвишиани, зять Косыгина и руководитель Всесоюзного научно-исследовательского института системных исследований (ВНИИСИ). Это был мощный советский think tank, созданный в 1976 году для «комплексного исследования научно-технических и социально-экономических проблем, имеющих большое народно-хозяйственное значение и носящих междисциплинарный характер исследований». Институт также являлся советским филиалом Международного института прикладного и системного анализа, созданного СССР и США (а позже и другими странами) в Вене для разработки вопросов научной кооперации в духе политики разрядки. Гвишиани с 1962 по 1985 год был также заместителем председателя Госкомитета по науке и технике СССР, то есть работал (с 1967 года) под началом неоднократно упоминавшегося выше Владимира Кириллина.
Именно ВНИИСИ, точнее команда радикальных молодых экономистов (Егор Гайдар, Петр Авен, Олег Ананьин, Вячеслав Широнин) под руководством упоминавшегося выше Станислава Шаталина (работавшего в ЦЭМИ в 1965–1976, во ВНИИСИ в 1976–1986 годах), взяла на себя разработку предложений по реформированию аппарата управления[956].
Если считать, что публикации Гайдара в 1984–1985 годах отражают его реальную позицию, изложенную в бумагах, представляемых в «рабочую группу», то их квинтэссенция звучит так:
В современных условиях при высоком уровне концентрации производства и решающем влиянии научно-технического прогресса на экономическое развитие попытка расширить хозяйственную самостоятельность предприятий за счет сокращения роли государства в управлении экономикой, ориентация на экономическую автономию предприятий не могут дать позитивных результатов. При ослаблении централизованного управления трудно поддерживать сбалансированность в экономике, эффективно решать вопросы специализации и развития производства, преодолевать дифференциацию в экономическом положении отдельных предприятий, отраслей и регионов[957].
Результаты работы «научной секции» в итоге существенно разошлись с политическими представлениями «заказчиков» процесса, сложившимися еще за год до того, как секция приступила к работе.
Как сказано выше, «рабочая группа» Госплана под руководством Степана Ситаряна в начале 1983 года предложила пакет реформ, состоявший из трех основных блоков: восстановление права директоров в значительной мере распоряжаться финансами предприятий; развитие кооперативной формы собственности; кардинальное сокращение управления предприятиями со стороны министерств и «перегруппировка» (сокращение числа) последних.
Небольшая, из трех человек, группа, созданная на первом этапе деятельности комиссии, в феврале 1983 года буквально за десять дней написала «записку» «О принципиальных направлениях совершенствования управления», которая была принята за основу ее дальнейшей деятельности.
По словам секретаря аппарата комиссии Игоря Простякова, он, Борис Гостев и консультант Экономического отдела ЦК КПСС Георгий Саркисянц породили эту «Концепцию» (он избегает слова «Записка») на основе «установок по принципиальным вопросам», которые были переданы им после одного из заседаний комиссии[958]. Установки, по его словам, сводились к следующему.
Собственность — остается общенародной (государственной) с повышением роли кооперативной собственности и допущением элементов частной собственности без применения наемного труда.
План и рынок — план сохраняется, но становится более гибким и менее директивным. Его доля в объемах производства предприятия снижается до 40–60 %. Растет доля «социалистического рынка», под которым подразумеваются прямые договоры между предприятиями.
Взаимосвязь центра и регионов. Регионам передается значительная часть полномочий по удовлетворению социальных и культурных потребностей граждан. Налоговая система становится двухуровневой с отчислением части налогов регионам, на территории которых размещены предприятия. Отраслевая система остается доминирующей в тяжелой и оборонной промышленности, транспорте и средствах связи. Предприятия остальных отраслей (кроме работающих на оборонную промышленность или общегосударственного значения) и сельское хозяйство передаются в ведение региональных властей.
Взаимоотношения органов управления и предприятий. Резко повышается самостоятельность предприятий в деле формирования своей производственной программы, накопления и распределения средств, установления системы оплаты труда. Для большинства предприятий влияние органов внешнего управления ограничивается установлением госзаказа и регулированием уплаты налогов, а также контролем за соблюдением природоохранных норм и других мер по соблюдению законодательства (с усилением штрафов).
Внешнеэкономические связи. Передача полномочий на уровень республик, регионов и предприятий. Организационные структуры: сокращение числа и укрупнение министерств, формирование по инициативе предприятий управленческих органов среднего звена, отмена контроля над количеством управленческого персонала на предприятиях[959].
Согласно мемуарам ответственного секретаря комиссии — активного сторонника реформируемой плановой экономики Бориса Гостева, которые дополняют Простякова, разработчики «Записки» стали учитывать роль не только отдельных предприятий, но и сложившихся объединений. Предстояло улучшить работу Госплана, Минфина и других центральных органов управления, а также появилась идея о разделении промышленности на централизованно управляемые базовые отрасли и те, которые можно передать возрожденным «совнархозам». «Актуальной задачей ставилось совершенствование организации управления в РСФСР»[960]. В интервью он также сказал, что, согласно итоговому варианту записки, власти планировали передать региональным органам предприятия всего трех отраслей — «легкая промышленность, бытовое обслуживание, пищевая промышленность. То, что связано с нуждами народа»[961]. То есть, например, строительство и производство стройматериалов, лесная и бумажная промышленность, химическая промышленность и бытовое приборостроение и многое другое должно было остаться за союзными министерствами. Это существенное различие с версией Простякова, обусловленное, видимо, разными вариантами текста итогового документа и меняющимися указаниями.
Гостев в интервью утверждал, что группа заслушала большое количество представителей различных ведомств[962]. В итоге в 1984 году на уровне комиссии Тихонова — Горбачева отказались и от идеи 1982 года поставить во главу угла бюджет и усилить эксплуатацию населения, и от многих идей Андропова по ужесточению дисциплины. Зато в дело пошла либерализационная часть его пакета реформ в самом широком виде.
Очевидный акцент концепции на сокращении влияния центра и общесоюзных министерств и передаче огромного объема полномочий в регионы был, видимо, связан с планом Андропова по изменению админстративно-территориальной системы. «Прогрессистское» окружение Андропова, согласно Вольскому, разрабатывало радикальные планы по отказу от деления страны на союзные и национальные республики и созданию вместо них системы универсальных штатов (41 — по предложению Вольского и Евгения Велихова), которым бы подчинялась местная промышленность[963].
Рыжков в интервью говорил, что в масштабах государства «мы предлагали десять округов таких. …Вопрос стоял об экономике», и привел аналогию, что позже в РФ была реализована идея о 7 федеральных округах[964].
Согласно Долгих, Андропов задумывался о создании Среднесибирского и Дальневосточного бюро партии, а также передачи РСФСР больших прав на управление, создание новых министерств:
Говорили: может, надо какие-то регионы собрать в кулак, потому что очень сложно и трудно стало конкретными делами руководить из Москвы[965].
Так идея неосовнархозов получила поддержку уже широкого круга преемников Андропова, среди которых был и Долгих, и Горбачев, и сам (вынужденно) Гостев, который, как говорилось выше, совнархозы не любил[966].
В подобную риторику и Горбачев облекал свои персональные представления о должном реформировании, сложившиеся еще в 1960-е годы. В мемуарах он прямо одобряет создание совнархозов и фактически выводит из нее свою политику сокращения роли союзного центра и дебюрократизации:
По моим наблюдениям, Хрущев с его взглядами и намерениями мог пойти значительно дальше, если бы не обстановка, в какой ему приходилось действовать. <…> Мне кажется, что в ряду многих постановлений тех лет, расширявших права республик, краев, областей, местных органов Советской власти и отдельных предприятий, переход в 1957 году к совнархозам, к управлению по территориальному принципу на базе экономических районов был нацелен прежде всего против бюрократического централизма. Совнархозы ломали ведомственные перегородки в нашей экономике, смягчали диктат центра, создавали больший простор для местной инициативы, для кооперирования производства и более эффективного использования ресурсов в пределах регионов. …Так было и у нас в Ставрополье, где в значительной мере именно благодаря совнархозам удалось модернизировать пищевую и легкую промышленность, создать новые химические и машиностроительные предприятия, энергетическую базу[967].
Простяков пишет в мемуарах, что, собственно, от членов самой комиссии (тогда еще формально не созданной), то есть от членов Политбюро, они в феврале 1984 года получили только разрозненные указания, не увязанные ни у кого из членов комиссии в сколь-нибудь стройную систему[968]. Рыжков вообще затруднялся с обоснованием своих реплик, поглядывая на своих помощников в поисках поддержки[969]. Наиболее конкретные и развернутые указания поступили от Тихонова.
Тихонов (вел встречу и тон на ней задавал именно он) подчеркнул необходимость сохранения отраслевого принципа управления и расширения самостоятельности предприятий[970].
Таким образом, «концепция», написанная Простяковым, Гостевым и Саркисянцем, она же записка «Об основных направлениях дальнейшего совершенствования управления», была принята 26 апреля 1984 года Политбюро и послужила основой для формирования постоянной Комиссии по совершенствованию управления народным хозяйством, как о том говорилось выше. Хотя авторство всех идей «записки» троим ее авторам было бы приписывать неправильно, именно «записка», прошедшая за год путь от первичного документа рабочей группы к Андропову, от него к Тихонову, Горбачеву и Рыжкову, а от них в виде указаний к Гостеву, Простякову и Саркисянцу, и стала в итоге основной программой первых лет перестройки. Андрей Яник в своей работе формулирует эту программу так:
На начальном этапе, в 1987–1988 годах, основными элементами новой экономической политики М. С. Горбачева стали:
— расширение самостоятельности промышленных предприятий на принципах хозяйственного расчета и самофинансирования;
— постепенный переход к смешанной экономике через стимулирование кооперативного движения;
— отказ от монополии внешней торговли и постепенная интеграция советской экономики в мировой рынок;
— административная реформа и сокращение числа отраслевых министерств и ведомств[971].
Тем временем научная секция комиссии под руководством Гвишиани только к началу 1985 года породила 120-страничную «Концепцию совершенствования хозяйственного механизма предприятия». Ее подготовили отделы ВНИИСИ под руководством заместителя директора по научной работе Бориса Мильнера и Станислава Шаталина. Егор Гайдар, который, будучи сотрудником Шаталина, активно работал над документом, впоследствии вспоминал о его содержании:
Речь… в названном документе шла о достаточно осторожной экономической реформе, важнейшей предпосылкой которой было ужесточение финансовой и денежной политики. Предполагалось отказаться от директивных плановых заданий, ввести стимулы, связанные с прибылью, сохранить строгое нормативное регулирование заработной платы, постепенно либерализовать цены по мере стабилизации положения на отдельных рынках, осуществить осторожные меры по либерализации внешнеэкономической деятельности, создать рядом с государственным частнопредпринимательский и кооперативный секторы экономики[972].
Гайдар, очевидно ничего не знавший об уже принятой в апреле 1984 года записке «Об основных направлениях дальнейшего совершенствования управления», считает разрабатываемый им по поручению Рыжкова документ верхом допустимого радикализма и именно это полагает причиной его провала. Однако в действительности ученые оказались менее радикальными, чем чиновники. Составленный ими документ предлагал вполне рационально обоснованный, но слишком (с точки зрения политиков) осторожный путь к реформам. Прежде всего, видимо, это касалось финансовой дисциплины, с которой новым лидерам страны было не по пути. Они хотели дать больше бюджетных денег субъектам экономики и разрушить систему министерств и вовсе не стремились соблюдать бюджетный баланс, как это делали предшественники и как им советовала продолжить делать наиболее радикальная часть прорыночно настроенных экономистов-«товарников».
«План Черненко» как основа первого этапа перестройки экономики
Проанализированные выше перспективные планы и программы, разрабатываемые в 1983–1984 годах, кажутся чрезвычайно значимыми с современной точки зрения, когда мы можем оценить, как они повлияли на развитие перестройки на всех ее стадиях. Однако вскоре после официального создания Комиссии Политбюро по совершенствованию управления народным хозяйством и сразу после разработки плана реформ рабочими группами аппарата правительства, предшествующими созданию комиссии, Константин Черненко подписал 27 мая 1984 года чрезвычайно любопытный документ, который можно охарактеризовать как его личный «экономический план». Этот документ, созданный через три с половиной месяца после начала правления Черненко и озаглавленный «В Политбюро ЦК КПСС», был, судя по отметкам на нем, рассмотрен на заседании 31 мая 1984 года[973]. В результате было принято постановление Политбюро, посвященное записке, получившее официальный заголовок «О разработке Основных направлений экономического и социального развития СССР на перспективу»[974]. Постановление было разослано по республиканским комитетам партии и министерствам для выработки в двухмесячный срок конкретных предложений.
Записка носила масштабный и программный характер и, судя по содержанию, более или менее целиком была подготовлена Экономическим отделом ЦК КПСС — или была написана одной из бригад «писателей» докладов для Черненко под сильным влиянием сотрудников отдела, а также с учетом мнения Горбачева и Рыжкова.
Документ уже во втором абзаце констатировал, что
в народном хозяйстве накопилось немало трудностей и нерешенных проблем. Со второй половины 70-х годов в общественном производстве стали проявляться негативные тенденции. Снизились темпы прироста национального дохода, в ряде отраслей обострились диспропорции… замедлилось повышение жизненного уровня населения, а это уже имеет политическое значение…[975]
Смысл записки Черненко состоял в необходимости выработки мер и приоритетов, которые должны войти в документы предстоящего XXVII съезда партии. Записка, собственно, определяет, какие они должны быть, с его точки зрения, и в каком порядке расставлены.
Начинает Черненко не с вопросов развития индустрии, как Брежнев в своем «завещании», а с необходимости улучшения жизни населения. То есть программа в своей интенции социально ориентирована. Первой мерой предлагается реализация Продовольственной программы Горбачева для «улучшения снабжения населения продуктами питания» и предусматривается для этого
ускоренное социальное переустройство села, улучшение отдачи созданного в АПК потенциала и направляемых сюда социальных и финансовых ресурсов, а также снижение потерь по всему циклу производства, хранению и переработке сельскохозяйственной продукции[976].
То есть Горбачеву удалось убедить генсека в том, что «ускоренное социальное переустройство села» — средства на дополнительные дороги, газопроводы, школы, больницы, дома культуры и дома для крестьян, или, проще говоря, очередные безвозвратные капитальные инвестиции в сельское хозяйство — это главная и первоочередная задача партии и государства, решение которой обеспечит и выполнение Продовольственной программы, а значит, решит самую главную проблему страны — вопрос недостатка продовольствия. Вторая задача обозначалась декларативно — улучшение отдачи ресурсов, вложенных в АПК. А вот вопрос инвестиций в переработку и сохранение продовольствия в этом плане был для Черненко только третьей по степени важности задачей. Четвертая задача в данной сфере, оглашенная Черненко, — повышение урожайности путем механизации, химизации и мелиорации, что было наследием брежневской программы аграрного развития[977].
Следующий крупный пункт программы состоял в решении жилищной проблемы. Признавая, что половина семей в стране по-прежнему не имеет нормального жилья (а 25 млн человек имеет и вовсе менее пяти метров жилой площади) и эта проблема вызывает наибольшее количество писем в органы власти, Черненко предложил не только выделить дополнительные средства на решение этой проблемы, но и всячески расширять кооперативное и индивидуальное жилищное строительство, а также отказаться от практики сноса «добротного жилья»[978]. Возможно, имелось в виду уничтожение малоэтажной застройки в городах при строительстве массового панельного жилья.
Третьей крупной проблемой Черненко виделось отставание производства товаров народного потребления от прироста денежной массы. Он сообщил товарищам, что по данным ЦСУ объем неудовлетворенной денежной массы составляет 50 млрд рублей. Для преодоления этой проблемы он в своем докладе впервые предложил меры, выглядящие реалистичными, а не набором общих пожеланий. Было предложено резко увеличить долю предприятий группы Б в экономике, усилить легкую промышленность, потребовать производства большего количества товаров народного потребления от тяжелой и оборонной промышленности, заставить местные органы власти активнее заняться развитием сферы услуг. Тут же нашлось место для любимой идеи Ричарда Косолапова — разобраться в «дисбалансе» и «уравниловке» в зарплатах и привести их к зависимости от результатов труда и повышения производительности. Также предполагалось усилить использование труда пенсионеров, которых насчитывалось в стране уже 53 млн (во второй части цитировался документ 1979 года, отложившийся в архиве Черненко, с аналогичными предложениями, но тогда речь шла о 40 млн), и пересмотреть минимальный размер пенсий (видимо, в сторону повышения)[979].
В том же духе — отказа от финансового реформирования — была сформирована и задача «пересмотра цен». Констатировав, что линия партии на стабильность цен подвергалась эрозии и цены на многие товары были повышены, Черненко отметил, что в результате многие дешевые продукты были «вымыты» из торговли, от чего пострадали малообеспеченные семьи. Из этого следовало, что надо создавать более «гибкую» систему цен[980].
На этом абзаце весь «реформизм» документа заканчивается, и последующие несколько страниц посвящены тому, на что будут в дальнейшем раздаваться деньги. В порядке перечисления: прочие социальные вопросы (здравоохранение, образование, условия охраны труда и сохранение окружающей среды), «святая святых» — «поддержание на необходимом уровне обороноспособности страны», интенсификация производства за счет введения автоматизации и новых технологий, усиление использования богатств Сибири и Дальнего Востока, привлечение молодежи в село, улучшение структуры экспорта за счет более технологически сложной продукции[981].
Отвечая на возникающий у читателей вопрос — откуда же возьмутся средства на реализацию всех этих задач, — автор текста не делает открытий и говорит об этом только один раз, как раз после заявлений о «святая святых» — обороноспособности. Средства, по его мнению, должны появиться за счет повышения производительности труда в результате интенсификации и механизации ручного труда, поиска внутренних резервов и экономии расходуемых материалов[982]. Относительно новая идея (повторяющая «завещание» Брежнева, о котором шла речь выше) состояла в том, чтобы не вдаваться в долгосрочные капитальные инвестиции, сократить количество новых строящихся заводов и сроки их строительства, а использовать получше уже имеющиеся мощности на старых, которые недозагружены[983]. Но это прямо противоречило установкам, данным в начале того же «плана Черненко» на ускоренное обновление производственной базы, особенно в сфере машиностроения (то есть де-факто и ВПК), металлургии и топливно-энергетической сфере. Очевидно, что это, как и сельское хозяйство, о котором шла речь в начале текста, — самые расходные, капиталоемкие отрасли. То есть фактически ни о каком сокращении расходов или отказе от «священных коров» советской экономической политики речи не шло, несмотря на реальное тяжелое финансовое положение страны. Наоборот, в документе уже была полностью сформирована идеологическая база первого периода перестройки:
Речь идет не о простом количественном наращивании объемов производства… нужен подлинно качественный сдвиг в их работе, что должно создать основу для ускорения научно-технического прогресса (выделено нами. — Н. М.) во всем народном хозяйстве[984].
Парой абзацев отдавалось должное и идее, что при укреплении централизма «следует смелее идти на расширение прав предприятий, их самостоятельности и ответственности, создание подлинного хозрасчета…» Ставилась задача «выявить все прогрессивное. Обобщить итоги проводимых [хозяйственных] экспериментов»[985].
Весь документ носил следы яркого компромисса между различными группами влияния в сфере экономической политики. В нем представлены позиции Горбачева (сельское хозяйство, обеспечение населения жильем), Рыжкова (машиностроение и экономические эксперименты в промышленности), Долгих (металлургия и топливно-энергетический комплекс), Косолапова (ограничение зарплат, возвращение дешевых товаров для бедных), ВПК. Меньше получили финансисты (Гарбузов и Байбаков), но об их нуждах (проблема денежного навеса) тоже вспомнили. Примечательно, что в отличие от программы реформ, разрабатываемой комиссией Политбюро и описанной в предыдущем параграфе, в «плане Черненко» не шло речи ни о развитии кооперации, ни о расширении связей предприятий между собой или тем более выходе их на международный рынок. Осталась практически без его внимания и борьба с расхищением произведенной продукции и деталей, которой как раз активно занимались в этот период правоохранительные органы.
В целом получившийся документ был прежде всего «горбачевским» по выбору приоритетов экономической политики и сферы будущих капиталовложений. Он был нацелен прежде всего на раздачу ресурсов и имел очень слабые и неопределенные предложения по их получению. Принятое на его основе постановление Политбюро «О разработке Основных направлений экономического и социального развития СССР на перспективу» породило заявки от региональных комитетов партии и министерств на резкое увеличение финансирования капитальных инвестиций, которые рассматривались и в основном удовлетворялись Политбюро во второй половине 1984 года[986]. Более того, в июле 1984-го Черненко вернулся к вопросу развития машиностроения и автоматизации производств в специальной записке к членам Политбюро и санкционировал проведение пленума ЦК КПСС по данному вопросу, о котором мы будем много говорить в следующей части книги[987]. Направления инвестиционной политики в СССР в первые два года реформ (1985–1986) в целом соответствовали «плану Черненко» и только к концу 1986 года начали обретать иное наполнение.