Желающих предупредить об этом было немало — вспомним фильм «От зарплаты до зарплаты», с которого мы начали эту часть книги. Однако имеющаяся у недавних провинциалов, внезапно получивших «самые главные рычаги» в государстве, жажда реванша над «московской бюрократией», их самомнение и гордыня не позволили им прислушаться к разумным советам экспертов и политиков с другим мнением.
ВЫВОДЫ
Больше всего обидно, что мы уже сколько десятилетий не можем набить магазины от Бреста до Владивостока современным барахлом и едой. Здесь, судя по всему, нужна настоящая смелость, готовность пойти на риск…
Идея умного и опытного работника центрального партийного аппарата Анатолия Черняева о том, что магазины от Бреста до Владивостока можно запросто «набить» «современным барахлом и едой» при «смелом» политическом решении, была весьма распространена в советской политико-экономической элите, особенно среди тех, кто не имел прямого отношения к производству и распределению потребительских товаров и продовольствия. Притом что население ждало решения проблем с обеспечением продовольствием и повышения жизненного уровня, правящие страной инженеры-оборонщики традиционно считали эти темы не слишком «сложными», а значит, и не особо важными на фоне своих приоритетов.
Однако при рассмотрении реалий советской экономической политики становится ясно, что она формировалась как минимум в двух измерениях: государственно-идеологическом и ресурсно-отраслевом.
В государственно-идеологическом измерении речь шла об управленческих методах, законах, реформах и технологиях. В ресурсно-отраслевом — о реальном перераспределении общегосударственного бюджета на нужды отраслей и политических групп (и отдельных личностей), за ними стоящих. В первом случае речь шла о легальной и обсуждаемой публично деятельности, во втором случае — о преимущественно теневом лоббировании, тайных договоренностях и реальной жесткой политике, при которой не только ломались судьбы людей, но и определялись перспективы целых кластеров общественной и экономической жизни. Поэтому выводы из книги нам кажется важным разделить на две эти группы. Они не противоречат друг другу, но нуждаются в отдельном сравнении.
ГОСУДАРСТВЕННАЯ И ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СФЕРЕ
История советской экономической политики в 1965–1989 годах показывает, что весь этот период руководство страны и связанные с ним группы экономистов из высшей бюрократии, академической среды и реального сектора экономики бились над решением одних и тех же задач.
Как перезапустить экономику, повысить ее эффективность, резко модернизировать? Как заполучить или выработать современные конкурентоспособные технологии? Как сочетать между собой налаживание дисциплины и порядка и вместе с тем очевидную необходимость реализации материальных стимулов? Как при этом не выпустить ситуацию из-под контроля, не дать «разбазарить средства» и «нажиться» сверх меры тем, кто будет на практике реализовывать глобальные замыслы? Как повысить цены и эффективно распределить полученные доходы среди нуждающихся социальных групп? Как отбить претензии влиятельных лоббистов, имеющих своих представителей на всех этажах властной иерархии, включая членов Политбюро? Как, наконец, самим членам Политбюро и членам правительства СССР согласовать между собой свои порой весьма расходящиеся представления о нужном и должном?
В этом контексте становится понятно, почему явно назревшие реформы многократно отменялись и перекладывались на будущее. В известной логической загадке хозяину предлагалось перевезти волка, козу и капусту с одного берега реки на другой на лодке, где было место всего для одного дополнительного объекта. Ему также надо было добиться того, чтобы все объекты перемещения в результате этой операции остались целы. Задача разрешалась нетривиальным ходом, связанным с временным возвращением одного из уже перевезенных объектов обратно. Советским руководителям в рамках схожей задачи приходилось оперировать как минимум двумя десятками ключевых инструментов реформирования и определять порядок их использования. При этом большинство из них уже было опробовано ранее, и было в общем известно, какие проблемы они могут вызвать.
Поиски оптимальной комбинации и по возможности беспроигрышных решений осложнялись тем, что люди, призванные принимать решения и научно обосновывать их, кто в большей, кто в меньшей степени находились под воздействием идеологии строительства коммунизма (социализма). Это удерживало их от предложения мер, свойственных «буржуазной» экономике, и тем более от прямого копирования ее важнейших механизмов, то есть рациональное целеполагание в выстраивании экономически и социально эффективных схем было сильно ограничено идеологически. Значительное влияние в первой половине 1980-х годов имело и состояние здоровья «первых лиц», и их сложные взаимоотношения, и взаимное недоверие.
С точки зрения реальной экономики ситуация в СССР 1965–1987 годов была очевидна — в отсутствие реальных хозяев производительность была низкая, в результате экономическая эффективность производства сильно отставала от западных конкурентов. Но не это, не колоссальные расходы на непроизводительную «оборонку» и многочисленных «людей в погонах» и тем более не технологическое отставание были самой главной проблемой.
Как следовало из цитируемого в четвертой части доклада Брежнева (осень 1980 года), главная проблема руководителям страны виделась в том, что при примерно двукратном росте производимой промышленной продукции за достаточно короткий период 1965–1980 годов базовые отрасли (прежде всего металлургия, добыча руд и угля, а также энергетика) не успевали наращивать производство сопоставимыми темпами. Для сравнения, наши современники могут себе представить, что было бы, если бы в России 2021 года выпускалось почти всего, кроме продовольствия, и в первую очередь машиностроительной продукции и топлива, в два раза больше, чем в 2006-м.
Однако при этом расходы ресурсов на производство единицы продукции были слишком высоки, примерно в четыре раза выше западных. А это понуждало строить добывающую промышленность соответствующих размеров, что требовало коллосальных капитальных инвестиций. Выделять эти инвестиции уже не было возможности, поскольку они тратились на аграриев, оборонку и растущие социальные расходы. Соответственно возникал ряд «узких мест», которые тормозили развитие промышленности. Прежде всего это недостаток металлов, их плохое качество и небрежное использование в производстве. Кроме того, интенсивное производство велось без адекватной замены оборудования — промышленные мощности устаревали. Гонка за объемами производства приводила к строительству новых (зачастую огромных) заводов для каждой новой массовой модели, а не к смене оборудования и обновлению модельного ряда. К тому же к концу 1970-х в силу демографических причин для вновь построенных заводов уже не хватало персонала.
На такую экстенсивную политику развития уже не хватало ресурсов, приходилось снижать темпы роста. Однако еще в 1981 году ситуация отнюдь не выглядела катастрофично. Надо было просто решить, какой именно из священных коров (ВПК, космос, армия, сельское хозяйство, стабильные цены, социальная политика, помощь союзникам и сателлитам) пожертвовать. Где-то надо было урезать расходы, чтобы оживить металлургию, горнорудную, лесодобывающую и угольную промышленность, нефтедобычу и нефтепереработку, поискать дополнительных средств на развитие атомной энергетики и переработки сельхозпродукции.
Критически важным было только то, что цены в советской экономике были плохо сбалансированы и не учитывали трендов десятилетий устойчивого развития. Базовые потребительские товары продавались по ценам 20-летней давности в условиях повышения общих доходов населения. Это происходило в ситуации, когда объем производства этих товаров уже было невозможно удержать на прежнем уровне в абсолютных величинах, не то что его увеличить в процентном отношении, чтобы удовлетворить возрастающие потребности граждан. Это означало постоянный рост дефицита и усиление социального недовольства. При этом к 1980-м годам уже было непонятно, что лучше — тотальное недовольство дефицитом или однократное недовольство от повышения цен при последующем сокращении дефицита. После смерти Суслова, главного идеолога стабильных цен на основные товары, Брежнев принял решение о повышении, но оно не было реализовано ни Андроповым, ни его наследниками на посту Генсека.
Однако ценовая политика прямо влияла на бюджет, который с учетом больших непроизводительных расходов (оборонка, военнослужащие, социальные обязательства, не говоря уже о поддержании советских союзников в Восточной Европе и других странах планеты) с трудом сводил концы с концами. Он не подразумевал создания существенных резервов, которые появились у других государств-нефтепроизводителей в эпоху сверхвысоких доходов 1970-х — начала 1980-х годов, а значит, был готов обрушиться в результате любого крупного экономического события, будь то советская внешнеполитическая авантюра, неудачная внутренняя реформа и уж тем более серьезное падение цен на нефть на мировом рынке.
Упоминающие о зависимости СССР от нефтяного экспорта при этом обычно не учитывают тот факт, что за твердую валюту страна продавала всего 5 % нефтедобычи. Странам-сателлитам шло 10 % в обмен на поставки (в лучшем случае) трамваев, зеленого горошка в банках и полированной мебели. А 85 % нефти бездарно тратились внутри страны, прежде всего на освещение и отопление растущих городов и топливо для все возрастающего количества неэкономичных моторов тяжелых грузовиков, тракторов, комбайнов, самолетов и, конечно, танков. При этом отопление зачастую «грело воздух», а техника использовалась крайне неэффективно.
Советские экономические власти могли бы всерьез задуматься (а не впустую декларировать, что нередко случалось) об экономии этих расходов и о наращивании нефтяного экспорта в обмен на свободно конвертируемую валюту, в частности о том, стоит ли в целом так мощно инвестировать в советскую агропромышленную сферу? И окупается ли наделение ее дешевым бензином и дизельным топливом? Или же стоит сократить эти расходы топлива, чтобы направить большее количество нефти на экспорт для прямой закупки продовольствия (прежде всего мяса) за рубежом?