Особый тип «производственников» назывался «аграрниками» («сельхозниками»). Они разделяли позицию «производственников» по всем основным вопросам, однако отличались жесткими требованиями о перераспределении максимальной части бюджета (общегосударственных инвестиций) в свою пользу и в этом плане были конкурентами большинства «производственников».
«Производственники» и «аграрники» жестко лоббировали требования директоров и / или председателей колхозов — получить как можно больше свободы и инвестиций, как можно меньше контроля — и были готовы отчитаться любыми показателями (ростом производительности, прибыльности, занятости) о своих успехах.
Третьей группой были «товарники» 1960–1970-х, превратившиеся к концу 1980-х годов в «рыночников». Они поддерживали «производственников» в плане расширения прав директоров предприятий, стремились к большей либерализации рынка частной инициативы. Целью было радикальное улучшение с ее помощью сферы бытового обслуживания населения. Часть «рыночников», профессионалы в финансово-банковской сфере, настаивали на необходимости баланса в сфере государственных финансов и критиковали общий дисбаланс советской экономической системы. В этом вопросе они вполне находили общий язык с «плановиками», как и в вопросе необходимости сокращения объемов ВПК. Хотя в целом «товарники» максимально стремились к сокращению функций и полномочий министерств и планирующих органов и энергично лоббировали интересы любых потенциальных экономических акторов: директоров, руководителей кооперативных объединений, частных производителей.
Четвертая группа, участвующая в формировании экономической политики, представляла из себя «ортодоксов»-«антитоварников». Это были жесткие сторонники плановой экономики и дисциплинирования, морального стимулирования работников, плотного контроля государства, партии и профсоюзов за директорским корпусом. Они были решительными противниками любой частной инициативы как подрывающей «достижения социализма». Они настаивали на применении репрессивного законодательства за любые нарушения установленного экономического и социального порядка. Вместе с тем эти люди были менее влиятельны в сфере собственно реальной экономической политики, тем более реального производства. В большинстве отраслевых отделов ЦК КПСС они не были особенно заметны, а вот в идеологических и функциональных (оргпартработы, административном, общем) отделах, партийной прессе, региональной партийной бюрократии и академической среде их было довольно много. Мнение «ортодоксов» было важно для части высшего руководства страны, в первую очередь идеологического. Более того, без подобных ригористов было трудно поддерживать партийную дисциплину и бороться с коррупцией, а стало быть, на уровне Политбюро, где принимались стратегические решения, и даже на уровне повседневной текучки Секретариата и аппарата ЦК КПСС, Госплана, некоторых министерств (например, Минсельхоза) их позиция не могла не учитываться.
Для администраторов-практиков все перечисленные позиции и вызываемые ими споры имели относительную ценность. Истину они искали в ходе экспериментов, аргументация в пользу которых бралась и от представителей упомянутых выше идейных групп. Однако эти эксперименты, как правило, не приводили ни к каким осязаемым и долгосрочным результатам. Не давали их и практики массовой мобилизации на «добровольно-принудительной основе», вроде «соревнований» и «соцобязательств».
Позиция политического руководства страны в течение 1965–1989 годов не отличалась последовательностью по нескольким ключевым причинам. Объективно оно так и не могло сформулировать долгосрочные реальные цели своей экономической политики. Речь шла не о планируемых объемах производства, а о векторе развития хотя бы на двадцатилетнюю перспективу. Руководящий круг в Политбюро не хотел ради твердо установленных принципов упускать возможность оперативно контролировать распределение ресурсов и оставлял за собой возможность в любой момент объявить новые масштабные инициативы.
Поэтому все попытки реальных экономических экспертов (как внутри академического сообщества, так и в группах прогрессивного чиновничества) предложить поэтапный и масштабный план отвергались, хотя, как правило, сами попытки были вызваны импульсами со стороны «первых лиц». В итоге в заочных битвах экспертных групп побеждали всегда те, кто лучше мог сделать предложения по пунктиру мыслей вождя и кому затем повезло, что «расклады» в Политбюро сложились в пользу его плана. Это практически исключало появление какой-либо системной дорожной карты реформ, если только члены правящей группы в Политбюро не договаривались между собой о решительной необходимости что-то делать для быстрого исправления сложной ситуации. Такое за описываемый период случилось три раза — в 1965, 1984 и 1985 годах. Однако только реформа 1965 года была проведена хоть сколь-нибудь последовательно и в оговоренных рамках, хотя и закончилась не так, как желал ее главный лоббист. План 1984 года (сокращение функций министерств, усиление регионов, освобождение предприятий, либерализация внутреннего рынка и внешней торговли, кооперативы) был реализован в 1986–1988 годах в виде не связанных друг с другом мероприятий. Они же в свою очередь похоронили планы и инициативы 1985 года («ускорение», Госагропром, борьбу с алкоголизмом и «нетрудовыми доходами»), которые также реализовывались разрозненно.
Огромное давление на формирование экономической политики оказывали и две перманентно конкурирующие за бюджетные средства группы — предприятия военно-промышленного комплекса и сельского хозяйства. Необходимость удовлетворять их возрастающие запросы разрушала даже те планы, которые удавалось согласовать.
В начале 1980-х годов к центрам выработки реформ (аппарату Совета министров СССР, Госплану СССР) присоединился и Экономический отдел ЦК КПСС. Его новый глава Николай Рыжков был вполне готов развивать идеи, давно имевшиеся у многих его сотрудников. Именно этой структуре было поручено координировать заказ Андропова и группы его молодых выдвиженцев на разработку общего направления реформирования экономики, хотя реально над этими темами по-прежнему работала коалиция из соратников Косыгина, сотрудников аппарата Госплана и прогрессивных экономических научных институтов.
В этих условиях члены Политбюро стремились найти безошибочную стратегию, балансируя между различными «группами интересов» и их идеологическими требованиями. Столкновение двух групп, ранее одинаково близких к Брежневу, но оказавшихся после него в самостоятельном плавании (Андропова — Устинова — Громыко — Горбачева и Черненко — Тихонова — Гришина — Щербицкого), было обусловлено не только личными конфликтами и претензиями. По большому счету речь шла о том, ударяться ли сразу и с ходу в новые экономические авантюры, связанные с неотложными делами, или оценить и стабилизировать ситуацию. Однако лидеры обеих групп — и Андропов, и Черненко — сходились на том, что для начала нужно навести элементарный порядок. Под этим понималось ужесточение мер борьбы со всеми «пережитками капитализма», то есть любыми криминальными проявлениями от мелкого воровства до «антисоветской агитации».
Однако наиболее важной темой в тот момент являлось не дисциплинирование. Непонятно было, какие меры будут эффективны в борьбе со связкой «денежный навес, инфляция, дефицит потребительских товаров». Финансово-экономический блок правительства настаивал на немедленном и резком (двукратном!) повышении розничных цен. Однако предыдущие повышения не только негативно воспринимались населением, но и вызывали протесты многих советников «первых лиц», отражавших мнение весьма значительных групп высшей бюрократии. Не достигали они и главной социальной цели — не наполняли прилавки. А тот факт, что они помогали наполнять бюджет, был для большинства членов Политбюро глубоко вторичен. Они были «политической властью», а не Совмином, которому было поручено зарабатывать и считать деньги.
Тут наиболее показательным примером явилась борьба за повышение цены на хлеб — ключевой товар, разрушающий как национальный бюджет, так и внешнеторговый баланс. Цену на него за двадцать с лишним лет так и не подняли. Поэтому 1 декабря 1982 года, когда не вступило в силу уже принятое при Брежневе, но отмененное при Андропове решение Политбюро о повышении цены на хлеб, можно считать одной из двух ключевых дат, запустивших механизмы окончательного разрушения советской экономики и государственности. Второй датой является 30 декабря 1979 года, когда началось вторжение в Афганистан, которое быстро привело к продовольственному кризису в СССР и резкому ускорению «гонки вооружений». Хотя этим процессам пришлось пройти еще несколько «поворотных пунктов» в соответствии с приоритетами первых лиц партии и государства.
В 1983–1984 годах, при правлении Андропова и особенно Черненко, публичную поддержку получила прежде всего четвертая идеологическая группа — жестких сторонников плановой экономики из числа открытых неосталинистов (группы Ричарда Косолапова), за спинами которых первая (осторожные прогрессисты) и третья (энергичные реформаторы-«товарники») группы разрабатывали «свежие идеи» для Андропова, Горбачева, Тихонова, Рыжкова. Порожденная ими записка «Об основных направлениях дальнейшего совершенствования управления», принятая Политбюро 26 апреля 1984 года, не только послужила основой для формирования постоянной Комиссии по совершенствованию управления народным хозяйством, но и во многом определила «программу» второго этапа перестройки (1986–1988 годов).
Однако на первом этапе, в начале реформ (1985–1986) Горбачев в экономической сфере начал реализовывать милитаристскую и дисциплинирующую программу Андропова 1982–1983 годов, которая подразумевала перевооружение ВПК и борьбу с «распущенностью», под которой понимался и алкоголизм. Даже создание Госагропрома на первом этапе было не мерой по либерализации, а существенным ужесточением системы управления в этой сфере, соответствующей горбачевскому проекту 1981–1982 годов. Лишь после отставки Тихонова и прихода на пост предсовмина Николая Рыжкова, а также резкого падения мировых цен на нефть, которое поставило под вопрос возможность проведения начатого курса на полное техническое переворужение промышленности, из запасников был вынут проект реформы 1984 года, частично отраженный в «плане Черненко» того же года, который стал подаваться как новаторство именно горбачевской и рыжковской команд. Со второй половины 1986 года идеология дисциплинирования постепенно начинает уходить в прошлое, однако стратегия поддержки милитаризации держится еще два года, поскольку является естественной для «производственников» во главе с Рыжковым и «аграрников» во главе с самим Михаилом Горбачевым.