[695]. Вместе с тем заметные обществу практические дела Андропова в социально-экономической сфере были направлены на милитаризацию экономики и дисциплинирование населения[696]. В том же духе действовал и его наследник на посту генсека Константин Черненко. Как «консервативные» тренды в их политике сочетались с реформаторством и инновациями, и будет рассматриваться в этой главе.
Начнем мы ее с практических деяний этих двух генсеков в 1982–1984 годах в сфере милитаризации и дисциплинирования, а закончим параграфами, посвященными разработке и подготовке реформ, которые реализовывались уже в правление Михаила Горбачева.
ДИСЦИПЛИНИРОВАНИЕ ПО АНДРОПОВУ: ТЕОРИЯ И ПРАКТИКИ
Милитаризм и конфронтация с Западом
Входят Мысли о Грядущем, в гимнастерках цвета хаки.
Вносят атомную бомбу с баллистическим снарядом.
Они пляшут и танцуют: «Мы вояки-забияки!
Русский с немцем лягут рядом; например, под Сталинградом».
И, как вдовые Матрены, глухо воют циклотроны.
В Министерстве Обороны громко каркают вороны.
Входишь в спальню — вот те на:
на подушке — ордена.
Один из главных «реформистов» в советской элите 1980-х, ключевой экономический советник Николая Рыжкова, а потом Михаила Горбачева Анатолий Милюков считает, что задержка с назревшими к 1980-м годам реформами произошла по двум причинам. Во-первых, сохранялись «сусловские» установки в идеологической сфере. Во-вторых, проблема была в неполной политической дееспособности реформатора Николая Рыжкова. При Андропове и Черненко и до назначения в сентябре 1985 года председателем Совета министров СССР он был всего лишь секретарем ЦК КПСС по экономическим вопросам, даже не членом Политбюро, а других людей, могущих проводить экономические реформы, в руководстве не было.
Вместе с тем экономисты (да и ближнее окружение Андропова) в своих мемуарах, как правило, избегают упоминать о крайне напряженной ситуации во внешней политике в «андроповский» период, особенно в отношениях с Западом. Происходящее в этой сфере оказало важное влияние на экономическую политику Андропова. Советская оккупация Афганистана не просто стоила СССР гигантских расходов — она возобновила острый конфликт СССР со странами Запада, казалось бы погашенный Брежневым за 1970-е годы[697]. Приход к власти Рональда Рейгана, начало программы «Звездных войн» и общая риторика Вашингтона в отношении СССР не оставляли сомнений в том, что с «той стороны» готовы дать жесткий ответ в случае необходимости. Страх открытого ядерного конфликта между СССР и Западом вновь, впервые за два десятилетия после Карибского кризиса, стал общим настроением по обе стороны океана.
Бывший секретарь ЦК КПСС Константин Катушев, который при Брежневе отвечал за СЭВ, в конце 1981 года назначенный послом на Кубу, в декабре 1982-го получил от новоизбранного Генерального секретаря нетривиальное задание:
Андропов поручил мне убедить Ф. Кастро в необходимости создания с соответствующей помощью СССР собственного оборонительного потенциала, способного за счет применения обычного неатомного оружия нанести в случае нападения на Кубу вероятному агрессору неприемлемые потери, особенно людские. Ю. В. Андропов поручил еще раз привлечь внимание Ф. Кастро к тому, что в американском обществе не прошел «вьетнамский синдром», поэтому такой потенциал будет сдерживать агрессивные устремления и вероятность развязывания ядерного конфликта[698].
После чего кубинская сторона начала искать и обустраивать тысячи пещер для укрытий своих сторонников, а советская — поставлять на Кубу новые партии вооружения и боеприпасов. Катушев при этом забывает упомянуть в мемуарах, что подобная активность в подконтрольном Кубе островном карибском государстве Гренада спровоцировала там передел власти и вмешательство армии США, которой осенью 1981 года пришлось вступить в бой с «вооруженными кубинскими строителями»[699].
Черняев также подтверждает, что история с Гренадой произвела на Андропова настолько серьезное впечатление, что он выделял ее единственную из ряда других поражений СССР от США на мировой арене в этот период. Он требовал от Международного отдела ЦК КПСС (равно как, видимо, и от других советских ведомств) предотвратить возможную прямую американскую агрессию против Никарагуа. В его понимании она означала бы и атаку на Кубу, а значит, и на СССР[700].
Аналогичным образом внутри страны была развернута мощная пропагандистская кампания, направленная на запугивание населения неминуемым ядерным конфликтом с США. Это было связано прежде всего с установкой США ракет средней дальности в Западной Европе и программой космического вооружения СОИ[701].
Можно предположить, что Андропов на самом деле верил в неизбежность конфликта с США, и его желание сократить экспорт зерна от «вероятного противника» и усилить производство вооружений определяло его целеполагание в вопросах внутренней экономической политики.
Неудивительно, что его ближайшим сподвижником в Политбюро как минимум с конца 1970-х годов был министр обороны Дмитрий Устинов. Тот, как говорилось выше, был и главным (после Брежнева) лоббистом ВПК. Вместе они не только организовали вторжение в Афганистан, но и уберегли должность «второго секретаря» для Андропова от претензий на нее со стороны Черненко. Дружбу с Устиновым Андропов по наследству передал Горбачеву. В период правления Черненко министр обороны сдерживал попытки отстранить будущего генсека с должности «второго секретаря» и поддерживал его в мелких вопросах[702]. Андропов был крайне заинтересован в дружбе с Устиновым и готов был за нее платить не только эмоциональной и административной поддержкой, но и выделением средств на армию и ВПК.
Разработчик нового этапа гонки сооружений 1982–1989 годов — начальник Управления перспективных исследований и программ вооружения Минобороны СССР Олег Рогозин (отец российского вице-премьера (2011–2018) Дмитрия Рогозина, курирующего ВПК, председателя (2012–2014), зампреда (с 2014 года) Военно-промышленной комиссии при правительстве РФ) — радостно вспоминал о новой глобальной программе вооружений, принятой через 7 месяцев после прихода Андропова к власти:
В результате напряженной работы личного состава службы начальника вооружения МО СССР (прежде всего коллектива Управления перспективных исследований и программ вооружения — 13-го управления МО) совместно со специалистами Генерального штаба, видов и родов войск, оборонной промышленности и Госплана были разработаны, согласованы и в мае 1983 г. постановлением ЦК КПСС и Совета министров СССР утверждены «Основные направления развития вооружения и военной техники». В сентябре 1984 г. другим постановлением впервые одобрены на высоком уровне «Программы вооружения на 1986–1995 годы» (в пределах «Контрольных цифр расходов на оборону»).
Давая им оценку на коллегии МО, министр обороны Дмитрий Федорович Устинов в своем заключительном слове сказал, что «проделана гигантская работа, которая позволяет нам теперь планомерно и уверенно развивать военно-техническое могущество на продолжительную перспективу».
Эти важнейшие государственные документы были полностью использованы при разработке в рекордно короткие сроки пятилетних народно-хозяйственных планов и планов важнейших и основных НИОКР по вооружению и военной технике на 1986–1990 годы. Благодаря системе программно-целевого планирования ВиВТ в них была заложена не только основательная научно-практическая база, но и адресная военно-техническая, финансовая и организационная информация по каждому образцу, комплексу и системе[703].
Андропов был также нацелен на поддержку очень дорого обходящихся СССР союзников по «соцлагерю». Черняев записал в своем дневнике впечатления от заседания Политбюро 25 августа 1983 года. На нем Горбачев поставил вопрос об отказе удовлетворять ежегодную просьбу Болгарии о выделении ей дотации в 400 млн рублей. Причиной этого было то, что союзник по Варшавскому договору свою некондиционную сельскохозяйственную продукцию продавал СССР по ценам выше мировых, а стало быть, безвозвратных субсидий не заслуживал. В ответ Андропов высказался концептуально, заявив, что СССР должен и впредь максимально стараться удовлетворять все просьбы союзников, иначе они могут обидеться и их из-за таких мелочей «перехватит» Китай[704].
Приоритеты Андропова как управленца и расстановка своих кадров
Философским кредо Андропова как управленца можно считать выражение «надо больше доверять людям, но и спрашивать за упущения». Именно такой тезис он сформулировал в 1969 году в беседе с первым секретарем Куйбышевского (ныне Самарская область) обкома КПСС Виталием Воротниковым во время поездки в регион, посвященной в основном экономическим вопросам, а тот зафиксировал его в своем дневнике[705]. Как мы увидим ниже, это краткое изложение сути «косыгинских реформ» с парой опущенных за ненужностью тезисов. Полученные свидетельства позволяют констатировать, что «подмораживание» политической риторики, усиление влияния сторонников плановой экономики и «наведения порядка» во времена Андропова и Черненко, то есть «спрос за упущения», сочетались с продолжением разработки и началом реализации плана обширных экономических реформ, то есть «доверием к людям». Просто этим занимались две различные группы помощников генсека. «Наведение порядка» было одной из первоочередных инициатив Андропова.
Как говорилось выше, еще в первом серьезном выступлении в качестве Генерального секретаря 22 ноября 1982 года Андропов начал настаивать на усилении дисциплины. Горбачев вспоминал об этом так:
Юрий Владимирович заявил нам, что не пойдет на Пленум до тех пор, пока в его выступлении не будет говориться об ответственности конкретных руководителей тех министерств, где дела идут особенно плохо. Поэтому в текст и были вписаны резкие критические пассажи о работе транспорта, о состоянии металлургии и строительства, которые из года в год не обеспечивали нужд народного хозяйства. А в скором времени руководителей этих министерств — Павловского, Казанца и Новикова — вообще отстранили от работы[706].
Секретарь ЦК КПСС Владимир Долгих (24 мая 1982 года он стал кандидатом в члены Политбюро) не просто входил в этот период в ближайшее окружение Андропова, но (судя по частоте встреч в эти месяцы) был правой рукой генсека в организационном отношении:
Когда Генеральным секретарем ЦК КПСС стал Ю. В. Андропов, в первые недели он поставил вопрос о совершенствовании управления — тогда [3 декабря[707]] небольшой группой собрались в зале Секретариата: [секретарь ЦК, заведующий Организационным отделом аппарата ЦК КПСС] И. В. Капитонов, [кандидат в члены Политбюро, 1-й заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР] В. В. Кузнецов, я и [заведующий Отделом административных органов] Н. И. Савинкин и почему-то представители правоохранительных органов (Генеральный прокурор, ряд ответственных лиц из МВД). Был поставлен вопрос о необходимости выработки соответствующих предложений на эту тему. Шел разговор о сокращении аппарата, о дисциплине. Надо сказать, тогда был сделан очень серьезный практический шаг по ее укреплению. Мне поручено было собрать весь командный состав промышленности, включая всех министров. Мы собрали [10 декабря[708]] человек 50 в зале заседаний Центрального Комитета партии и вели разговор относительно мер по укреплению дисциплины. <…> Импульсы пошли вниз[709].
Аркадий Вольский, который стал помощником нового секретаря по экономическим вопросам, красочно вспоминал в мемуарах, как Андропов жестко относился к нерасторопным чиновникам, и, в частности, что он показательно уволил заместителя председателя Совета министров Игнатия Новикова, в его присутствии отложившего на неделю поездку на аварийный крупный завод «Атоммаш», строительство которого курировал[710]. Однако если Горбачев в своих мемуарах прав, то для Андропова это был всего лишь подвернувшийся повод реализовать заранее намеченное решение. Аналогичным образом публичной порке, завершившейся отставкой с поста министра, подвергся и неудачливый глава МПС Иван Павловский[711].
Министр сельского строительства СССР Виктор Даниленко передает свою беседу с Андроповым 4 декабря 1982 года, состоявшуюся в связи с его назначением на этот пост:
Юрий Владимирович интересовался положением дел во всех союзных республиках, указывал, какое громадное значение имеет строительство на селе с целью закрепления кадров, увеличения производства сельскохозяйственной продукции и ее переработки для обеспечения продовольственной безопасности страны. Надо намного уменьшить закупки продовольствия за рубежом. <…> А какие мысли и желания были у него о наведении порядка в стране, о создании хороших социально-бытовых условий для человека![712]
Очевидно, приоритеты в беседе были расставлены так: продовольственная безопасность на основе сокращения закупок за рубежом, порядок — и только потом блага для населения.
Новые назначенцы Андропова — Горбачев, Рыжков и Лигачев — прежде всего позиционировали себя как люди дела и делового порядка, противостоящего бесхозяйственности и лени прежних руководителей, над которыми уже полтора десятилетия не висело угрозы увольнения, тем более ареста. Прежнее высшее чиновничество, особенно старшего поколения, должно было почувствовать, что наступают новые времена. Однако на уровне правительства и значительной части членов Политбюро отношение к новым назначенцам было скептическим, и первоначально подготовленные ими документы подвергались жесткой критике[713].
Тезис о «порядке» означал и широкомасштабную борьбу с организованной преступностью, коррупцией и сложившимися криминальными кланами, включавшими в себя чиновников разных рангов, а также различными негативными (с точки зрения Андропова) проявлениями в советском обществе. Новые инициативы руководства страны должны были решать несколько задач — довести до конца уже начатые в 1979–1981 годах крупные коррупционные дела, запугивать политических противников Андропова и его группы, подавлять другие формы политической оппозиции, устрашать «распущенных» граждан и демонстрировать населению заботу о его обеспечении питанием и товарами. Кстати, на новое направление «по обеспечению населения потребительскими товарами» с направления «кадры» (им летом 1983 года занялся Егор Лигачев, который вскоре 26 декабря был избран и секретарем ЦК КПСС) был переброшен секретарь ЦК КПСС Иван Капитонов. В ЦК КПСС он считался в целом консервативным, но порядочным политиком, сторонником жесткого контроля над курируемой сферой[714].
Аналогичное назначение получил Яков Рябов, честный и жесткий «оборонщик». Этот бывший секретарь ЦК с 1979 года в должности первого заместителя председателя Госплана СССР курировал вопросы «перспективного планирования» (по всей видимости, промышленного шпионажа и ВПК). В 1982 году его перебросили на пост главы ведомства по торговле вооружениями и прочим видам «братской помощи» зарубежным странам — Государственного комитета по экономическим связям. В его рассказе примечательно, как Андропов расставляет акценты в своей кадровой политике:
24 мая 1983 года мне позвонил Генсек ЦК КПСС Ю. В. Андропов и спросил, как у меня со временем. Я ответил, что для Генсека всегда свободен. Он, конечно, понял иронию, попросил зайти к нему в 17 часов. Пришел, тепло поздоровались, как старые друзья. Юрий Владимирович сразу приступил к делу: дела в ГКЭС идут плохо, руководитель себя изжил, его первый зам увяз в сомнительных связях, двое из его друзей висят на «вышке» (видимо, имелось в виду, что им грозит смертная казнь. — Н. М.). Надо принимать ГКЭС СССР. Словом, меня утвердили его председателем[715].
Андропов не ограничивался отдельными персональными назначениями. Как минимум с начала 1980-х он стремился к систематическому контролю над интересовавшими его областями советской экономической и политической жизни с помощью аппарата КГБ.
В 1981 году была создана новая должность советника по проблемам безопасности при председателе Государственного планового комитета СССР, которым стал (и оставался до момента развала СССР) Иван Устинов, ранее пять лет работавший начальником 3-го управления (военная контрразведка) в Группе советских войск в Германии, а еще ранее, вероятно, как говорилось выше, организовавший слежку за Косыгиным. Ему был придан вновь созданный аппарат из 10 сотрудников, который взял под «оперативный контроль» все виды деятельности Госплана[716]. Так Андропов получил возможность знакомиться не только с госплановскими «секретами» (этим там должен был, как и прежде, заниматься «1-й отдел», имеющийся на любом крупном предприятии и в учреждении), но и с его текущей оперативной деятельностью, а главное, с планами, разрабатываемыми на перспективу. Или, как формулирует Устинов поставленную ему задачу, он был послан в Госплан из-за «необходимости изучения проблем по дальнейшему развитию государства». По его словам, все приданные ему сотрудники
были закреплены за наиболее важными отделами Госплана, введены в их штат как главные специалисты… Для приобретения необходимых знаний в планово-экономической деятельности и изучения оперативной обстановки потребовалось ознакомиться со множеством правовых, научных, исследовательских и других рабочих документов, вникнуть в суть решаемых проблем, разрабатываемых планов и программ. <…> По договоренности с председателем Госплана и экономическим отделом ЦК КПСС я был допущен до всех закрытых служебных документов, совещаний и коллегий, которые систематически проводились с участием главы правительства, представителей Академии наук[717].
В итоге собранную информацию генерал Устинов на постоянной основе не только передавал своим начальникам в КГБ, но и делился ею с андроповским выдвиженцем — секретарем ЦК КПСС Николаем Рыжковым[718]. Таким образом важный государственный институт, находившийся (как и аппарат Совмина и Минфин) в скрытой оппозиции аппарату ЦК КПСС и андроповским «выдвиженцам», оказался для них понятен и прозрачен. Аналогичные службы (формально именуемые группами «офицеров действующего резерва» (ОДР)) в 1978–1983 годах были созданы и в других экономических ведомствах — Госгидромете (1978), Минудобрений (1980). Это была уже вторая волна создания ОДР, первая относилась к периоду 1965–1973 годов, когда такая группа была создана, например, в Госснабе[719].
Для усиления процесса контроля 25 октября 1982 года (то есть еще за две недели до смерти Брежнева) было создано 6-е управление КГБ (контрразведывательное обеспечение экономики), «занимавшееся оперативной деятельностью в народном хозяйстве с чрезвычайно широкими полномочиями»[720]. Оно было выделено из 2-го, контрразведывательного управления КГБ, и его возглавил (до 1989 года) кадровый сотрудник центрального аппарата этого ведомства Федор Щербак. В его состав вошло и подразделение под руководством Устинова в Госплане[721]. По всей видимости, первым крупным делом 6-го управления (задание было получено сразу после избрания Андропова генсеком) была ревизия использования закупленной зарубежной техники в советской промышленности, которая обнаружила, что значительная часть этой техники не смонтирована и гниет и расхищается во дворах предприятий, а в некоторых случаях из-за порчи закупается вновь. Результаты проверки, обнаружившие гигантские потери валютных ресурсов, потраченных на закупку, были изложены Андроповым коллегам по Политбюро на заседании, на которое были приглашены директора и председатели парткомов наиболее проштрафившихся предприятий. По итогам часть из них была уволена[722].
«Андроповщина», или Две основные кампании по «наведению порядка»
«Наведение порядка» вылилось в две большие кампании: антикоррупционную и дисциплинарную.
Первой из них стали расследования и реализация материалов на коррупционеров среди чиновничества, накопленных уже c конца 1970-х годов правоохранительными органами. Первый заместитель начальника секретариата Андропова в КГБ вспоминал, что КГБ постоянно собирал материалы о коррупции, часть из них (особенно касающаяся коррупции в комсомоле) через Андропова попадала к Брежневу на рассмотрение. Однако затем они возвращались с пометкой «Доложено, уничтожить», поскольку КГБ не имел права собирать материалы и расследовать коррупцию в органах политической власти (то есть партии, комсомоле и «советских», то есть государственных, органах). Этим занималась Комиссия партийного контроля. И только в начале 1980-х годов уже начатые дела получили развитие без оглядки на статус подозреваемых. Особенно руководство КГБ беспокоила ситуация в Узбекистане, однако серьезные проблемы наблюдались в Молдавии, Таджикистане, Грузии, Краснодарском крае и других республиках и регионах[723].
С февраля 1983 года после решения Политбюро под прицел попали высокопоставленные чиновники в Узбекистане, которых обвиняли в систематических приписках производимого хлопка и других преступлениях[724].
Андропов давно имел подробную информацию о ситуации в Узбекистане. Более того, близкий ему лично председатель КГБ Узбекистана Эдуард Нордман (бывший руководитель УКГБ по Ставропольскому краю) поплатился в 1978 году должностью за попытку наведения порядка в республике[725].
Летом 1976 года состоялся партийно-хозяйственный актив Узбекистана, на котором присутствовало 1200 человек. На активе председатель КГБ выступил с резкой речью… О взяточничестве, приписках, их тяжелых последствиях, об опасности срастания мусульманской религии с национализмом говорилось в его выступлении[726].
Сам Нордман в мемуарах, явно выстраивая имидж либерального «чекиста», говорит о своем выступлении весьма обтекаемо. По его словам, к тому моменту министр МВД республики уже показывал по телевидению изъятые при обысках пачки денег и килограммы золота, и сам Рашидов попросил его выступить на пленуме по вопросам взяточничества и хищений, избегая таким образом необходимости выступать по данному вопросу самому и ссориться с республиканским чиновничеством. У Нордмана были с ним прекрасные отношения, и сын Рашидова (о котором он также отзывается в превосходной степени) работал в КГБ, быстро делая там карьеру.
Нордман в своей речи лавировал между признанием очевидного и нежеланием пересказывать подробности реальных уголовных дел или оглашать всю информацию, которой владело его ведомство. Но выступление все равно показалось республиканскому «активу» слишком резким. Два месяца после этого Рашидов «холодно здоровался» с Нордманом, а потом устроил провокацию. Первый секретарь согласился участвовать в ежегодной охоте, на которую собирались фактически все ведущие представители Москвы в республике (второй секретарь ЦК, командующий военным округом, начальник республиканского УКГБ), однако в последний момент на нее не поехал. Вскоре из республики в ЦК КПСС и к непосредственным начальникам всех вышеперечисленных лиц в Москве ушел анонимный донос, написанный (как потом расследовал Нордман) тремя сотрудниками республиканского КГБ. В нем утверждалось, что в разгар уборки хлопка высокопоставленные чиновники охотились с использованием автоматов и пулеметов. И хотя Нордману, по его словам, удалось в Отделе административных органов ЦК КПСС доказать абсурдность обвинений, Рашидов дожал Андропова и вынудил отправить Нордмана в почетную ссылку — на малозначительную должность представителя КГБ в одном из округов ГДР, что, вероятно, подтверждало правдивость обвинений[727].
Удаление Нордмана в тот момент укладывалось в логику общеполитического процесса в советской властной верхушке второй половины 1970-х годов. Брежнев очищал аппарат власти от старых соратников, поддержавших его в октябре 1964 года, но ставших ненужными или опасными на фоне его собственного нездоровья (Косыгин, Мазуров, Подгорный, Полянский, Шелепин). Появилось новое поколение молодых секретарей ЦК и других перспективных управленцев (Горбачев, Долгих, Рыжков, Рябов, Шеварднадзе). Усиливалась роль и тех первых секретарей республик, кто нашел ключ к сердцу стареющего «вождя» (Алиев, Кунаев, Рашидов, Щербицкий). Нордман, как член «партизанской» клиентелы Мазурова (и Машерова), имевший в своем активе только поддержку Андропова, заведомо не мог выстоять против Рашидова. Впрочем, по его словам, он был не первым председателем КГБ республики, с кем произошла подобная история. Примечательно, что вслед за ним членства в бюро ЦК Компартии Узбекистана лишились еще трое русских чиновников, в том числе и все участники скандала с охотой[728].
Вместе с тем именно в 1978–1979 годах КГБ начинает вести дела о коррупции, которые позднее превратятся в большие политические процессы. «Узбекское дело» также было фактически начато в том же 1979 году, но активизировалось в апреле 1983-го после ареста местным КГБ начальника ОБХСС Бухарского облисполкома Ахата Музаффарова и начальника городского управления торговли Шоды Кудратова. У них были изъяты огромные суммы денег, в том числе 1,5 млн рублей у Музаффарова. В 1983 году дело было передано следственной группе прокуратуры СССР, после чего и возникло «узбекское дело». Одним из первых по нему был арестован первый секретарь Бухарского обкома КПСС Абдулвахид Каримов.
Следствию (зачастую незаконными методами) за 1980-е годы удалось отправить в тюрьму до 4 тысяч человек по 800 связанным уголовным делам, в том числе четырех секретарей республиканского ЦК, с десяток первых секретарей обкомов, милицейских генералов и много хозяйственных руководителей. Некоторые из обвиняемых покончили с собой. Так, 31 октября 1983 года по официальным данным умер в поездке (по слухам, покончил жизнь самоубийством) первый секретарь республиканской компартии и, что немаловажно, кандидат в члены Политбюро Шараф Рашидов. Его преемник Инамжон Усманходжаев будет обвинен по хлопковому делу позже, уже в 1988 году. Снятый со своего поста, он будет осужден в 1989-м на 12 лет, но будет освобожден менее чем через год. К 1983 году дело вывело на первого заместителя министра внутренних дел и зятя Брежнева Юрия Чурбанова, получавшего подарки и взятки[729]. Уже при Черненко, в ноябре 1984 года, он был снят с должности, а при Горбачеве арестован и осужден на длительный срок[730].
В 1983 году в системе государственной безопасности было создано подразделение «В» третьего главного управления КГБ СССР. Оно занималось контрразведкой и оперативной деятельностью среди сотрудников МВД. Выявляло коррупционеров и вместе с шестым управлением боролось с организованной преступностью. За шесть лет было привлечено к уголовной ответственности за должностные преступления в шесть раз больше лиц, чем за предшествующие два десятилетия,
— пишет Владимир Семенов, бывший корреспондент «Социалистической индустрии» по Свердловской области, который был ангажирован КГБ заниматься освещением ситуации в тюрьмах и колониях Нижнего Тагила, где сидели почти все высокопоставленные осужденные по «узбекскому делу»[731].
Министр внутренних дел СССР Николай Щелоков на пленуме ЦК КПСС 14 июня 1983 года был прямо обвинен членом Политбюро, вторым человеком в партии и своим прежним добрым знакомым Константином Черненко в «злоупотреблении», выразившемся в присвоении трех иностранных автомобилей, строительстве дач для себя и своих родственников и съемке за казенный счет фильма о себе[732].
Но это было только то, что Генеральный секретарь решил огласить публично. Помощник Черненко Прибытков пересказывает в своих мемуарах записку военной прокуратуры СССР с обвинениями в адрес министра, включавшими организацию подпольного магазина «для своих», в котором продавался изъятый милицией антиквариат, и обмен членами его семьи в банках крупных сумм «ветхих» рублей, которые, возможно, принадлежали цеховикам и были изъяты при обысках. Все это вызвало мощный приступ гнева у Черненко, который посчитал такие вещи недопустимыми[733]. 13 декабря 1984 года в ожидании ареста, лишенный всех наград, министр застрелился.
Был арестован, осужден и погиб в заключении министр легкой промышленности РСФСР Евгений Кондратьков, и были осуждены его заместители. О причинах их ареста информация противоречива[734].
Крупное дело было возбуждено против директоров известных московских продуктовых магазинов, тесно связанных и с городском верхушкой, и с московским бомондом. Главным подсудимым был директор Елисеевского гастронома Юрий Соколов, которого в декабре 1984 года приговорили к расстрелу. Вскоре после смерти Брежнева был арестован начальник Главного управления торговли Моссовета Николай Трегубов и до двадцати пяти других руководителей магазинов и районных управлений торговли города. Министр торговли СССР Александр Струев был на фоне этих арестов отправлен в январе 1983 года на пенсию. Дело было поручено осветить СМИ, что было весьма необычно[735].
Аналогичным образом происходило дело львовской семьи Гольденберг, действовавшей в сфере общественного питания, о котором мы говорили выше. КГБ начал заниматься им, видимо, в 1979 году, и в январе 1980-го записка по нему была уже представлена первому секретарю ЦК КПУ Владимиру Щербицкому. Суд над Хаимом Гольденбергом и судьба его жены в 1983–1984 годах активно освещались центральной прессой[736].
В том же русле развивалось и очень крупное «сочинско-краснодарское дело», или «дело Медунова». Оно было направлено против первого секретаря Краснодарского крайкома партии Сергея Медунова и его обширной коррупционной клиентелы[737], в том числе упоминавшейся выше Берты Бородкиной[738]. Само по себе дело расследовалось с 1980 года, в марте — мае 1982-го справки о ситуации в крае, подготовленные Комитетом партийного контроля при ЦК КПСС и отделами аппарата ЦК КПСС, уже обсуждались на Секретарите ЦК КПСС[739]. К моменту смерти Брежнева по делу были арестованы десятки человек, включая ряд руководителей городского и районного уровня. У одного из них — заместителя министра мясной и молочной промышленности СССР (бывшего секретаря Краснодарского крайкома) Анатолия Тарады (по утверждению Леонида Млечина, он курировал цеховиков края[740]) — изъяли денег и ценностей на 550 тыс. рублей[741].
Однако следствие встречало многочисленные препятствия, а его руководитель, заместитель Генерального прокурора СССР Виктор Найденов (1931–1987) был в ноябре 1981 года уволен из прокуратуры. Андропов, который занимался этим делом, по словам Горбачева, уже с 1981 года вел с ним разговоры о необходимости отставки Медунова. И именно Горбачев по просьбе Андропова предложил вариант министерской позиции (замминистра плодоовощного хозяйства), на которую можно будет переместить коррумпированного чиновника, остававшегося в пуле друзей Брежнева[742]. Только после избрания Андропова Генеральным секретарем все препятствия для следствия были сняты[743].
В ходе расследования этого дела более 5000 чиновников были уволены со своих постов и исключены из рядов КПСС, примерно 1500 человек осуждены и получили немалые сроки[744].
Очевидно, что эти процессы были важной политической акцией, далеко выходящей за рамки вопроса искоренения коррупции в столичной торговле или сфере общественного питания городов, столь привлекательных для советских туристов. В 1981 году была показана очередная серия популярного телевизионного сериала «Следствие ведут ЗнаТоКи» (обычно выходили один-два фильма в год, состоящие из одной-двух частей). Она называлась «Из жизни фруктов» и была посвящена директору овощебазы Антонине Чугунниковой, сформировавшей масштабную криминальную группировку. В фильме эта группировка даже дискредитирует ведущих дело следователей, что было немыслимым на советском телевидении сюжетом. Считается, что в сериале отражена реальная история директора Покровской овощебазы Галины Падальцыной, которая была арестована и осуждена на несколько лет позже[745]. С учетом того, что сериал фактически озвучивал позицию МВД и отчасти КГБ по социальным и криминальным темам, его можно считать не столько своеобразным предупреждением советским продавцам фруктов и овощей, сколько способом психологической подготовки населения к войне с ними.
Хотя сам Андропов знал о коррупции торговых чиновников, первое открытое столкновение Андропова и Горбачева с этой системой датируется летом 1982 года, когда Секретариат ЦК КПСС решал вопрос о преодолении кризиса со свежими фруктами и овощами в Москве. По словам Горбачева, продукты были поставлены в город, однако московская торговля отказалась их принимать. В результате фактическим руководителям страны пришлось решать эту проблему не обычным закулисным давлением на первого секретаря МГК КПСС, члена Политбюро и одного из конкурентов Андропова в борьбе за пост Генерального секретаря Виктора Гришина, а прямым нажимом Горбачева на московский горисполком и торгующие организации в обход главного московского начальника. Против Гришина косвенно выдвигались обвинения в недееспособности, а само по себе дело могло привести и к появлению уголовных обвинений в его адрес. Во всяком случае, по словам бывшего адвоката директора «Елисеевского» Соколова, у его клиента были получены показания на Гришина и Трегубова в обмен на обещание небольшого срока заключения. Однако в итоге Трегубов получил на том же процессе 15 лет, Гришин не пострадал, а Соколов в декабре 1984 года был приговорен к расстрелу[746].
Горбачев признает, что
в сложной закулисной борьбе между членами руководства Гришин котировался некоторыми как вероятный претендент на «престол». Подобного рода информация прошла через зарубежную прессу, и Андропов, естественно, знал об этом. Поэтому в его просьбе вмешаться в овощные дела столицы свою роль играло и желание показать неспособность московского руководителя справиться даже с проблемами городского масштаба[747].
Июньский пленум 1983 года был, в частности, посвящен данному вопросу и констатировал ненормальность ситуации с торговлей овощами. Очевидно, что было необходимо менять ситуацию или как минимум давать ясные «сигналы» торговле. Вскоре в Москве была арестована группа сотрудников одной из крупнейших в СССР овощебазы — Дзержинской. Главным обвиняемым стал ее директор (с 1964 года) — герой-фронтовик и участник Парада Победы Мхитар Амбарцумян. Была доказана его вина в отгрузке потребителям продукции с искусственно заниженным качеством, что позволяло зарабатывать огромные деньги на ее перепродаже. Выяснилась его коррупционная связь с высокопоставленными чиновниками. По результатам суда он был приговорен в 1985 году к расстрелу (приговор был приведен в исполнение в 1986 году)[748]. В Ленинграде осенью 1983 года был арестован Капитон Кузнецов — начальник Ленплодовощторга. Он внедрил технологию превращения традиционно продаваемых советской торговлей недозрелых зеленых бананов в желтые с помощью обработки паром. В процессе они добирали от пара 15–20 процентов веса, что и было его (и его подельников) прибылью при продажах[749].
Торговцы фруктами были малой частью развернувшегося процесса чистки торговли и других высокоприбыльных бизнесов. Так, известно дело транспортной компании международных автоперевозок «СовавтоМосква-2» (часть холдинга «Совтрансавто»), по которому были осуждены 53 человека (по одним данным в 1983-м, по другим — в декабре 1986 года[750]). Известны активные расследования в отношении директоров театральных и концертных коллективов за организацию нелегальных концертов. Так, например, в 1987 году был осужден на 6 лет (по длившемуся с 1982 года делу) продюсер ВИА «Здравствуй, песня» и Росконцерта (и далее известный российский продюсер) Марк Рудинштейн (которому, правда, вскоре удалось освободиться по апелляции)[751].
Множество чиновников, в том числе высокого ранга, поплатились своими должностями за менее значительные проступки вроде приема подарков. Например, первый заместитель министра энергетики СССР, авторитетный руководитель крупнейших строек Павел Фалалеев был показательно уволен (с публикацией информации в газетах) за всего лишь «автомагнитолу», принятую в подарок от коллектива стройки, которую он курировал[752].
Тем не менее кампания «огибала» те явные случаи коррупции, где у Андропова была личная заинтересованность ее «не замечать». Так, в состав Политбюро и на высокую должность первого заместителя председателя Совета министров СССР был взят первый секретарь Компартии Азербайджана Гейдар Алиев, про коррумпированность которого (и его огромного «нахичеванского» клана) было хорошо известно будущим коллегам по высшему партийному органу. Однако, по версии Горбачева, он как бывший сотрудник КГБ был нужен Андропову для укрепления его позиций в этом органе[753].
Антикоррупционная кампания в сфере торговли, общественного питания и сферы услуг оставляла в тени «завинчивание гаек» в идеологизированных (в глазах нового поколения партийного руководства) сферах. Среди них были и подвергшееся жесткой чистке МВД; и жесткое давление на советских диссидентов и музыкантов-рокеров (например, в тюрьму попали популярные полулегальные артисты Александр Новиков и Алексей Романов); и резкое сокращение разрешений на эмиграцию; и новые жесткие регламенты в пенитенциарной системе; и неожиданное расширение призыва в армию на студенчество, которое ранее освобождалось от воинской повинности[754].
О многих из этих мер, несмотря на то что они касались сотен тысяч и даже миллионов людей, социальная память не сохранила почти ничего. Однако общая кампания по дисциплинированию обычного населения, принуждению его к труду памятна до сих пор. Мы будем считать ее второй массовой кампанией «дисциплинирования», проводившейся при Андропове.
Кампания началась менее чем через месяц после смерти Брежнева — 3 декабря 1982 года — с публикации указов Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении борьбы с мелкими хищениями государственного или общественного имущества» и о дополнении Основ законодательства об административных правонарушениях[755]. Публично о ней было объявлено в январе 1983 года, сначала в передовой статье в «Правде» 2 января, потом на совещании в ЦК КПСС 7 января (которое, вероятно, имеет в виду Долгих в приведенной выше цитате), на котором обсуждались вопросы «укрепления трудовой и производственной дисциплины». 9 января Генеральный прокурор СССР Александр Рекунков опубликовал в «Правде» статью о том, как именно будет соблюдаться закон. В конце января сам Андропов выступил с речью на тему дисциплины на московском заводе имени Орджоникидзе[756].
Самая запомнившаяся населению часть кампании была посвящена контролю за тем, насколько граждане соблюдают обязанность присутствовать в рабочее время на рабочем месте, который сотрудники КГБ и МВД осуществляли на улицах и в общественных заведениях (магазины, кинотеатры, бани)[757]. Особенно это затронуло людей, привыкших в рабочее время часами стоять в очередях в магазинах в надежде купить что-то нужное или посещать различные бюрократические учреждения для получения выписок и справок. Для преодоления этой проблемы 17 января 1983 года Совет министров СССР принял постановление «О серьезных недостатках в режиме работы предприятий, организаций и учреждений, занятых обслуживанием населения», которое, в частности, продлевало срок работы официальных учреждений сверх ранее существовавших часов работы[758]. Однако поскольку все найденные свидетельства о подобной кампании касаются только Москвы и Ленинграда (причем там доходило до облав на пассажиров метро и людей, стоящих в рабочее время на остановках транспорта), то вполне возможно, что вся кампания и ограничилась этими двумя городами или же, в смягченной форме, «миллионниками»[759]. Под огонь попали и сотрудники аппарата ЦК КПСС. Например, в разгар кампании в начале апреля 1983 года референт Международного отдела Владимир Басов был уволен просто за то, что был задержан на улице в нетрезвом состоянии. И хотя раньше такие случаи сотрудникам этого отдела сходили с рук, тут не был принят аргумент, что он возвращался с поминок по коллеге, погибшему в Афганистане[760].
Помощник Андропова Виктор Шарапов вспоминает, что подобная жесткость кампании в Москве была вызвана личной инициативой первого секретаря МГК Виктора Гришина, решившего действовать силовыми методами[761]. Другой сотрудник секретариата Андропова утверждает, что подобные облавы были остановлены по инициативе генсека после встречи 31 января 1983 года с рабочими на Московском станкостроительном заводе имени Орджоникидзе. На ней Андропов заявил, что усиление дисциплины не достигнет цели, если все дело «разменяется на мелочи»[762]. По воспоминаниям заместителя начальника его секретариата Андрея Сидоренко, он, обозвав инициаторов облав «партийными дураками», тут же отдал указание «прекратить безобразие»[763]. Можно предположить, что Гришин и Романов как первые секретари горкомов в рамках негласного конфликта с Андроповым предпочли усилить и радикализовать его кампанию с целью дискредитации ее инициатора, а «андроповцы» с запозданием, но распознали этот маневр.
Куда более важное и долгосрочное значение имел указ Президиума Верховного Совета РСФСР о поправках в Трудовой кодекс. Он реализовывал августовское постановление Совмина и ВЦСПС «О дополнительных мерах по укреплению трудовой дисциплины»[764]. Резко ужесточались нормы квалификации прогулов и санкций за них и за появление на работе в нетрезвом состоянии. Ужесточались и наказания за ущерб, причиненный в результате нахождения на работе в нетрезвом виде[765]. Фактически директора предприятий и председатели колхозов и совхозов получали в свои руки механизм по весьма скорому увольнению любого пьяницы и прогульщика, что было настоятельным желанием многих из них в течение всех 1970-х годов, однако сдерживалось Трудовым кодексом и позицией профсоюзов.
Всего с декабря 1982 года по конец марта 1983 года было принято не менее 25 различных законодательных актов, направленных на ужесточение или введение правил регулирования в различных сферах — от трудовой дисциплины и поведения на дорогах до нормативов в строительстве[766].
После смерти Андропова Черненко сохранил курс на дисциплинирование, который пользовался несомненной популярностью «в народе», пока дело касалось «острастки» чиновничества[767]. В отношении последнего, в частности борьбы с коррупцией, он его даже ужесточил, и под реальный удар попали те, кого личные санкции до этого обходили стороной (например, Чурбанов). Были продолжены и прочие расследования, которые стали предаваться огласке и расширяться по масштабам (тот же случай Щелокова).
Характерный в этом отношении эпизод упоминает в дневнике Черняев — 9 июля 1984 года на собрании всего аппарата ЦК КПСС Лигачев зачитал доклад «О положении дел в Узбекской республиканской организации». Основной акцент в документе ставился не только на «хлопковом деле» как таковом и даже не на широкомасштабной коррупции в партийных и государственных органах, в милиции. Основные претензии носили примерно тот же характер, что и у Брежнева в 1970 году касательно результатов «косыгинских реформ». Центр перечислял огромные средства на покупку хлопка, но получал с каждым годом все меньше волокна. Зато в столице республики Ташкенте все больше денег тратилось на новое престижное строительство, при котором республиканские чиновники (с высшего до низшего уровня), в первую очередь, заботились о себе, строя не полагающиеся им по чину резиденции и заводя служебные автомобили с шоферами, и, в то же время, забывали решать проблемы с коммунальной инфраструктурой для бедных слоев населения. Оно в тот момент даже в Ташкенте жило порой в землянках без электричества, водопровода и канализации[768]. Таким образом, центр использовал кампанию по дисциплинированию, чтобы через 17 лет после начала «косыгинских реформ» вернуть контроль за периферией и своими средствами, отпускаемыми на ее развитие.
Экономический популизм «команды Андропова»
В 1981 году член Политбюро и руководитель Общего отдела ЦК КПСС Константин Черненко представил своим коллегам тревожную записку, составленную по письмам трудящихся, в которой констатировалась нехватка хлеба во многих провинциальных городах РСФСР, вызванная массовой скупкой дешевого хлеба жителями для откорма скота, а также отсутствием желающих работать на хлебозаводах, где выплачивалась низкая зарплата, и нежеланием горисполкомов расширять и модернизировать эти производства (как, вероятно, малодоходные для местного бюджета, добавим мы)[769]. Аналогичные проблемы в это время были и с другими сверхдешевыми в советской торговле товарами, например поваренной солью[770].
Для решения этих проблем необходимо было повысить цены или, говоря на деликатном бюрократическом сленге, «провести реформу цен». Однако повышение цены на хлеб для всего населения страны превышало чисто экономический уровень принятия решений и однозначно носило политический характер. Как говорилось выше, руководство страны не желало этого делать. Но тяжелая ситуация, сложившаяся в начале 1980-х годов с продовольствием, несмотря на нежелание руководства страны брать на себя политическую ответственность за непопулярные решения, привела, по словам Валентина Павлова (в 1979–1986 годах начальник отдела финансов, себестоимости и цен Госплана СССР), к появлению разработанного им и первым заместителем министра финансов СССР (1973–1986) Виктором Деменцевым компромиссного «хлебного варианта». Они планировали повысить цены на хлеб, ситец и ряд других товаров (их список Павлов не оглашает) с одновременной равномерной компенсацией населению прямых расходов на покупку хлеба.
Насколько именно должны были быть повышены цены на хлеб и какой должна была быть компенсация, Павлов в 1990-е годы огласить не решился. На это пошел уже в 2010-е годы сам Деменцев, переложивший ответственность за инициативу о ценовой реформе на Николая Тихонова, но сообщивший, что повышение цены на хлеб должно было составить 200 %[771], то есть килограмм хлеба вместо усредненных 15 копеек стал бы стоить 45. На ситец, по воспоминаниям Павлова, цена должна была быть повышена вдвое (на 1,5 рубля за метр) при одновременном соразмерном снижении цен на синтетическую ткань (которая продавалась по завышенным ценам)[772].
Повышение цен должно было преследовать сразу пять целей: дать основания для пересчета в сторону повышения всей линейки цен потребительской розницы, отталкиваясь от базовых цен на хлеб и ситец; существенно пополнить бюджет; реализовать новый квазирыночный механизм ценообразования, когда государство стало бы контролировать только «ценники в магазинах», а не весь процесс ценообразования в процессе изготовления хлеба (цены на зерно, услуги мельников и пекарей); существенно сократить скармливание печеного хлеба скоту, что позволило бы сэкономить 5 млн тонн зерна и произвести из них в два раза больше комбикормов для личных подворий, разрешив постоянную проблему в этой области; и, наконец, восстановить ценность хлеба в глазах основной массы населения, которое зачастую выбрасывало зачерствевший хлеб на помойку[773].
На уровне председателя Совета министров СССР Николая Тихонова, сменившего к тому моменту Косыгина, инициатива нашла необходимую поддержку, однако потеряла «ситцевую» составляющую. Тем не менее Тихонов сумел провести повышение цен на хлеб через Политбюро, не ставя в известность об этом Отдел плановых и финансовых органов, который, по мнению Павлова, был активным противником повышения. Впоследствии отделы ЦК, имевшие отношение к процессу, вынуждены были вызывать к себе Павлова, чтобы тот объяснил им суть решения Политбюро.
Летом 1982 года свою подпись под проектом Тихонова поставил и Брежнев, после чего начался процесс практической подготовки реформы цен и компенсаций населению. Он был тесно увязан с государственным планом на 1983 год и потому должен был стартовать с 15 января 1983 года. В ноябре были распечатаны новые прейскуранты и разосланы по местам. Были определены места выплаты ежемесячных компенсаций, на которые имел право каждый житель страны вне зависимости от места жительства, размера зарплаты, пенсий и стипендий.
Активную роль в этом процессе играл Михаил Горбачев, который, как секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству, был весьма заинтересован в получении дополнительных средств для аграрного сектора. «Хлебный вариант» становился частью его «продовольственной программы». В рамках предлагаемой реформы предполагалось, что село получит повышение закупочных цен, которое ликвидирует прежнюю систему дотаций и даст селу прибыль в общем объеме порядка 14 млрд рублей в год, которую можно будет использовать для инвестиций и решения социальных проблем[774].
Однако 10 ноября умер Леонид Брежнев, и уже через несколько дней после избрания Юрия Андропова генсеком (по информации Павлова) его посетил Горбачев (как фактический третий секретарь ЦК КПСС, вместе с Николаем Рыжковым, секретарем по экономике, и Борисом Гостевым, заведующим Отделом плановых и финансовых органов). Они рассказали о планируемом повышении и выразили «большие сомнения» в необходимости проведения реформы 15 января, мотивируя это уроном для политической репутации новоизбранного генсека[775]. Первоначально было решено передвинуть повышение на 15 февраля, а потом и вовсе от него отказаться.
Горбачев дает той же истории принципиально иную последовательность. По его словам, ему и Рыжкову Андропов сразу после избрания поручил срочно разобраться с вопросом о целесообразности уже принятого решения о повышении с 1 декабря 1982 года цен на хлеб и хлопчатобумажные ткани. Они, так и не получив доступа к реальному общегосударственному бюджету, «разобрались» так, что убедили генсека, а затем и Политбюро отменить данное решение, поскольку «оно мало что дает»[776]. Еще один вариант истории о причинах появления и отмены этого решения, где говорится, что якобы отказ мотивировался Андроповым «заботой о рабочих» и «неоднократно прорабатывался со своими соратниками», дает в своих мемуарах один из помощников генсека Виктор Шарапов. Он считает, что Андропов отказался от повышения, поняв, что затем придется повышать цены и на все остальные продукты питания, а потому решил пойти по традиционному для советских руководителей пути — заняться увеличением объемов производства продукта[777].
По мнению Валентина Павлова, отказ от ценовой реформы 1982–1983 годов стал самой серьезной проблемой для всего комплекса реформирования. С учетом того, какую роль несбалансированность бюджета сыграла в дальнейшем, можно сказать, что это решение, означавшее отказ от курса на реализацию стабильной финансовой модели, запустило механизм разрушения советской экономики. Его причиной, по Павлову, стал чисто политический мотив. Горбачев предупредил Андропова о возможной потере репутации в ходе ее реализации, добился вследствие этого отмены ценовой реформы и тем самым усилил свои позиции в окружении генсека, пожертвовав интересами аграрной отрасли, которую он представлял в верхушке государства. Это был рациональный шаг с точки зрения политика, который желал преодолеть свою репутацию лоббиста ведомственных интересов, однако для экономики в целом это был большой удар.
Более того, и далее Андропов (и Горбачев с Рыжковым как его главные экономические и политические советники) продолжал вести курс на заигрывание с населением в экономической сфере. Неудивительно, что следующим после анализа «хлебного варианта» заданием для Горбачева и Рыжкова стала масштабная закупка за рубежом зерна, которое шло и на производство водки[778]. С 1 сентября 1983 года была существенно понижена цена на этот главный бюджетообразующий товар. Водка стала стоить 4 рубля 70 копеек за стандартную пол-литровую бутылку вместо прежних 5 рублей 10 копеек (по такой цене она продавалась с 1981 года, когда подорожала с 3 рублей 62 копеек). Вновь водка подорожала уже при Горбачеве, когда палку перегнули в другую сторону, и с августа 1986 года она стала стоить 9 рублей 10 копеек, что резко (на 10–15 %) сократило объем ее продаж и розничный товарооборот и дало толчок к бурному развитию частного самогоноварения[779].
В 1984 году в связи с очередным неурожаем пришлось закупить рекордные 50 млн тонн зерна, или почти четверть от объема его потребления (210 млн тонн)[780].
Так Андропов и Горбачев на все время их руководства страной стали заложниками одного решения — отказаться от повышения цен. Если бы они в самом начале своего правления не стали препятствовать процессу, уже де-факто запущенному при Брежневе, то могли бы пользоваться благоприятными для себя результатами, списав издержки решения на покойного. А так им приходилось нести гигантские бюджетные расходы и тянуть с реформами во все более сложных условиях (и при растущем бюджетном и товарном дефиците), опасаясь, что вся ответственность за непопулярные меры падет на них[781].
Вместе с тем в начале 1983 года экономическим властям удалось провести повышение цен на не столь политизированные товары и услуги, которые, как говорилось выше, во второй части, и так обладали повышенной рентабельностью. 1 февраля были повышены цены на «товары повышенного спроса» (холодильники, телевизоры, автомобили) при понижении на ряд товаров, не пользующихся спросом (типа калош и резиновых сапог)[782].
Черняев фиксирует в своем дневнике обсуждение этого вопроса с Арбатовым:
Повысились цены на многие вещи, в том числе на газ в три раза, на телефон раз в 10, на электричество, на металлические изделия, на кое-какую еду, на мебель еще в два раза, на бензин и т. д. — т. е. фронтальное повышение на довольно повседневное потребление. Арбатов посчитал, что те повышения зарплаты, которые были проведены по решению XXVI съезда некоторым категориям трудящихся, уже «съедены». В народе начался шумок[783].
Правда, сам Черняев уверен, что повышение — дело рук той части политической верхушки, которая хотела дискредитировать Андропова и провела это решение, пока он болел[784]. Эта точка зрения на все предлагаемые экономическим блоком повышения цен была распространена среди «горбачевцев» и после[785].
Но эти повышения были явно недостаточны для балансирования бюджета на фоне растущих военных расходов. Согласно мемуарам Павлова, он в 1984 году отправил Рыжкову как секретарю ЦК КПСС докладную записку с расчетами, в которой утверждал, что отказ от реформы цен при искаженной (в пользу ВПК) структуре производства приведет к дефициту продовольствия, перетоку средств в руки криминальных структур и неизбежному краху финансовой системы в 1989 году[786].