Очерки японской литературы — страница 64 из 98

«Мы странствуем уже по преисподней?»

Они глядят в глаза друг другу. Слезы

Глаза им застилают...

Сквозь туман

Они друг друга видят так неясно.

Поток их слез... Не он ли заливает

На севере «Мост Хорикава»?

(Перевод В. Марковой)

Тикамацу обычно прибавлял в конце своих «синдзюмоно» несколько «утешительных» фраз в духе буддийских представлений, например:

Так были пойманы Кохару и Дзихай

В сеть высшего поямеадьн,

Для того

Чтоб через прошлый ряд перерождений

Родиться Буддами —

В последний раз

(Перевод В. Марковой)

Но может ли такая отписка преодолеть поэтическую силу предыдущих строк? Сам Тикамапу сознает их беспо­лезность и заканчивает так:

И слезы

Невольно набегают па глаза

У каждого,

Кто слышит эту повесть

(Перевод Я. Марковой)

Тикамацу был большим мастером композиции. В его песнях нет неслаженности, все части укладываются в одно стройное полое, все развивается последовательно и органично. Особенно это заметно в его последних пьесах, например «Абура-дзигоку». Это действительно бытовая пьеса из жизни осакской купеческой семьи. Надо заметить, что в то времена именно в Осака этот быт был в его наибо­лее ярком виде. Купечество было и в Эдо. по том в его быт проникало многое от окружения самурайством. Купечество было и в Киото, но там на его жизнь ложился отпечаток этого «города науки и искусства». Лишь в Осака эта жизнь была представлена в своем чистом виде. Это было япопскос «Замоскворечье», где жили купеческие семьи с крепкими старозаветными устоями, которые оковами ложились на всех членов семьи. А вот младший сын Йохэй — где он может найти выход своему стремлению вырваться из этих оков? В Симмати (увеселительный квартал в Осака), в гульбе, кутежах. Начинаются нелады с семьей — с строгим отцом, с доброй матерью, с добропорядочным братом. Из-за денег Йохэй убивает дочь торговца мясом (абурая). и это приводит его к катастрофе.

Все эти персонажи даны автором как живые, даже без обычного опоэтизирования.

Деятельность Тикамацу имела одно важное «частное» последствие. Его работа в театре Кабуки и театре Дзёрури сблизила репертуар этих театров. Пьесы кякухои переде­лывались для театра дзёрури, пьесы импон (пьесы для те­атра дзёрури) переделывались для театра Кабуки. Не лиш­нее прибавить, что театр марионеток и театр Кабуки со­хранились в Японии до настоящего времени.

1957

ЛЕКЦИИ

ПО ЯПОНСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

ПЕРИОДА МЭЙДЗИ

Официальным годом рождения новой Японии считается 1868 год — первый год Мэйдзи, как было названо повое правление. Годом рождения новой литературы считается 18-й год этого правления — 1885 год. В 1868 году были про­возглашены новые начала государственного и социального строя, долженствующие направить Японию по пути капи­талистического развития. В 1885 году были провозглашены новые принципы художественно-литературного творчест­ва, порывавшие с традициями прежней литературы — феодальной и долженствующие призвать к жизни новую, буржуазную. В 1868 году была опубликована так называе­мая императорская присяга, от которой стали в дальней­шем исходить все деятели либерального движения. В 1885 году капдидат словесности, еще совсем недавно окончивший оборудованный уже па европейский лад То- киоский университет, Цуббути Сёё выпускает в свет трак­тат — «Сущность романа», сразу ставший литературным манифестом всей передовой литературной молодежи. И так же, как политическая революция только начала собою дли­тельный процесс переустройства Японии: окончательное превращение Японии на базе буржуазно-помещичьего бло­ка в буржуазно-капиталистическое государство современ­ного типа с большим остатком феодальных институтов слу­чилось только через двадцать пять — тридцать лет,— точно так же и выступление Цубоути только открыло собою но­вую эру в художественном творчестве: полноценная худо­жественная литература, достойная занять свое место в об­щемировом балансе буржуазной литературы, появилась в Японии только в начале XX века.

I

Литература, несомнепно, запаздывала сравнительно со всем ходом жизни Японии, особенно сравнительно с хо­дом ее экономического и социально-политического разви­тия. И запаздывала при этом сравнительно на долгий срок — лет па тридцать. Но такое запаздывание вполне по­нятно. Главное внимание новых хозяев Японии сначала было естественно направлено па самые неотложные зада­чи: нужно было как можно скорое покончить с тем из феодального наследия, что мешало насаждению капитализ­ма, что мешало новой буржуазии вплотную по­дойти к аппарату власти; нужно было как можно сильнее защититься от угрозы превратиться в коло­нию западноевропейского империализма, довольно настой­чиво наседавшего на эту столь недавно открытую страну. Для выполнения той и другой задачи при этом было только одно действительное средство — европеизация. Перенесе­нием европейских, то есть буржуазно-капиталистических форм хозяйства во вновь развиваемую промышленность, построением соответствующего государственного порядка можно было лучше всего п скорее всего справиться с зада­чами насаждения нового режима, и это же оружие можно было противопоставить Западу. Руководители тогдашней Японии очень хорошо поняли это и взялись сразу, взялись горячо за самую решительную европеизацию. Р1 поскольку на первой очереди стояло серьезное переустройство хозяй­ственного и социально-политического уклада, постольку пока было не до литературы. С другой стороны, быстрый темп политического переустройства был обусловлен до­вольно длительной подготовкой: сведения о политическом и социальном строе, об экономической жизни западных го­сударств — хоть и не очень полно, но все же проникали в Японию уже издавна, и многие из передовых деятелей новой Японии успели еще до переворота даже собствен­ными глазами посмотреть на западные порядки. До лите­ратуры же они не дошли, а проникшие самочинно еще в эпоху Токугава «Исоипу-моногатари» («Басни Эзопа») литературной погоды сделать, конечно, не могли. Естест­венно поэтому, что новые авторы, то есть новые люди, представлявшие собой новую эпоху, иначе говоря, писа­тели, так же, как и политические деятели в своей сфере, оттолкнувшиеся от Запада, появились не сразу после пере­ворота.

Нужна была полоса просветительства. Просветительст­ва всякого, и прежде всего, в первую очередь — пропаган­ды нового общественного строя, новой науки, новых идей­ных концепций. Вся энергия, все усилия ведущих деятелей нового режима были направлены именно в эту сторону. Фукудзава Юкити, этот пророк новой японской буржу­азии, на месте увидавший, что такое Запад, неустанно ра­ботает нером и словом. Нужно разъяснить современни­кам, что такое избирательная система, что такое банки, почта, воинская повинность, и вот в 1869 году выходит его «Описание Запада» («Сэйё дзидзё»). В течение пяти лет (1872 — 1876 гг.) специальной серией «Прогресс науки» («Гакумон-но сусумэ») он твердит читателям «о пользе паук» и призывает их к быстрейшему овладению европей­ским знанием. Все средства хороши: для ликвидации гео­графической неграмотности своих соотечественников он создает даже род популярного учебника в стихах («Сэкай кунидзукуси»), где традиционным японским размером в пять и семь слогов излагаются основные сведения по гео­графии и истории мира.

Таким же целям просветительства служат и вывезен­ные с Запада и быстро привившиеся другие весьма сущест­венные орудия пропаганды — газеты п журналы. Тому же делу служат и переводы. При этом и тут все оказывается пригодным: Смайльс (в переводе Накамура Кэй) поможет настроить молодое поколение на созвучный эпохе идеоло­гический лад, Жюль Бери — познакомить с достижениями европейской научен, Дюма п Скотт — с историей. Нельзя ведь для начала отягощать неокрепшие головы слишком серьезным материалом. И больше всего, охотнее всего пе­реводят Литтона н Дизраэли. Они дают как раз то, что больше всего нужно: политику в беллетристической, то есть в самой доступной и интересной форме. Роману Литтона «Эрнест Мальтраверс» (переведен в 1879 г.) суждено было сыграть роль микроба, вызвавшего писательский зуд у японских политических и общественных деятелей. Начи­нается полоса так называемой политической беллетристи­ки (Сэйдзи-сёсэцу).

Науку в увлекательной форме приходится пока попу­ляризовать Жюлем Верном: знаний и опыта у себя самих в этой сфере пока еще нет. Иначе обстоит дело в сфере политики: за десять с липшим лет неустанной поли­тической борьбы накопилось и то и другое. Политики на­чинают чувствовать, что они могут не только переводами популяризировать нужные им взляды, но и сами писать. Это будет удобней, потому что можно беллетристический материал точно приспосабливать к моменту. Литтон и Диз­раэли — образец для них не только как создатели жанра политического романа, но и как люди: они одновременно писатели и политические деятели. И с начала 80-х годов японские политические и общественные деятели берутся за литературу.

Какая тема в этот момент самая животрепещущая? За первые десять лет повой жизни Япония пережила ряд крупных потрясений: старый режим то и дело пытался сопротивляться. Последнее сопротивление, так называемое Сацумское восстание, потребовавшее для своего подавле­ния напряжения всех сил нового государства, произошло в 1877 году. Ломка старых хозяйственных и социальных форм сопровождалась нередко очень болезненными столк­новениями различных групп правящих классов. Не выра­батывался еще в приемлемой для обеих сторон форме блок буржуазии и помещиков. Следовательно, о чем писать, что самое злободневное? Что может помочь стране справиться с трудностями? Чем может политик, кроме своей непосред­ственной работы, помочь своему классу? Рассказом, напри­мер, о том, как два прославленных древнегреческой исто­рией фиванца Эпаминоид п Пелопид болеют душой о своей родине, как они указывают путь, которым можно преодо­леть затруднения, как можно силой оружия, силой слова вывести свою страну из тяжелого положении: таков роман Япо Рюкэя (1883) «Прекрасные беседы об управлении государством» («Кэйкоку бпдан»). Можно рассказать еще более увлекательно, поставив в центре повествования жен­щину. Некая красавица ирландка мужественно борется за свободу и независимость, окруженная избранниками своей родины. Пример Америки, добывшей себе независимость, очень поучителен для новой Японии. Роман Токая Са- иси — «Удивительные приключения красавицы» (1887) — «Кадзип-но киту» вызывает даже, как фигурально выра­жаются японцы, сильнейшее вздорожание бумаги: так мно­го ее вдруг понадобилось на повторные издания.