[212]
“Я знаю цену похожденьям…”
Я знаю цену похожденьям,
Кондомам, брошенным в грязи.
Сама природа пахнет тленьем —
Меня надеждой не грузи.
Я выпил прорву пентотала,
Взахлеб, с “Текилою Санрайз”.
Жизнь просвистала. Всё пропало.
I know the moonlight paradise.[213]
“Ты ищешь – где он, твой sex-friend…”
Ты ищешь – где он, твой sex-friend?
Ты пума, хищница по сути,
Ты птица старая в мазуте,
You’re approaching the end.[214]
“Себя считая "самой-самой"…”
Себя считая “самой-самой”,
Ты в юбке кожаной до пят
Так схожа с модною рекламой:
Гримаса, поза, злобный взгляд!
Мужчины
Мужчины мечтают об одном: кто бы им отсосал.
Когда угодно – хорошо бы почаще,
И кто угодно – хорошо бы красотки.
Все прочее – разговоры о технике.
Кажется, ясно?
“Когда не стоит, все понемногу теряет свое значение…”
Когда не стоит, все понемногу теряет свое значение,
Все понемногу становится неким факультативом:
Приукрашенная пустота наполнена смрадом язв и мучений,
Поражающих плоть. И ты внезапно делаешься прозорливым.
(Напыщенный карлик, таков, как есть,
В отрытую дырку пытается влезть
В промежности той, что зовется “дама”, —
О, повторяющаяся драма!)
Что нам дает коррекция взгляда?
Мир обретает свою непреложность,
Словно попал в боковой объектив.
Навзничь падаешь или ничком,
Ждешь ли бог весть какого оргазма —
Ничто не заменит последнего спазма.
Техника секса здесь ни при чем.
“Размалеванная рыбешка…”
Размалеванная рыбешка – из тех дурех,
Что заполняют аквариум нашего сплина,
Вы приближались, и меня застала врасплох
Эта колеблющаяся картина.
“Дурнушка…”
Дурнушка,
Тоскою разит за версту,
Работает в аэропорту.
Провожает самолеты на взлет.
А дождь все идет и идет.
Поросячьи глазки, лицо на котором нет
Ничего, кроме следов уныния.
Груди обвисли в семнадцать лет,
И попа цыплячья, бескровно-синяя.
(Жизнь тем не менее
Предназначена к размножению,
И дарвинизм не снимает с себя ответственности
За создание самой банальной посредственности).
“Да, черт возьми…”
Да, черт возьми, – отроковицы!
Всё – обещанье, всё – томленье,
Округлость ягодиц, коленей,
И этот взгляд, что так искрится!
А бедный пенис наш, невежда,
Краснеющий в мечтах о ласках
(О, эта жизнь в цветах и красках!)
И ждущий, что блеснет надежда,
Спит, как сморчок в своей грибнице,
Такой привычной и домашней, —
И смерть под зубками гурманши
Ему мерещится и снится.
“Охрана порядка на книжной ярмарке в Монтегю…”
Охрана порядка на книжной ярмарке в Монтегю
обеспечивалась лицеистками:
Все они были разными – и все премиленькими
и сексуальными.
И я снова задумался о тайнах девичьего возраста.
Юная барышня жизнь (и секс) принимает взахлеб
В жажде своей дефлорации (и так далее).
Мы можем во Франции встретить подобных особ
(А также очень красивых в Италии).
Радость щенячью свою подарив нам,
Гордясь молодым и здоровым телом,
Лишь на раздаче шампанского эти девы заняты делом
(Простите меня за склонность к избитым рифмам).
“Один, на пляже. За спиной Кассис…”
Один, на пляже. За спиной Кассис.
В футболку яркую я был одет по моде
И наблюдал, как немки оголялись на природе,
Покуда я тянул пастис.
И плоть, и дух – все непотребно и продажно,
Под солнцем нравы обнажаются, круша
Благопристойность. Загорающим не важно,
Есть ли у вас душа.
Какая может быть душа под влажной кожей,
Под этим потом, что просчитан наперед?
Какая может быть надежда в этой, схожей
С движеньем поршня, самой сладкой из работ?
Слегка с опаской. За другого. За невинность.
Поди какой-нибудь догадкой удиви нас!
Под кожей, в пустоте, где место чувствам быть,
Фантом сверхчувственности может ли ожить?
Квартет
Четверо вошли в вагон
(Сразу видно, американцы),
И я тут же решил, что отношения у них чисто
профессиональные.
Однако их разговор был насыщен намеками
интимного свойства,
И я с удивлением стал теряться в догадках,
Поскольку не мог и представить,
что эти двое мужчин
(Обыкновенных, и даже, если угодно,
привлекательных)
Могут спать с этими двумя женщинами,
Тучными и некрасивыми, но, судя по всему,
энергичными и довольными жизнью,
Никчемными, однако же беззаботными.
Сказать по правде, я даже представить себе не могу,
что какой-то мужчина
Может по собственной воле
искушать свою плоть желанием
В подобной мистерии бессмысленности.
`Штутгарт – Цюрих, 8 апреля 2011 г.
“Смерть деликатно потревожит…”
Посвящается Мод
Смерть деликатно потревожит —
Она со мной накоротке —
Быть может, в Римини, быть может,
В другом заштатном городке.
Я был знаток задов девичьих,
Любил, по сути, только их.
Я всюду норовил постичь их,
И в юбках, и без таковых.
Смелей! Не дремлет карцинома,
Лелея втайне мой конец.
Она во мне живет, как дома,
И скоро выест мой крестец.
Где твой язык? В пылу эрекций
Я отдал жизнь за медный грош.
И мне уже не загореться.
В другой вселенной ты живешь.
Край пустоты[215]
“Святой Энграсии, дом три…”
Святой Энграсии, дом три.
В край пустоты судьба меня вела.
Ты, кого страсть, не тронув, сберегла,
Вот мое тело жадное – бери.
Акаций первых белые мазки
И солнце бледное, почти что неживое,
Мадрид тогда наполнили собою,
И жизнь моя распалась на куски.
НMT
I
Я веры не терял,
Я знал всю жизнь мою,
Что обрету любовь
Лишь смерти на краю.
Сомнения лишен,
Бесстрашно шел вперед,
Ведь был мне твой приход
Заранее возвещен.
И вот ты здесь, чтоб стать
Я мог самим собой,
От счастья замирать,
Вдыхая запах твой.
Нет мягче ничего,
Чем этой кожи шелк,
Нежнейший мой зверек,
Мое не-божество.
II
Король богемский,[216] я был дик,
Желанье жить во мне горело.
Доказанною теоремой
Я сам себя считать привык.
Я к откровению готов,
Я знаю место, день и час,
Когда сокрытое от глаз
Отбрасывает свой покров.
Но ночь беззвездная падет
У мира вещного границы.
Там дух молитвы воцарится
И тайна новая грядет.
III
Раз этот мир покинуть суждено,
Пусть в этот миг ты будешь рядом,
Пусть будет мне разрешено
С тобою обменяться взглядом.
Твоя волнующая грудь
В мои ладони пусть ложится.
Тебя обняв, глаза сомкнуть.
Ты – царства этого граница.
IV
Свежим утром погожего дня
Всюду льется желанья мотив.
Но отхлынет крови волна.
Неизбежен, как рок, отлив.
Жизнь уносится прочь, смеясь,
Чтоб других напоить допьяна.
Как недолго дорожка вилась,
Как под вечер погода ясна!
V
Мобильный телефон
На берегу стонал.
Недолгий жалкий стон —
Таков любви финал,
Так за гудком гудок
На пляж, что гол и пуст,
Втанцовывает смерть —
На средоточье чувств,
На смятую постель,
Где больше нет тепла.
Как больно жить теперь,
Когда любовь ушла.
VI
Лишь пара месяцев пройдет
(А может, несколько недель),
Тебе противен станет тот,
С кем разделила ты постель.
Я знал, что я иду на риск,
Ведь это был не первый бой.
Посверкивает солнца диск
Над жизнью, сломанной тобой.
VII
Пока живем, любви нам мало,
А та, что есть, – не та.
Мы в пустоте бредем к финалу,
Где тоже пустота.
Вопль о пощаде в ней растает,
Чтоб в тишине пропасть.
Но в немощи не умирает,
Не гаснет страсть.
От юности нам не осталось
Былых щедрот.
Мы медленно вступаем в старость,
Где нас ничто не ждет,
Лишь тщетные воспоминанья
О прежних днях,
Лишь злое разочарованье
И голый страх.
VIII
О жизнь моя, о жизнь былая,
Первый нарушенный обет,
Любовь, которой больше нет, —
Зачем же не вернул тебя я!
Зачем себе я не вернул
Тот клад, что ты мне дать могла, —
Когда счастливые тела
Сливаются в одну волну.
Я стал зависим от людей.
Мне ведом страх исчезновенья —
Так в предзакатное мгновенье
Трепещет солнце средь ветвей.
Я знаю – дар любви нам послан,
Чтоб мир объять мгновением одним.
Во времени, чей бег неумолим,
Возможен остров.
Ноябрь
В кофейне у реки я одиноко
Сел у окна, измучен, раздражен.
Я в новых номерах ворочался и охал,
Мне не давался сон.
Влюбленные и семьи совершают
Неспешный променад.
А девушки тебя напоминают —
Тебя сто лет назад.
И вдруг ты вся, в осенний свет одета,
В мое вернулась забытье.
Ты жизнь мне подарила эту
И чудеса ее.
“Я в сад пришел, где ты лежишь в глубоком сне…”
Я в сад пришел, где ты лежишь в глубоком сне,
Окружена одною тишиной.
Закат спустился, небо все в огне,
Ну почему ты не со мной?
Я к нежной коже прикоснусь
И, вспомнив всё, в те дни вернусь,
Пусть вновь ты рядом будешь, пусть
Растает грусть.
“В натурализме сущего оплот…”
В натурализме сущего оплот.
Между холмов лежит долина.
Смятенная вздыхает Жозефина,
И кожа у нее как мед.
“Она была в наряде голубом…”
Она была в наряде голубом
Небес, раскинувшихся вольно,
И ей как будто было больно
От синевы на дне глазном.
“Я не забуду никогда…”
Я не забуду никогда
Как ты, смутясь, сказала да,
Как ты потупилась, смутясь
(Дельфина, это был экстаз!).
Мы станем мягкою травой
И будем помнить эти дни,
Мы будем тлеть в земле сырой —
Но в нас продолжат жить они.
Хочу поверить в это сам,
Хоть истинный прогноз таков:
Мы станем пищею жукам,
Личинкам мух и червяков.
Но обмануться я не прочь —
Ведь как бы был тот мир хорош,
Где после смерти вновь живешь
(И песни о любви и проч.).
“Мы купим пару птиц и заживем всерьез…”
Мы купим пару птиц и заживем всерьез.
Люблю, когда ты вдруг, не подобрав волос,
Без платья выскользнешь ответить на звонок.
Немногим так в любви себя забыть дано.
Рассвет недалеко – как сладок этот час.
Полудвиженье тел, полумерцанье глаз.
Здесь нет прямых дорог и проторенных троп,
Для этих дел еще не выдумали слов.
Мне ясности дневной милее полумрак,
Меня пугает шум, а пустота – мой враг.
Блуждающий впотьмах, ты уязвим и слаб,
И все же сладко жить, всего себя отдав.
Любви под силу в нас вторую жизнь вдохнуть,
Земного поперек лежит сей странный путь.
Любовь одних грозит разрушить все собой,
Других любовь зовет, как море в летний зной.
И крепче с каждым днем к тебе мой взгляд прикован.
“Материя чуждая, внушающая страх…”
Материя чуждая, внушающая страх,
Повторена в строеньях и телах,
Бессильный эмбрион небытия,
Отторгнутая жизнь, род пустоты.
Природа вздрогнула – мы новые черты
Придали снам, по плоскости разлитым,
Шагами мерными по гулким плитам.
Сурово солнце жгло ее мечты.
И взгляд скользил по отраженьям пустоты.
(Этот текст неопределим, он белого цвета. Подобие смерти.)
“Как тело вожделенное, насквозь…”
Как тело вожделенное, насквозь
Пройти всю глубину лирической вселенной,
Чтобы во власти силы сокровенной
Томиться жаждой вечности пришлось.
Отчужденность
Что это вокруг?
Как вас зовут?
Что делаю я тут?
Пусть меня уведут,
Я не останусь тут!
Дайте мне все забыть,
Все прошедшее – прочь!
Чтобы заново жить,
Влейте смысл в эту ночь.
Как впервые, зарю
Потеснит яркий луч.
Я не сплю, я не сплю,
Вот вам мой поцелуй.
Вы мой друг? Вы мой друг?
Отвечайте, молю.
Что это вокруг?
Огонь стоит стеной.
Ни шороха – я глух!
Ушел ли разум мой?
Мне бы нужно прилечь,
Ненадолго уснуть,
Чтобы себя сберечь,
Ясность взгляду вернуть.
Кто я? Дайте ответ,
И пусть будет он прям:
Вы мне друг или нет?
Счастье придет ли к нам?
Пламенем залита
Ночь без берегов.
Где же рая врата?
И где искать богов?
“Спустилась ночь, мой милый друг…”
Спустилась ночь, мой милый друг,
Чиста, нежна.
Заря погасла – сколько мук
В преддверье сна.
Поблескивает твой браслет,
Во тьме скользнув,
И тихо плачу я в ответ,
Глаза сомкнув.
Я слаб, я проиграл судьбе,
Ты далека.
Но, Лиза, с мыслью о тебе
И смерть легка.