– Да, военной историей. С самых малых лет это было его настоящей манией. Когда он не смотрел эти странные фильмы, то читал про торую мировую войну.
Харриет скользит взглядом по ряду книг на самой нижней полке. Тома британского историка Э́нтони Би́вора, автора книг XX века, в частности о Второй мировой войне, такие названия, как Сталинград, Берлин, "Взлёт и падение Третьего рейха" Уильяма Ширера. У Эушена эта книга тоже стоит на полке. На письменном столе лежат груды книг о войне. Одна так и лежит открытая, как будто Кеннета прервали во время чтения.
– "Один в Берлине", – говорит Карин. – Он очень любил эту книгу. Получил ее от меня на день рождения. Это было единственным пунктом в списке желанных подарков. Вот он обрадовался, – глаза ее заблестели от нахлынувших воспоминаний.
– Как здорово, – говорит Харриет. Ей неловко от ощущения приватности, когда она стоит в комнате Кеннета вместе с его матерью. Она толком не знает, что сказать, и продолжает листать записную книжку. Внизу на каждой странице есть маленький рисунок, похожий на какую-то единицу измерения количества. Буквы такие мелкие, что Харриет прищуривается. Почерк неряшливый, но все же кажется, что Кеннет записал даты, время суток и какие-то величины. И инициалы. Харриет кажется, что она различает инициалы Т.Х на нескольких страницах. Это должен быть Тони Хессельгрен. А цифры должны быть временем суток и датами встреч с людьми.
Она листает книжку. Рядом с некоторыми датами встречаются инициалы Н.Э, но похоже, что именно с Т.Х. Кеннет встречался регулярно. Почти всегда вечером. Она пролистывает до 25 августа. Ночь, когда убили Лауру. Судя по записям, Кеннет встречался с Т.Х и 25 августа тоже. В остальном здесь пусто, кроме одной фразы в правом углу на самом верху страницы. Cirkusen cirkulerar Lerviken. Old gcgdu 0dxud.
– Цирк циркулирует по Лервикену. Old – это старый… – Харриет шепчет слова вслух, читая фразу.
– Он все время так пишет, – говорит Карин. – Я не думаю, что это что-то значит. Он ведь был ребенком с особенностями.
Харриет поднимает глаза от страницы.
– Карин, можно я возьму записные книжки на время, если я пообещаю, что верну их вам? – она должна забрать книжку в участок. Даже если написанное невозможно понять, она все равно хочет показать это остальным.
– Можно. А теперь я хочу побыть одна, – вырывается у Карин. – У меня больше нет сил.
– Я понимаю, я возьму с собой этот блокнот и, если мне в голову придет что-нибудь еще, я вам позвоню, – отвечает Харриет. Она чувствует себя дурой, оставляя Карин в комнате Кеннета, и в то же время, она не может там оставаться против ее воли.
Харриет прижимает голубую записную книжку к груди и торопится к Саабу. Она жалеет, что с ней нет Элиаса. Не надо было так настаивать на том, чтобы ехать сюда в одиночестве. Она быстро берет мобильный и шлет ему смс. Можно тебе позвонить? Ответ приходит быстро: Конечно, но я в машине с Ракель. Знай. Харриет перечитывает сообщение. Он предупреждает ее, что он не один, как будто бы между ними существует тайная договоренность. Ей это нравится.
Она звонит ему, как только садится в машину.
– Я только что была у мамы Кеннета, – Харриет кладет блокнот на пассажирское место, прижимает мобильник ухом к плечу и заводит мотор. – Я видела его комнату.
– Хорошо. Нам не удалось там задержаться особенно долго, – он что-то бормочет и Харриет слышит голос Ракель. – Мы были в Лервикене и возвращаемся обратно в участок. И как прошло?
– Было интересно. Тебе надо было бы посмотреть на его комнату, он был с особенностями развития, – машина выкатилась на дорогу, посыпанную гравием и уводящую от серого дома Карин пятидесятых годов.
– Что ты хочешь этим сказать? – спрашивает Элиас.
– Очень интересовался второй мировой войной и фильмами ужасов. Вел дневник или, скорее, делал записи. Со мной тот, в котором самые поздние из них. Последняя запись датирована тем днем, когда была убита Лаура.
Элиас на секунду замолкает.
– И что там написано?
– Цирк циркулирует в Лервикене, а потом буквы, из которых мне ничего внятного сложить не удается.
– Странно, и больше ничего?
– Он отмечал людей, с которыми встречался, время встреч и еще что-то, что мне кажется единицами измерения. В ночь, когда была убита Лаура, есть запись, что он встретился с кем-то, у кого инициалы Т.Х.
– Тони Хессельгрен?
– Именно так я и подумала. Полагаю, что речь идет о покупке наркотиков. Но точно я не знаю. С этим Т.Х. он вроде бы виделся довольно регулярно. Несколько раз попадаются инициалы Н.Э. – Харриет выруливает на шоссе, давит на газ и опускает солнцезащитный козырек. Небо синее, солнце светит со стороны полей, и лучи колют ей глаза.
– Хорошо, Харриет. Есть с чем работать, – говорит Элиас.
Слышен какой-то звук и снова голос Ракель.
– Мне пора. Может, увидимся позже, – он кладет трубку. Харриет откладывает мобильный. Только когда она произнесла все это вслух, у нее возникла еще одна мысль. Буква Н может, конечно, означать много разных имен, но Натали одно из них. Она должна попытаться найти эту Натали. Может, это Лия? Куда она в таком случае делась? Харриет тяжело вздыхает. Кажется, она опять попала в тупик.
Солнце зашло за облако и кажется, что вот-вот пойдет дождь, когда Харриет возвращается в участок с коробкой, в которой лежит пицца. Когда она открывает дверь, видит на ресепшен Леннарта.
– Привет, Харриет, в Хельсингборге был пожар, я ехал мимо и решил заглянуть вместо того, чтобы звонить.
Он выглядит дружелюбно.
– Я все время забываю, что вы, техники, работаете по всему региону, – говорит Харриет.
– Да, и мы работаем все время, никогда не знаешь, каким будет твой рабочий день. Но Хельсингборг все-таки довольно близко. Хуже, если что-то случается в восточной части Сконе или в Блекинге. А где твои коллеги?
– Они были в Лервикене и сейчас должны быть на пути сюда. Пойдем, ты можешь подождать здесь, если хочешь, – говорит она и кивает на дверь.
– Я могу взять кофе и посидеть с тобой, пока ты ешь, – говорит Леннарт и показывает на пиццу.
– А ты сам-то поел? Я с удовольствием поделюсь с тобой.
Леннарт буквально расцветает, и Харриет показывает ему дорогу к кухне.
– Я много раз бывал у вас на собраниях, а вот тут никогда не был, – говорит он и присаживается за один из столиков. Харриет разрезает пиццу на куски – не большие, и не маленькие – в самый раз, ставит тарелки и садится напротив него.
– Что-то случилось? – спрашивает она.
– А ты что, не видела новости? – спрашивает Леннарт.
– Нет, я была слишком занята. А что стряслось?
– Они опубликовали фото, где видны ноги Лауры и кровь на полу возле колеса трактора. Кто-то им должен был прислать снимок. Мы никого не пускали на место преступления. Это совершенно против всех правил, если ты меня спросишь. Сколько человек имеют доступ к делу?
– Думаю, что только наша группа: я, Йоран, Ракель, Элиас и Патрик, – перечисляет она и берет кусок пиццы. – Ну и Маргарета, само собой, – Харриет вспоминает реакцию Маргареты, когда она увидела этот снимок в интернете. Она сказала, что проверяла, кто и когда заходил в систему и подозревала утечку информации из отдела экспертов-техников.
– Отсюда утечки точно не было. Мы проверяли, – добавляет она, прожевав.
Леннарт тоже берет кусок пиццы.
– На самом деле не фотографии причина моего приезда, но я их только что увидел и возмутился, мне нужно поговорить об этом с Маргаретой. Я здесь для того, чтобы заняться исследованием машины. Кто-то из техников должен был сделать это сразу. Видимо прозевали и не сделали.
– Машина стоит в гараже. Я зарегистрировала вещественные доказательства, значит, ответственность на мне. Все вещдоки помечены, внесены в протокол и находятся в комнате для хранения. Кроме ножа, естественно, который мы отправили в центральную лабораторию в Линчёпинг. Наркотиков тоже нет в комнате вещдоков, – отвечает Харриет.
– Мы снова были на месте преступления. Маргарета сказала, что вы допросили свидетеля, который видел стоявшую там машину, так что мы расширили радиус поисков.
– Да, Кеннета, – перебивает его Харриет.
– Я обнаружил следы шин, которые могут быть интересны. Они замечены на дороге, которая ведет мимо усадьбы, там есть место для встречи, где две машины могут разминуться. Сначала вечером в пятницу шел дождь, потом все высохло. Глина застыла и следы такие отчетливые, что мы сделали слепки, – продолжает Леннарт и отковыривает шампиньоны со своего куска пиццы.
– У меня аллергия на грибы, – объясняет Леннарт. – Детсадовская аллергия. Это как мой старший внук, который вдруг заявляет, что у него аллергия на гороховый суп, – Леннарт смеется.
– Ничего, – говорит Харриет. Она прямо так и видит перед собой Леннарта в качестве дедушки. Такой дедушка строит с детьми башни из конструктора "лего" и драматически меняет голос, когда читает по ролям сказки.
– Спасибо большое за сведения об отпечатках колес. Как по-дурацки вышло, что никого из вас не было, чтобы принять вещдоки, кто-то отсюда должен был бы вам позвонить.
– Ошибки иногда случаются, но вот я здесь. Мне нужно в первую очередь проверить одну вещь. На одном из скатов, оставивших следы около усадьбы, есть метка поперек всей шины, – говорит Леннарт и взмахивает рукой, как бы разрезая воздух. – Может быть это не имеет никакого значения, но ведь легко проверить Мазду и посмотреть, совпадает ли эта метка, – продолжает он. – И скажите вашему отделу по связям с прессой, чтоб не сливали эти данные до поры до времени. Ты же можешь отрегулировать, кто имеет доступ к делу, если Маргарета этого еще не сделала, – добавляет он.
– Я понятия не имею, как случилось, что снимки попали в прессу, но было бы очень странно, если бы это сделал кто-то отсюда. А это не может быть кто-нибудь из фотографов, кто все же проник на место преступления?
– Я узнал снимок и уверен, что это наш, – говорит Леннарт, отрывает кусок бумажного полотенца и вытирает руки. Красноватый томатный соус от пиццы затек ему на ладонь.