Проблема со всеми этими рациональными «доказательствами» существования Бога (космологическим, телеологическим, онтологическим, моральным и т. д.) – это проблема круга, пытающегося доказать сферу; хвоста, пытающегося махать собакой; и результаты в каждом из случаев, мягко говоря, не особо впечатляющи, как это убедительно продемонстрировали философы от Рассела до Мэки (не говоря уж о Нагарджуне и компании). Я не буду наводить скуку на читателя подробной критикой всех подобных рациональных «доказательств»: талантливые философы уже это сделали за меня. Я просто скажу, что, будучи тем, кто и вправду убежден в существовании Духа, будучи тем, кто уже предрасположен к данной позиции, я считаю рациональные доказательства существования такового – особенно учитывая ставки, связанные с масштабностью вопроса, – в крайней степени безжизненными (это включает и якобы «неуязвимое» дополнение Россом онтического «доказательства», предложенного Ансельмом Кентерберийским и Иоанном Дунсом Скотом). Еще я считаю совершенно верным, как потрудились показать многие философы, что подобные аргументы можно справедливо отбросить. Основная проблема, свойственная им всем, состоит попросту в том, что они базируются на глубочайшей категориальной ошибке – попытке доказать надрациональную сферу при помощи исключительно рациональных рассуждений.
Рассудок, конечно же, может пытаться – и на деле пытается – мыслить о Духе, сколь бы неадекватными ни были подобные размышления. И рассудок абсолютно волен предлагать различные типы доводов в пользу правдоподобия существования Духа. Это никоим образом не доказательства, а скорее намеки на таковые, и у меня нет возражений против подобных намеков. На самом деле я нахожу их более-менее здравыми и, уж совершенно точно, увлекательными; к тому же я и вправду предпочел бы видеть (обреченные на провал) попытки предложить рациональные доказательства Духа, нежели (равно обреченные на провал) попытки предложить рациональные опровержения Духа. Но даже самые продвинутые рассуждения подобного рода (согласно признанию их же авторов) не приходят к заключению о чем-либо большем, нежели: «Что ж, должно же где-то быть нечто трансцендентальное», – вывод, который, если сравнить его с прямым, непосредственным и глубинным постижением, предлагаемым оком созерцания, кажется жалким и неубедительным.
Я же подчеркиваю, что, когда мы предлагаем исключительно рациональные «доказательства» существования Абсолюта – доказательства, которые можно с равным успехом как защитить, так и опровергнуть, – тогда, если некачественное доказательство теряет актуальность, вместе с ним актуальность теряет и некачественный бог. Подобные категориальные ошибки, в таком случае, просто откладывают осознание того, что существует инструментальное доказательство существования Бога. Однако инструментом в данном случае выступает не рассудок, а созерцание, а доказательством – не опосредованный, а прямой опыт. В качестве дополнения гнозиса подобные рациональные дискуссии очень полезны; в качестве же замены гнозису они вводят в глубочайшее заблуждение.
Если такие занятия, как дзен, йога, гностическое христианство, буддизм ваджраяны, веданта и др., и вправду следуют трем принципам сбора и верификации (или опровержения) достоверных данных, можно ли их законным образом называть «науками»?
Ответ конечно же зависит от того, что подразумевается под термином «наука». Если под «наукой» понимаются три компонента сбора достоверного знания в любой сфере, тогда и вправду наиболее строгие школы дзен, йоги и т. д. можно назвать научными. Им свойственны предписательность, инструментальность, экспериментальность, опытность и кон-сенсуальность. С учетом этого мы вполне законно можем говорить о «духовных науках» – точно так же, как мы можем говорить о социальных науках, герменевтических науках, психологических науках и естественных науках (последние являются эмпирическими, а остальные – феноменологическими или трансцендентальными). Многие мастера медитации любят говорить о йогической науке, науке Бытия или науке медитации.
Но такой подход и вправду имеет свои проблемы, ведь, если под «наукой» мы подразумеваем чувственно-эмпирическую науку, – и именно это, на самом деле, обычно и подразумевается, – тогда не только медитативно-созерцательно-духовные дисциплины не являются наукой, но так же ею не являются и герменевтика, феноменология, интроспективная психология, математика, психоанализ, интерпретирующая социология и так далее. Эмпирико-аналитическое исследование, как мы убедились, не может сколь-нибудь адекватно работать хотя бы со сферой интеллигибилии, – и представьте, насколько менее оно адекватно для трансценделии!
Таким образом, в прошлом я сохранял довольно консервативную (и даже жесткую) позицию в отношении идеи «высшей науки», просто потому, что большинство сторонников оной, на самом деле, неявно пытались расширить определение науки, не отказавшись от эксклюзивности эмпирико-аналитического подхода. Большинство современных теоретиков психологии, философии и социологии давным-давно отказались от исключительного эмпиризма (Пиаже, Уайтхед, Лакан, Хабермас, Гадамер, Рикер, Бейтсон и др.), так что и трансцендентальные дисциплины – имея еще более убедительные причины – несомненно должны последовать за этим веянием (трансцендируя, но включая эмпиризм). И все же мы видели очень много теоретиков, которые возвещали о том, что «новая и высшая» наука – трансперсональная, трансцендентальная, духовная – станет чисто эмпирической дисциплиной, и которые при этом, очевидно, не имели четких представлений о том, что же они подразумевали под «эмпиризмом». Разумеется, под «эмпирическим» они часто имели в виду «экспериментальное» и «опытное» (в широком смысле), однако они часто имели в виду (в равной мере и одновременно) еще и объективно-чувственные данные, и эта многозначность привела к значительной путанице, которой можно было бы избежать.
Давайте я приведу несколько примеров путаницы в результатах, происшедшей тогда, когда чисто эмпирические данные выдвигались в качестве «доказательства» высших, или трансперсональных, или трансцендентальных состояний. Можно начать с нейрофизиологического мониторинга «измененных состояний сознания». Различные ученые брали продвинутых практиков медитации, йогов или свами, утверждавших, что они могут войти в «более высокое состояние сознания», и, дабы проверить это утверждение, подключали их к эмпирико-научному аппарату – электроэнцефалографу (ЭЭГ). Йог входит в свое «более высокое состояние» (самадхи), и, конечно же, ЭЭГ регистрирует совершенно беспрецедентный паттерн мозговых волн. И что это доказывает?
Это доказывает, что данный йог способен изменить паттерн активности своего мозга, а следовательно – и регистрируемые ЭЭГ-аппаратом показатели. Это совершенно не доказывает наличие некоего более высокого состояния сознания; это говорит лишь о наличии некоего иного состояния сознания. Это состояние, на самом деле, может быть новой формой психоза, или новой разновидностью кататонической шизофрении, или чем угодно. Ничто в самой ЭЭГ не может доказать, что это трансцендентное состояние. Можно сделать даже противоположное утверждение: именно и только йог, при помощи своего внутреннего созерцательного ока, может говорить о том, трансцендентное это состояние или нет. Не ЭЭГ-аппарат, который является продолжением, или расширением, ока плоти, а только сам йог, использующий око созерцания, может говорить о вхождении в более высокие состояния. То, что более высокое состояние, возможно, всегда имеет какой-то материальный коррелят в виде конкретного нейроволнового паттерна, могло бы быть важным аспектом общей совокупности данных, однако то, что это состояние является более высоким, доказывается именно самим йогом (и сообществом находящихся на единой духовной волне созерцателей), а не аппаратом ЭЭГ. Доказательство имеет созерцательную природу, а не эмпирическую. Эмпирические данные играют полезную, но нисколько не главенствующую роль.
Но настоящая проблема заключается в чем-то еще более худшем. Как мы многократно обсуждали, более высокое оставляет свои следы в более низком, и такие следы являются легитимным, но ограниченным полем исследований (вы изучаете следы, но никогда так и не добираетесь до зверя, их оставившего). Настоящая проблема состоит в том, что те, кто продвигал идею, будто эмпирическая нейрофизиология служит «доказательством» трансцендентного состояния, вскоре обнаружили, что их собственные доводы быстро обернулись против них самих, предложив действительно мощные данные в пользу тезиса противоположного тому, что они пытались доказать. Если эти «более высокие состояния» и вправду могут быть рассмотрены наиболее фундаментальным образом при помощи нейрофизиологии, тогда правильным выводом будет то, что «более высокие», «трансперсональные», или «надличностные», состояния в действительности являются всего лишь некими событиями, происходящими в «личностном» мозге, – то есть они на самом деле нисколько не трансперсональны, надличностны, или трансцендентальны.
Когда же какой-нибудь трансперсональный исследователь (например, Орнштайн) пытается возразить: «Да нет же, на самом деле происходит то, что новое физиологическое состояние мозга просто позволяет мозгу сонастроиться с более высокими и трансперсональными энергиями и сферами», – тогда эмпирист просто отвечает: «А покажите-ка мне эмпирические доказательства существования данных трансперсональных сфер». Трансперсоналист более не может указывать на физиологию мозга, ведь он только что заявил, – дабы уйти от первой критики, – дескать физиология всего лишь позволяет воспринимать более высокие сферы, а посему эти более высокие сферы не могут быть тождественны физиологии. Однако в отношении самих этих более высоких сфер у него (в плане эмпирического материала) нет совершенно ничего, и эмпиристу прекрасно это известно. Трансперсоналист теперь оказывается там же, откуда начинал, при этом попав даже в еще более невыгодную позицию, ведь эмпирист теперь вооружен новым контраргументом: чисто эмпирические данные, которые совершенно не доказывают существование трансцендентальных, трансиндивидуальных и трансперсональных феноменов, просто доказывают, – если рассмотреть только лишь их, – что мистик воспринимает не Дух, а всего лишь структуру своего собственного мозга. И поскольку вселенная существовала, вероятно, 15 млрд лет, а человеческий мозг – какие-то жалкие 6 млн лет, тогда