непосредственно ухваченные данные (чувственные, ментальные, духовные). Но если теория – это ментальная карта, то, как бы то ни было, карта может быть неверной, и теорию или гипотезу от простой догматической формулировки отличает ее призыв к основывающейся на опыте или данных верификации. Гипотеза не является просто формулировкой имеющихся сейчас данных; это формулировка имеющихся сейчас данных в попытке создать карту, при использовании которой встреча с новыми данными не будет приводить к сюрпризам. И единственный способ увидеть, приводит ли столкновение с новыми данными к сюрпризам при использовании карты, заключается в том, чтобы действительно собрать новые данные.
Мы уже познакомились с средствами, позволяющими выполнить данную проверку, – с тремя основными компонентами сбора и верификации данных: предписанием, ухватыванием (или постижением) и подтверждением. В отношении гипотез просто существует еще дополнительный шаг промежуточного картографирования: реорганизация (или, порою, полное отвержение) гипотезы или карты в свете свежесобранных данных. Гипотеза, таким образом, является примерной картой с рекомендуемыми предписаниями.
Так, например, Фрейд собирал свои данные (различные образы, символы, случаи сновидений, свободные ассоциации, случаи эмоциональной разрядки и т. д.); формулировал различные теории; затем проверял теории при помощи новых данных; затем переформулировал свои теории и так далее. То же самое справедливо и когда мы обсуждаем не просто прямое и опытное ухватывание (данных из любой сферы), но еще и систематическое ментальное картографирование этих данных (из любой сферы). То есть это применимо (или может применяться) к эмпирико-аналитическому познаванию (№ 4), ментально-феноменологическому познаванию (№ 3) и мандалическому познаванию (№ 2; например, ментальные картографии высших и надментальных сфер, сколь бы ограниченны они ни были).
Я считаю, что большая часть этого процесса достаточно самоочевидна. Я просто подчеркиваю тот факт, что карты, теории или гипотезы сами по себе, независимо от их референтов (чувственных, ментальных или трансцендентальных) и независимо от их итоговой истинности или ложности, все еще остаются частями сферы ментальных данных: они произведены разумом и напрямую постигаются, или ухватываются, им.
Но это делает «духовную науку» или по-настоящему «трансцендентальную науку» вдвойне трудным для воплощения начинанием. Ведь – в отличие от сенсибилии или интеллигибилии – трансценделию нельзя как-либо просто или сколь-нибудь адекватно описать в ментальных терминах, или в виде карт. Духовные данные как таковые имеют надментальный и надконцептуальный характер, а посему они противятся любому концептуальному, рациональному, теоретическому картографированию и классифицированию (и даже просто не поддаются ему). Мы, на самом деле, видели, что, когда ум пытается взглянуть на дух или подумать о нем, это приводит к парадоксальным результатам. Ум способен адекватно рассматривать и картографировать сенсибилию, потому что сам он трансцендирует сенсибилию; он способен адекватно рассматривать и картографировать интеллигибилию, потому что это его собственная родная территория; но он неспособен адекватно рассматривать или картографировать дух, ведь дух трансцендирует его самого. И когда дух на самом деле описывается с ментальной точки зрения, то это осуществляется не в милых и приятных, здравомысленных и приземленных категориях эмпирико-аналитической мысли, и даже не в более тонкой символьной логике, – это осуществляется в скользких, парадоксальных, поэтических терминах мандалического рассудка. Поймите, что само по себе духовное знание (гнозис, № 1) есть наиболее прямое, кратчайшее и мощнейшее знание из всего, что можно вообразить: оно попросту превыше концептуализации, а посему противится миленьким гипотетическим категоризациям и ментальному картографированию.
Смысл же в том, что одним из стандартных определений какого-либо рода науки является «теоретическая последовательность». Даже Чарльз Тарт признает это в качестве критерия «духовной», «состояние-специфической»[70], или «высшей науки». Однако бессмысленно требовать теоретической последовательности от надтеоретических состояний. Разумеется, индуизм, буддизм и другие традиции могут вполне логично и последовательно излагать свои откровения, просто величайшей ошибкой будет считать, что излияния их сердец могут уместиться в рамках понятий и концепций. Как выразился Уоттс: «Дзен не пытается быть разумным, то есть поддающимся интеллектуальному пониманию». Йогананда сформулировал это следующим образом: «Рассудок бессилен в понимании трансцендентальной истины. Высшая способность человека – это не рассудок, а интуиция [гнозис]: постижение знания, выведенного непосредственно и спонтанно из души, а не из несовершенной деятельности органов чувств или рассудка». Как объясняет Каплан: «Эзотеристы видят деятельность разума по выстраиванию теорий как более низкую и состояние-специфическую функцию. Функцию, которая оставляется по достижении данных совершенно иных, но [достоверных] познавательных функций разума, приводящих к эзотерическому [духовному] знанию. Эзотеристы настаивают на том, что эзотерическое знание как таковое не является вопросом теории, что означает, что этот [критерий науки] неприменим к эзотерическому знанию».[71]
По всем вышеприведенным причинам, в прошлом я всеми силами избегал говорить о «высшей науке» – науке не только сенсибилии, но интеллигибилии и трансценделии. Но следует признать, что есть некая «политическая» проблема – или, быть может, «PR-проблема» – с высказыванием, что, дескать, некая дисциплина «ненаучна», независимо от того, насколько осторожно мы формулируем определения терминов, ведь ныне «ненаучное» стало означать (в виду различных причин – как хороших, так и плохих) нечто «неверифицируемое», «по-настоящему не реальное» и «познавательно недостоверное».
Соответственно, если под «ненаучным» мы понимаем «нечто не поддающееся прямому наблюдению и верификации», тогда под «научным» мы должны подразумевать нечто противоположное – нечто открытое прямому, опытному наблюдению и совместной проверке. Если это так, тогда под наукой мы не можем иметь в виду исключительно эмпирическую верификацию (или опровержение), ведь тогда все, начиная с математики и заканчивая тем, что выше, «не научно». Под наукой, таким образом, мы должны понимать, в самом общем смысле, любую дисциплину, которая открыто, честно и добросовестно открывает свои утверждения о знании трем принципам сбора и верификации достоверных данных. И, аналогичным образом, эти утверждения о знании не должны быть только теоретическими (или ментальными); они также могут быть надментальными утверждениями, или утверждениями гностического сознавания, в той мере, в какой они добросовестно подчиняются трем принципам познания. В таком случае мы можем обоснованно говорить не только о науке сенсибилии (физике, химии, биологии, астрономии, геологии), но еще и о науке интеллигибилии (лингвистике, математике, экспериментальной феноменологии, интроспективной и межличностной психологии, исторической герменевтике, логике, интерпретативной социологии, коммуникативной философии), а также науке трансценделии (таких откровенно экспериментальных и созерцательных дисциплинах, как дзен, веданта, ваджраяна, мистические христианство и иудаизм и т. д.).
Но если мы и вправду хотим говорить о «высшей науке», тогда мы должны с большой осторожностью подходить к тому, чтобы не подразумевать под этим «чувственно-эмпирической науки». Ведь тогда как можно расширить общую честность и открытость научного предприятия до более высоких сфер интеллигибилии и трансценделии, то с узкой эмпирико-аналитической методологией этого не сделаешь. Посему, если мы и хотим говорить о подобных высших науках или, если уж на то пошло, о науке как таковой, тогда можно избежать бесконечной путаницы, если мы рассмотрим следующие общие рекомендации (как бы мы их в итоге ни сформулировали):
1. Под «наукой» давайте напрямую понимать любую дисциплину, которая добросовестно следует трем принципам сбора и верификации данных, будь то в сфере сенсибилии, интеллигибилии или трансценделии.
2. Когда данные приходят из (или базируются в) предметной области сенсибилии, давайте говорить об эмпирико-аналитических, или монологических (монологовых) науках, опирающихся на способ № 4.
3. Когда данные приходят из (или базируются в) предметной области интеллигибилии, давайте говорить о ментально-феноменологических, рациональных, герменевтических, семиотических или диалогических (диалоговых) науках, опирающихся на способ № 3.
4. Когда данные приходят из (или базируются в) предметной области трансценделии, давайте говорить о надлогических, трансцендентальных, трансперсональных (надличностных), или созерцательных, науках. И давайте тщательно и решительно проведем различие между следующими двумя классами наук:
А. Мандалические науки: попытка разума упорядочить и категоризировать, сколь бы неадекватно это ни было, данные трансценделии, опираясь на способ № 2 (это будет включать ментальные картографии надментальных сфер; рациональные «аргументы о правдоподобии существования» духа; словесное обсуждение Божества и т. д. – но в том случае, если относительная неадекватность и парадоксальность этого способа твердо осознается).
Б. Ноуменологические, или гностические, науки: методологии и предписания для прямого постижения, или ухватывания, трансценделии как трансценделии; прямое и интуитивное постижение духа, ноумена, дхармакайи, опирающееся на способ № 1.
(Давайте также предварительно и великодушно не будем исключать и существование паранаук – наук, изучающих паранормальные явления. Обсуждение этой сложной проблемы выходит за пределы темы настоящего изложения, а посему предлагаю просто отметить: (1) паранауки – это