Уилбер: Да, в результате процесса инволюции.
RV: Быть может, мы вернемся к этому моменту позже. А сейчас поясните, пожалуйста, что такое «аналоговый закон»?
Уилбер: Идея просто состоит в том, что каждое событие и принцип на более низком уровне – это всего лишь сокращенная (или редуцированная) нисходящая версия, или отражение, то есть меньшая степень выраженности событий и принципов, обнаруживаемых на более высоких уровнях.
RV: Не могли бы вы привести несколько примеров?
Уилбер: Эта идея не нова и она очень хорошо разработана в традиционных философиях. Согласно индуизму, к примеру, абсолютное блаженство Брахмана проходит ряд этапов потускнения, или ослабления, пока не начинает проявляться в виде волнения сексуального оргазма. В христианском мистицизме можно встретить идеи, вроде той, что закон природы – это просто частичная версия ментальной рациональности, представляющей собой, в свою очередь, редуцированное отражение Божественного Логоса. В буддийской психологии виджняны утверждается, что существует четыре класса сознания, где каждый представляет собой сокращенную версию Вселенского Ума. Это соотносится с идеей четырех тел и четырех основных состояний сознания – грубым, тонким, причинным и предельным (турийя). Данная идея состоит в том, что тело, или субстанция физической сущности, такая как простой камень, в действительности есть нисходящее отражение свободы и жизненности тонкого тела, связанного с разумом, а само тонкое тело – это просто истечение причинного тела; но и последнее есть лишь сжатие перед лицом вечности, или турийи.
RV: Данная идея также распространена и на Западе?
Уилбер: О да, я вас уверяю: можно найти столько же примеров и на Западе – от неоплатоников до сен-викторских мистиков. Любопытно, что она лежит в основе философии и одного из самых влиятельных современных западных мыслителей – Уайтхеда.
RV: Оказали ли на него влияние традиционалисты?
Уилбер: Должно быть, они ему были известны, но я считаю, что он пришел к данной концепции более-менее самостоятельно. Знаете, истина всегда покажет себя. Мне нравится думать, что очевидность данной истины просто не могла бы пройти мимо такого мыслителя, как Уайтхед. В любом случае, он взял идею, что более низкие измерения являются, в основе своей, редуцированными версиями более высоких, и всецело перевернул обычный подход к реальности с ног на голову. Он сказал: если вы хотите знать общие принципы существования, вам необходимо начинать идти сверху и использовать наивысшие события для того, чтобы освещать наинизшие, а не наоборот, как происходит в случае с обычным редукционистским рефлексом. Поэтому он утверждал, что о мире можно понять больше из биологии, чем из физики, и ввел организмическую точку зрения, что революционизировало философию. Он также говорил, что у социальной психологии можно научиться большему, чем у биологии, и затем ввел идею вещей как общества событий – идею составной индивидуальности. Он естественным образом считал, что вершиной образцового паттерна является Бог, и именно в Боге, предельном составном индивидууме, нужно обосновывать любые законы, или паттерны, обнаруживаемые в сокращенных версиях более низких измерений психологии, затем биологии и лишь потом физики. Идея, гениальная в своей формулировке, заключалась в том, что общие принципы бытия необходимо искать сначала в более высоких уровнях, а затем – путем вычитания – можно исследовать, насколько далеко вниз они простираются в иерархии. Нельзя начинать снизу и пытаться идти вверх, прибавляя вещи к более низким частям, поскольку некоторые более высокие части особым образом или вообще не проявляются на более низких ступенях. Пожалуй, его самыми любимыми примерами были творчество и любовь: Бог, по Уайтхеду, в особенности есть любовь и творчество. Но в более низких измерениях творчество редуцируется, проявляясь в человеке в виде маленькой толики свободы воли и почти полностью теряясь к тому моменту, как мы добираемся до атомных частиц. Вероятно, мы могли бы сказать, что принцип неопределенности Гейзенберга на физическом плане представляет собой все, что осталось от радикальной свободы Бога. Но смысл в том, что, если вы пытаетесь понять вселенную в обратном порядке (двигаясь от атомов и выше), вы застреваете в моменте, когда пытаетесь объяснить свободу воли, творчество, выбор и все, что отличается от преимущественно детерминированного космоса. Факт же состоит в том, что даже с небольшим количеством гейзенберговской непредопределенности физическая вселенная намного более детерминистична, или предопределена, чем даже уровень 2 – уровень биологических существ. Любой квалифицированный физик поведает вам, где будет находиться Юпитер десятилетие спустя (если исключить вероятность планетарной катастрофы), но ни один биолог не сможет вам рассказать, куда двинется собака через две минуты. Так что Уайтхед в стремлении освещать низшее высшим (а не наоборот) смог сделать творчество общим принципом, а затем понять детерминизм как частное ограничение, или редукцию, первичной созидательности. Если же, с другой стороны, начинать снизу, тогда вам потребуется понять, как можно вывести свободу воли и творчество из камней, а это попросту невозможно. Редукционизм – самое вежливое слово, которым можно охарактеризовать подобные подходы.
RV: Это необычайно, ведь мне встречалось столько попыток, предпринимаемых мыслителями нью-эйджа, вывести свободу воли из непредопределенности электрона или утверждений, что, дескать, человеческая воля свободна по причине непредопределенной волновой природы субклеточных компонентов человеческого организма и еще что-то в таком духе.
Уилбер: Да, похоже, что люди так чаще всего и делают. Это некое подобие рефлекса: наконец-то, после десятилетий разглагольствований о том, что физическая вселенная детерминированна, или предопределена, и, следовательно, человеческий выбор – иллюзия, мы обнаруживаем немного непредопределенности на физическом уровне и буквально слетаем с катушек. И в такой ситуации более чем естественно пытаться объяснить человеческую свободу или даже свободу Бога как взрыв наинизшего уровня. Радость настолько застилает нам глаза, что мы забываем о том, что только что совершили величайший редукционистский подвиг столетия: Бог – это огромный электрон на небе! С такими благими намерениями – и насколько вредоносная философия. Только представьте себе: есть множество физиков, которые ощущают, что физическая сфера в действительности всецело детерминистична (например, Эйнштейн) и что исследования в будущем могут открыть субатомные переменные, всецело подчиняющиеся закону причинности. Я не берусь утверждать, произойдет это или нет, но теоретически – что, если произойдет? Потеряет ли от этого бедный Боженька всю Свою созидательную силу? В тот день, когда будут обнаружены детерминирующие переменные, испарится ли свобода воли человека? Видите, в чем проблема?
RV: И все же столь многие мыслители нью-эйджа прибегают к физике и нейрофизиологии, дабы обосновать свои заявления о высшей трансценденции, мистицизме или просто свободной воле человека.
Уилбер: Да, причем таким образом, который даже ортодоксальные философы находят пугающе редукционистским. Позвольте зачитать вам цитату из высказывания недавнего президента Американской философской ассоциации: «Тело способно быть свободно независимо от того, что может быть верно согласно квантовым законам, и, более того, оно не могло бы быть свободным только лишь в результате их благоволения. Ведь если бы его свобода была только лишь свободой электронов, тогда, как уже было сказано, это свобода электронов, а не тела. Я убежден, что данное возражение против некоторых не столь давних попыток отнестись к человеческой свободе как к чему-то, выведенному из квантовой механики и структуры нервной системы, весьма верно». Эта мысль, разумеется, применима к Дао даже в еще большей степени, и все же приверженцы нью-эйджа, по-видимому, все меньше обращают на него внимание.
RV: Я думаю, все это весьма очевидно. Но теперь перейдем к более общему и популярному уровню: есть ли что-то плохое в таких книгах, как «Танцующие мастера Ву Ли», «Дао Физики», или любых других книгах, посвященных нью-эйджу и новой парадигме?
Уилбер: Я просто говорю о том, что необходимо соблюдать крайнюю осторожность в утверждениях, которые вы делаете, если вы хотите развить их от популярной гиперболы до реальной и устойчивой парадигмы.
Утверждения, наподобие «вселенная – это гармоничное и взаимосвязанное целое», «все вещи суть Одно» или «вселенная динамична и состоит из паттернов, а не статична и фиксирована», служат превосходным вводным материалом; все мы к ним обращаемся, чтобы в общем донести свою мысль. Но если говорить о чем-то большем, то они вводят в крайнее заблуждение.
RV: Как именно?
Уилбер: Что ж, если нарисовать на листе бумаги две колонки и в колонке «А» написать такие слова, как «фиксированный», «статичный», «изолированный», «множественность», «дискретность», а в колонке «Б» написать против них «гибкий», «динамичный», «паттерн», «холистичный», «единство», то, полагаю, большинство мыслителей нью-эйджа вообразят, будто мистическое воззрение представлено в колонке «Б». Но в действительности мистицизм направлен на трансценденцию обеих колонок – и «А», и «Б». Колонка «Б» столь же дуалистична, сколь и колонка «А» по той простой причине, что обе колонки являются противоположностями или зеркальными образами друг друга, а посему они обе частичны. Реальность не холистична. Она не динамична, не взаимосвязана, не едина и не унифицирована, – все это исключительно наши концепции о реальности. Как отмечал Чжуан-цзы в «Три поутру», утверждать, что все вещи есть одно, столь же дуалистично, сколь и утверждать, что все вещи есть множество. Вот почему в дзен говорится, что реальность «не-одно! не-два!». Это не является некоей очень утонченной или изощренной мистической доктриной. Это наипростейшая и фундаментальнейшая из всех мистических доктрин. Классический труд Мурти «Центральная философия Буддизма» это четко прояснил – уж точно что касается махаяны, – и то же самое для других традиций сделали и авторы от Шуона до Генона и Кумарасвами. Это простой и сутевой мистицизм.