«Кто теперь смеётся последним?» — Подумал Эмиль, сжимая склянку, на этикетке которой карандашом было выведено «Настой Опия». Внутренний триумф оборвал щелчок выключателя. Слегка ослепнув от вспыхнувшего света, Эмиль развернулся на звук, выставив руку с пистолетом. Проморгавшись, он увидел у двери Иранца в белом халате. Появление именно Иранца для Эмиля не было удивительным. Из короткого курса не военных дисциплин, которые преподавали в лётной школе, он знал, что задолго до его рождения выходцы из этой страны бежали от какой-то своей войны через Мирнерийское Княжество. Кто-то ушёл, а часть осела, подобно частичкам пепла среди бескрайних маковых полей — одного из символов Княжества. Многие говорили, что эти беглецы принесут на своих плечах беду. Менее суеверные клеймили пришлых ворами. Их часто выгоняли из городов жители, отчего те основывали небольшие поселения в диких местах. В общем-то на всём протяжении существования в Княжестве монархии Иранцам жилось тяжело. Их распределяли в отдельные городские кварталы, которые часто громили, облагали дополнительными налогами, запрещали поступать в учебные заведения, не пускали в городские советы и на важные должности, и запрещали торговать и молиться своему богу. Лишь после революции этот народ получил ряд послаблений, большинство из которых открывали путь к продвижению по военной службе. Удивительно, но Мирнерийские Иранцы успели расколоться намного раньше, чем сами Мирнерийцы. Некогда единый народ разошёлся, образовав группу Изукитов и группу Изувитов. Эмиль не знал подробностей. Ему было ведано лишь то, что названия эти происходили из различной манеры написания имени их главного пророка, и то, что консервативные Изукиты произошли из отринутых мигрантов, расселившихся по кроям Княжества. Они стремились сохранить традиции своей религии. Изувиты же, являлись потомками немногих, кто освоился среди горожан, и разделяли мысль о том, что вера христианская и их вера являются одним целым. Но это Эмилю было малоинтересно. Сознание его занимал лишь тот факт, что большинство Изувитов присоединилось к МДР, сформировав ряд специальных национал-освободительных-отрядов, а те кто не успел присоединиться, сгоняются МНР в специальные лагеря. Изукиты же, окончательно предав своих братьев активно записывались в МНР, формируя полицейские и карательные отряды, направляя свой гнев на ненавистных «изуверов». Эмиль не сомневался, что именно такой коллаборационист стоял перед ним. Сейчас эта Иранская крыса завизжит, прося своих повелителей о помощи. Эмиль попытался нажать на спуск, но пальцы свила судорога, а Иранец и всё вокруг раздвоилось и зашаталось. Эмиль сделал несколько шагов назад и осел на небольшой металлический столик, всё ещё держа мужчину на прицеле. На удивление тот не заорал, и даже не попытался напасть или сбежать. Он лишь осторожно приподнял руки и растопырил пальцы ладоней. На смуглой, лысой голове проступил пот, скапливающийся вокруг тонкой оправы очков. Он был так худ, что даже сквозь одежду было видно проглядывающие рёбра, ключицы, угол грудины, ости подвздошной кости, и угол берцовой. Зелёные глаза его выражали нескрываемое беспокойство, но источником его был не пистолет, и даже не Эмиль в целом. Иранец неотрывно смотрел на плечо Лётчика.
— Вам нужна помощь. — Произнёс он почти без акцента. — Я доктор.
— Рррр…назад! — Крикнул Эмиль, хотя незнакомец не сдвинулся с места.
— Я врач, вы ранены. Позвольте помочь.
— Помочь…как же. Так я и поверил МНР-овской крысе. Тебе только дай волю, вцепишься в руку зубами и отгрызёшь. А ещё лучше, вколешь чего-нибудь и за хозяевами побежишь. Я вижу, ты их много пригрел в этой норе. Ходите, в рты им заглядываете…перевязочки, инъекции, примочки. Они же враги свободного народа! Наши враги! Предатели революции! Они…они же таких как ты сотнями в лагеря, на лесоповалы и в шахты. Стреляют, душат, травят, забивают вас десятками. Хотя…тебе Изукиту это в радость, да? Тебе бы хотелось…
— Я Изувит по долгу крови. Вся моя родня Изувиты. Но мне горько от этого. Горько от того, что мой народ сам себя рвёт на части, как и твой. Горько от осознания того, что мы глупые дети, которые вечно стремятся разделиться, и жить каждый своим. И от самой мысли, что какому-нибудь Изукиту сейчас грозит опасность мне больно. Так что заткнись. Если ты решил, что знаешь всю правду, если считаешь, что всё понял на этой бойне, то я тебя расстрою. Ты всего лишь глупый мальчишка. Так что опусти пистолет, пока не натворил новых ошибок, и дай себя осмотреть.
— Иди к чёрту! Передай всё, что сейчас наговорил тем сволочам, что лежат в платах! Передай, что я приду за ними! Знаешь, сколько я потерял из-за них! Сколько не успел получить! Скольких хороших парней убили эти твари, которых ты лечишь, вместо того, чтобы потравить к чертовой матери.
— Они такие же солдаты, как и ты. Даже больше. Они такие же люди…хотя насчёт тебя я не уверен. Люди, слышишь! Большинство выходцы из деревень по ту сторону реки! Фермеры, лесорубы, рыбаки, животноводы.
— С чего мне их жалеть. Через неделю они оклемаются, возьмут в руки винтовки, пулеметы, гранаты. И убьют ещё одного моего друга. А может и меня прихлопнет какой-нибудь местный пасечник. Что-то меня никто не жалел, когда расстреливали мой самолёт из всего подряд. И вряд ли пожалеют, если поймают.
— И ты хочешь отомстить им вот так? Убить беззащитных раненых? Месть — это цель твоей войны?
— Это не месть. Возмездие!
— Чем же провинились эти люди? Чьи-то деды, отцы, сыновья, братья! В чём они виноваты? В том, что из-за касок и шинелей ты перестал их узнавать?
— Они выбрали неверную сторону. Они предатели и должны быть судимы. И перед судом все ровны…неважно отец ты или сын, женат или холост, фермер ты или лесоруб. Закону плевать на человечность. Мне плевать.
— Так ты судья? А у них был выбор? У тебя был?
— Выбор есть всегда.
— И ты выбрал?
— Да!
— Верную сторону?
— МДР!
— Это не ответ на мой вопрос. Я спросил, выбрали ли вы верную сторону.
— Я ответил. Да.
— Да…вы не судья, и, похоже, даже не солдат. Так…маленький-маленький детеныш. У вас ничего нет. Как нет и «верной» стороны. Всё перемешалось на этой войне. Теперь это ком из мяса и крови, обёрнутый ключей проволокой и гусеницами.
— Ложь.
— Тогда стреляй. Я врач. Для меня нет сторон. Я помогу тебе. Но навредить тем мужчинам не дам. Только через мой труп.
— Как знаешь. — Эмиль сожмурил один глаз, отчего всё вокруг расплылось. Чёткими остались только лицо врача и мушка прицела. Ему очень хотелось стрельнуть в это лицо. Оно казалось ему таким невыносимо напыщенным, насмехающимся, всезнающим. Ему хотелось, чтобы этот Иранец перестал смотреть на него так… Так же смотрят святые из глубины потрескавшейся иконы. Он давно перестал верить и в этих седых старцев с нимбами, и в одноликих юношей с крыльями, и в их «главнокомандующего», но этот взгляд, падающий на него как бомба с рыдающих, страдальческих лиц внушал нечеловеческий страх. Рука Эмиля задрожала, и лицо доктора размылось тоже.
— Помоги. — Эмиль засунул пистолет в карман. — Будь что будет.
Сил больше не было. Комната качнулась и погрузилась в темноту.
Эмиль очнулся от резкого запаха, ударившего в нос. Ему захотелось вскочить, но по телу разливалась такая благодать, что это желание в момент улетучилось. В открывшиеся глаза ударил свет, в лучах которого промелькнули пальцы Иранца, сжимающие вату.
— Что за дрань? — Эмиль потянулся, разминая мышцы, и вдруг обнаружил, что боль ушла.
— Нашатырь. Да тише ты, не вертись. Лежи спокойно, ты много крови потерял. Ещё повезло, пуля не задела кость, только артерию повредила. Я зашил. И дал тебе морфия. Легче?
— Да.
— Хорошо. — Доктор устало сел рядом, вытирая руки полотенцем.
— Ну так…сколько мне ждать? Через сколько придут твои «пациенты»?
— Дурак ты. Сказал же, не сдам. Плевать мне на тебя.
— Зачем помог, если плевать?
— Мне на тебя раненого было не плевать. А теперь. Чем мог, помог. Дальше сам. — Иранец замолчал. Эмиль долго не находил, что ответить.
— А зовут тебя как?
— Тебе какое дело?
— Да никакого. — Эмиль сплюнул. — Так просто.
— Саттар. Саттар меня зовут.
— Эмиль. — Лётчик приподнял руку. Но затем тут же её опустил. — Ты знаешь, как МНР взяли город?
— Высадили десант за несколько часов до того, как сбили тебя.
— Ясно. Что-то известно о коменданте гарнизона Займере?
— Он мёртв. Его расстреляли.
— Чёрт. Кто-нибудь из гарнизона выжил?
— Есть пленные. Их держат в комендатуре.
— Сколько?
— девять человек. Я был у них. Оказывал медицинскую помощь.
— Чёрт уже 23:30. Мне нужно идти. У меня приказ. — Эмиль начал поспешно подниматься.
— Какой приказ? — Саттар вскочил, и подал лётчику руку.
— Ага, так я тебе и скажу. Не бойся, твоих пациентов не трону. Если не придется.
— Ты не понял. Какой к чёрту приказ? Послушай меня, мальчик. Убирайся отсюда. Ты и так чудом выжил. За тобой уже началась охота. Нет тут ни командиров, ни приказов. Возвращайся домой. Спасай свою жизнь.
— Нет тут никакого чуда. Я выжил! Я, понимаешь! Я выгрыз жизнь, отнял её у другого и выгрызу у следующих. Она по праву моя, и пусть кто-нибудь попробует это оспорить. — Эмиль посмотрел доктору в глаза, словно пытаясь расплавить стёкла его очков. — Я раньше не понимал, почему бои самолётов многие называют «Собачей свалкой». Теперь понимаю. Нужно стать зверем в небе, чтобы выжить. Что, страшно? Похож я на дикого пса?
— Один ты ничего не сделаешь. Возвращайся домой, мальчик.
— Я б сейчас завыл. — Ответил Эмиль, улыбаясь, и протянул доктору руку.
— Возвращайся домой… — Словно читая мантру повторил Иранец, не реагируя на жест солдата.
Оставив мужчину за спиной, Эмиль повторил свой путь и вернулся на склад. Достав свою сумку и перекинув через плечо винтовку, парень выпрыгнул в разбитое окно. Погрузившись по носки ботинок в размякшую землю, парень остановился. Он выудил фотоаппарат и навёл объектив на черноту окна. Во вспышке почудилось, будто в глубине комнаты стоял человек в белом халате. Но это было лишь видение.