Все было ясно. И вряд ли от предстоящего разговора чего-то стоило ожидать.
Около открытой двери одного из кабинетов высокий худощавый капитан-полицейский разговаривал с молодым, но уже лысоватеньким, бесцветным каким-то, однако исполненным собственной значимости, чиновничком. Романов приостановился, уловив слово «автоматы». Капитан просил оружия для отряда самообороны.
— Да вы поймите, наконец, — пять соседних дворов. Двадцать домов. Больше пятнадцати тысяч человек. У нас даже школа готова в сентябре начать работать, честное слово! Тепло даем, свет даем по пять часов в сутки! Но у дружинников только охотничье. А вы знаете, какие сведения? Склады мобрезерва на юго-западе разграблены, оружие по рукам разошлось, и какое оружие! Это ведь рано или поздно все незащищенное дограбят — и пойдут искать… Пятьдесят автоматов…
— Послушайте, вы понимаете, о чем вы вообще просите?! — В голосе чиновничка был ужас. Капитан умолк, непонимающе на него глядя. — Раздать оружие людям! Фактически поддержать незаконное самовооружение! Нет, нет и нет! Есть установленный порядок. Мы не имеем права, мы не будем поощрять подобный бандитизм! — И, воспользовавшись тем, что капитан отшатнулся от него, как от заразного больного или, верней, сумасшедшего, проскочил в кабинет и захлопнул дверь.
Полицейский протянул было руку, но потом ожесточенно плюнул на чистый пол, шепотом выматерился и пошел прочь по середине коридора. С ним Романов тоже столкнулся взглядом — у капитана были глаза человека из иного мира. Этот мир начинался сразу за ограждением по периметру площади, но в мэрии о нем ничего не знали… Нет. Не то. Не хотели знать, это иное.
«Ну ясно, — спокойно подумал Романов. — От этого и начнем плясать. Только еще кое-что глянем…»
В роскошной приемной кроме молоденькой, лет шестнадцати, не больше, секретарши за столом сидели еще двое молодых мужиков в костюмах, похожих на витринные манекены. «А вот вас, ребятки, жалко», — машинально подумал морпех, останавливаясь. Один из них заступил Романову дорогу, требовательно протянул руку (Романов пожал плечами, снял ремень и портупею с пистолетом, передал), второй обхлопал по одежде — старший лейтенант не сказал ни слова, только кивнул в ответ на слова секретарши: «Илья Данилович вас ждет!» — и вошел в большой, по-деловому обставленный кабинет.
Мэр поднялся навстречу с улыбкой — из-под портрета… Сталина, висевшего точно над его креслом. Вокруг портрета была видна на стене заметная более темная «рамка» — видимо, еще недавно тут висел более крупный по размерам портрет президента, и Романов подумал, что, наверное, мэр и сейчас хранит в сейфе комсомольский билет, а то и партийный от КПСС — на всякий случай. Нет, скорей всего, только комсомольский — для партии молод…
Маркевич между тем уже успел потрясти Романову руку — с улыбкой — и, пригласительно-повелительным жестом указав на одно из кресел, прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Сказал несколько фраз о постигших страну несчастьях, о своей роли как хозяина города. Фразы были пустые, гладкие, похожие на толстых ленивых рыб. Романов ждал — без улыбки, спокойно не отпуская мэра взглядом, и видел, что Маркевич от этого нервничает. Наконец мэр остановился напротив, уперся в стол широко расставленными руками, наклонился…
— По моим сведениям, вашими усилиями в бригаде сегодня утром наведен должный порядок, — сказал он. — Это отрадная новость. Крайне отрадная. Мы ждали чего-то подобного от офицеров, верных долгу… присяге, так сказать… ждали и верили, да-да… Я бы хотел предложить вам взаимовыгодное сотрудничество. Ваша бригада — просто неоценимый клад для нас…
«Сейчас, — подумал Романов и внутренне напрягся. — Сейчас все решится. Пожалуйста, скажи то, что должен сказать. Я не злодей, я не хладнокровный убийца. Я не хочу. Скажи. Будь ты человеком, слышишь?!»
— …Я бы хотел просить вас перебросить сюда, к мэрии, пару сотен бойцов. Желательно — лучших. Для защиты законной власти в нашем лице. У нас мало людей, еще меньше — надежных людей. Безвластие и хаос в случае, если с нами…
Короткого широкого клинка тычкового стилета с бритвенно-острыми кромками вполне хватило, чтобы перерезать Маркевичу сразу обе коронарные артерии и гортань. Никак отреагировать на действия старшего лейтенанта он просто не успел. Свистнувшая кровь долетела алым веселым дождиком до противоположной стены.
— Быг, — утробно сказал Маркевич и умер. Потом завалился на стол, по которому во все стороны потекло вишневое, а со стола сполз на пол. Как-то расслабленно-мягко, словно кусок теста. И бесшумно — ковер был дорогущий, просто роскошный, глубокий, как трава на поляне.
Романов вытер клинок о какие-то бумаги, усмехнулся. Убирая оружие в пояс, подошел к столу, наугад выдвинул несколько ящиков. Во втором сверху оказалось искомое — пистолет, понтовая хромированная «беретта-92». Собственно, можно было бы и без него обойтись, но лучше — с ним. Старший лейтенант сунул пистолет в берет, еще раз посмотрел на лежащий у стола труп и вышел в приемную.
На то, чтобы застрелить охранников, понадобилось какое-то мгновение. Они упали со стульев, на которых сидели, как подстреленные вороны с жердочек, — и тому и другому пули попали в лоб, почти точно меж глаз. Уронив дымящийся берет, Романов повернулся к привстающей секретарше и тихо сказал:
— Сестренка, только не кричи. Я тебе ничего не сделаю.
Девушка опустилась обратно. Видимо, тон был найден верно, а слово «сестренка» как-то ее успокоило. Стиснув руки где-то под столом (не на кнопку ли давит? Нет, похоже), секретарша тихо попросила:
— Пожалуйста… не убивайте меня…
— Я же сказал — не убью. — Романов прислушивался. Снаружи все было спокойно, видимо, шум важной работы по переливанию из пустого в порожнее заглушил выстрелы, и без того смазанные беретом. — Я бы и их не стал убивать, но… У тебя родные есть?
— Брат… младший. — Девушка продолжала тискать руки под столом.
— Где он?
— Тут, в подвале… тут у всех семьи, кто здесь работает… там много места и запасы большие… господин офицер…
— Какой я тебе господин… — Романов подошел к двери, запер ее тихо. Девушка следила за ним полными ужаса глазами, потом быстро сказала, вспомнив другое слово:
— Товарищ офицер, товарищ командир… пожалейте нас… мы с Алькой детдомовские, ему всего десять… Илья Данилович мне его взять разрешил сюда, если я… он сказал, что, если я… то он Альку выбросит… — Губы девушки задрожали. — Как щенка, он сказал… а меня все равно…
— Тихо! — Романов подошел к столу, посмотрел на бедж на груди девушки. — Вот что, Оля. Ты мне сейчас поможешь. Я думаю, что все-таки все будет хорошо и никто никуда твоего Альку не выбросит. И тебя тоже больше никто не обидит. Но ты мне должна помочь.
— Я… — Девушка стиснула руки перед грудью. — Я боюсь.
— Ну и что? Я тоже боюсь.
Недоверчивый взгляд:
— Вы?
— Угу.
— Хорошо. Я помогу. А Илью Даниловича вы убили?
— Угу.
Девушка на миг прикрыла глаза, потом кивнула решительно:
— Я помогу. Что надо делать?
— Ну, во-первых, открой мне балкон и включи громкоговорители. И одновременно внутреннюю связь по кабинетам. Сможешь? Работают они?
— Да… конечно. — Она встала, подошла к большой двери. Оглянулась на офицера, щелкнула фиксаторами, снова вернулась к столу, набрала что-то на компьютере.
Романов, следивший за нею, уточнил:
— Компьютеры работают все?
— Да, даже внутренняя сеть есть. — Секретарша перевела дыхание. — Когда взорвалось, ну, те бомбы, то которые компьютеры работали — те сгорели. Но тут запасных много было… А что вы собираетесь делать?
— Оль, давай договоримся так — ты ничего не спрашиваешь… и не пытаешься бежать сейчас, когда я буду занят. Нет, я не буду в тебя стрелять и даже догонять не буду. Просто глупо.
— Я не буду убегать… А что мне еще делать? Ой! Но я же должна знать…
— Пока посиди. Убитых не боишься?
Она покачала головой.
— Тогда просто сиди. И запомни — не бойся.
Секретарша кивнула. Сказала:
— Микрофон там в балкон встроен. В перила посередине. Вы увидите…
Романов вышел наружу…
Над городом светило солнце — ярким тревожным диском на ясном, на каком-то… каком-то совсем не летнем почему-то небе. Но город все равно казался серым, и серым был видный сбоку вдали океан. Старший лейтенант окинул взглядом ближние кварталы. Чуть поодаль даже медленно ехала куда-то машина.
Романов перевел взгляд на площадь. Сделал еще шаг и, сняв с микрофона на фигурных перилах непромокаемый чехол, негромко сказал:
— Прошу внимания… — Своего голоса из динамиков он не услышал, но на площади все зашевелились. — Говорит Романов. Только что мною за неисполнение своих должностных обязанностей был убит господин Маркевич.
Ага, зашевелились активней… Несколько человек побежали к входу… а пулеметчики в капонире неуверенно, но взяли на прицел «уазик». Романов усмехнулся:
— Прежде чем кто-то из вас совершит глупость вроде стрельбы, хочу предупредить, что, если через пятнадцать минут я не передам в бригаду кодовое сообщение — вот с этого балкона фонариком, — мэрия и площадь будут срыты с лица земли. Сюда нацелены две установки «Град». Старые. Но надежные, поверьте. Всем оставаться там, где кто находится сейчас. Это приказ.
Он сам удивился тому, как звучит его голос. И — не удивился тому, что площадь замерла. Позади в дверь приемной вроде бы настойчиво стучали… но тут стук как раз оборвался.
— Оружие — все оружие, имеющееся на руках у находящихся в мэрии и на площади, — будет сдано людям около машины «УАЗ», стоящей на въезде на площадь. Если к концу дня при досмотре будет обнаружен на руках хотя бы один ствол — расстрел на месте. Прошу всех понять — власть переходит в руки… — Он на долю секунды задержался и продолжал; эту задержку, наверное, заметил он один, и он один знал, чего она стоила и о чем он успел подумать в этот наикратчайший миг: — Большого Круга Русской армии. Сейчас обращаюсь к находящимся на площади служащим полиции. Начинайте сдавать оружие. Сдавшие отходят к памятнику Ленину и ждут. Внутри здания всем оставаться на местах до особого распоряжения. Вячеслав Борисович, принимайте стволы, пожалуйста. Сержант, поезжайте в часть, жду вас через полчаса со взводом.