Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание — страница 14 из 28

Слой 1. ПСИХИКА МЕДИЦИНСКАЯ

Глава 1. Организм + психика = человек?

Человек — это не организм. У человека есть тело, есть сознание и есть душа. Но если мы начинаем смотреть на себя физиологически, то душа пропадает, а появляется организм. Однако даже физиологи понимают, что одними механическими взаимодействиями внутри этой фабрики человека не объяснить, да и не понять. Поэтому они допускают, что есть нечто, кроме организма. Это нечто не должно быть душой, иначе вся естественнонаучная революция насмарку. Но оно должно содержать в себе достаточно душевных проявлений, чтобы машина по имени человек была самодостаточной и в душе больше не нуждалась.

Этой составляющей организма придумали имя «психика». Почти душа, но не душа. По естественнонаучным воззрениям организм плюс психика равны человеку. Так что нам сама Наука уготовила вслед за организмом понять, не психику ли придется чистить для самопознания.

Глава 2. Медицинское очищение психики. Психиатрия

Как вы уже поняли, в тех морях Медицины, которыми заправляют Санитария и Гигиена, ничего подходящего для очищения не нашлось. Их воды не омывают, а только убивают, точно мертвая вода. Я честно прошел их насквозь, оставив в стороне лишь такой странный раздел, как Социальная гигиена, потому что он явно не имеет отношения к моему самопознанию.

Зато в моем сознании живет крепкое убеждение, что, когда мне станет плохо, когда я дойду до определенной черты, я найду помощь в той части Медицины, которая называется Психиатрией. Для меня Психиатрия — это наука об очищении психики. Как, впрочем, и Психотерапия и даже медицинская или клиническая Психология в какой-то мере. Конечно, это всего лишь представление, а не знание, но оно очень крепко. Моя культура, культура человека современного общества, убеждена, что Психиатрия занимается своего рода очищением, когда лечит психических больных. А что на самом деле?

Начну исследование с того, что сами Психиатрия и Психотерапия понятие «очищение» не используют совсем. Возможно, это связано с тем, что Психиатрия принимает облик Науки еще в XVIII веке, когда очищение было живым понятием народного знахарства и целительства. Соответственно, перед Психиатрией как перед одной из Наук стояла задача отчетливо отличаться от той среды, из которой она выделилась. А значит, не использовать ни под каким видом язык народного целительства и использовать лишь свои, узнаваемо научные понятия.

Естественно, что Психотерапия, появляющаяся на век позже, шла строго вслед за своей старшей сестрой и вообще зависела по языку от Психиатрии и Психологии.

Однако, все это — политические сложности Науки. Может быть, на уровне языка психиатры не используют народное слово «очищение», а в действительности делают именно очищение? Пользуются им как своим скрытым инструментом? Нет, и это не так.

Лечащая психику Медицина не использует очищение даже тайно. Она исходит не из понятия загрязнения психики, а из понятия ее расстройства.

Это принципиально, потому что означает два совсем разных способа понимать, что такое сама эта психика, то есть чем является тот предмет, который изучают и лечат врачи. И это очень любопытное различие, потому что оно похоже на интригу детективного романа может быть предметом расследования.

Чтобы сделать это заявление очевидным, скажу такую вещь: современные книги по психиатрии или психотерапии избегают вообще говорить о том, что такое психика. Конечно, я не могу утверждать это в отношении всех авторов, всех не прочитаешь. Но это точно в отношении тех книг, которые создают общественные представления. То есть в отношении самых популярных книг, которые доступнее всего и вообще свободно стоят на книжных прилавках.

Поскольку я не психиатр, то в отборе источников я применил прием случайной выборки. Проще говоря, я не занимался созданием полноценной картины научной психиатрии, а взял несколько случайных книг из числа тех, что находятся на виду, а значит, чаще всего и попадают случайному читателю. Сделал я это очень просто — пошел в хороший книжный магазин, имеющий раздел книг по медицине, и купил все, что относилось к психиатрии и психотерапии.

И вот, что мне попалось.

«Психотерапевтическая энциклопедия» под редакцией Б. Карвасарского. Много говорит о разнообразнейших психических явлениях, но первое понятие, начинающееся с «псих-», которое ей известно — это психическая проработка, а за ним психоанализ. Психики в Энциклопедии психотерапии нет.

«Справочник по психологии и психиатрии» под редакцией С. Циркина. Сложно устроенное сочинение, но имеющее Предметный указатель. Понятию «психика» в нем не только не посвящено отдельной главы, но его нет даже в предметном указателе. Возможно, оно и не встречается на протяжении семи с половиной сотен страниц.

«Пограничные психические расстройства» Ю. Александровского. Прекрасное исследование, вырастающее из хорошего исторического очерка. Тем страшнее становится, когда понимаешь, что автор, употребляя слово «психическое», избегает говорить о психике не случайно, а потому что так, очевидно, было принято его предшественниками.

Нет понятия «психика» и в учебнике «Психиатрия» под редакцией В. Самохвалова. «Психиатрия» А. и Ан. Кирпиченко с понятием «психика» тоже не работает…

Кстати, это болезнь не только русской Психиатрии. За рубежом, как в Европе, так и в Америке, «психика» тоже не в почете. Вы не найдете ее в таком авторитетном издании, как «Клиническая психология» под редакцией М. Перре и У. Баумана, хотя там приводится богатейший очерк истории исследования психических болезней.

Точно так же не использует понятие «психика» и Карл Ясперс в своей огромной «Общей психопатологии». В предметном указателе есть «Психиатрия», «Психическая жизнь» и «Психические болезни», но нет «психики». Так что же в таком случае болеет? И почему психиатры избегают «психики», даже когда говорят о «психическом»?

Вот это и есть детективная завязка, за которой, я подозреваю, скрывается какое-то преступление. Ну, по крайней мере, скелет в шкафу.

Думаю, дело в том, что если попытаться дать определение тому, что такое психика, то падет сама основа всей Психиатрии — понятие «психического расстройства». Именно оно, вместе с понятием «нормы» или «здоровья», и не позволяет Психиатрии говорить об очищении. Почему?

Вслушайтесь и всмотритесь в эти понятия: психика, очищение, психическое расстройство. Принимает ли ваше языковое чувство такие словосочетания: очищение психики, очищение сознания, очищение души? Поскольку «психика» — это всего лишь обрусевшее греческое слово «душевное», то очищение психики, по сути — это то же самое, что и очищение души. Это возможно. Но недопустимо!

Потому что тогда-то и начинается самое страшное — скелет благополучно умерщвленной Наукой души снова загуляет по миру. А с возвращением души начнутся сложности со всей той механической картиной мира, что утвердилась в Науке, благодаря Механике Ньютона.

Вселенная — это огромный механизм, где все винтики и шестеренки находятся в жесткой взаимосвязи и зависимости. И если ты понимаешь его устройство, прежние боги больше не нужны — ты сам Бог!

Ну а теперь вглядитесь сами в главное понятие Психиатрии — психическое расстройство, и вы увидите, что расстраиваться может только устройство, то есть машина, созданная по принципам все той же Механики. А психиатр — это наладчик машинных устройств — Бог для любого из роботов, обращающихся к нему. Ну, как впустить на этот праздник жизни непонятную и все портящую душу?!

Долгие годы работая прикладным психологом, я так или иначе постоянно был вынужден сталкиваться со всеми теми медицинскими Науками, которые отреклись от души. А их четыре — Психиатрия, Психотерапия, Клиническая или Медицинская Психология и Неврология или Невропатология. Естественно, за эти годы я прочитал горы литературы по всем этим дисциплинам, кроме Неврологии. Сейчас, работая над этой книгой, я вдруг обнаружил такую странность: почему-то я считаю, что Неврология тоже отреклась от души, хотя она и не имеет ее в своем имени, и почему-то я ее не читаю. Я задумался, а потом взял и полистал книги по Неврологии.

Взял, так сказать, классику, по которой десятилетия работали все советские невропатологи, — «Нервные болезни» Ходоса и «Нервные болезни» Сеппа, Цукера и Шмидта 1950 года издания и кое-что еще. И сразу все встало на свои места. Крайне политизированный учебник Сеппа, Цукера и Шмидта начинается с «Очерка истории отечественной невропатологии» такими словами:

«Основой советской невропатологии является материалистическое учение о мозге и высшей нервной деятельности, созданное великими русскими физиологами Сеченовым и Павловым.

Гениальное учение И. П. Павлова, установившее обусловленность всех форм жизнедеятельности сложного организма, в том числе и психики, условиями существования, является твердой естественно-научной основой для перестройки медицины, начинает новую высшую эпоху в развитии творческого естествознания» (Сепп, Цукер и Шмидт, с. 5).

Как видите, довольно долгое время Неврология была убеждена, что занимается той «формой жизнедеятельности сложного организма», которая называется психикой. А идет это заблуждение от Сеченова, который жизнь положил, с одной стороны, на то, чтобы доказать, что психологию должны делать физиологи, а с другой — что души нет, а есть нервная система.

Как говорит про него учебник Сеппа на той же странице:

«Иван Михайлович Сеченов (1829–1905), сверстник и соратник великого революционного демократа Н. Г. Чернышевского, является всеми признанным отцом русской физиологии и основоположником материалистической психологии. Своими исследованиями он открыл новый этап в мировой науке.

В 50—60-х годах (XIX века — АШ) вопросы естествознания и, в частности, физиологии привлекали к себе внимание передовой русской интеллигенции. В развитии передовой общественной мысли того времени пропаганда достижений естественных наук и трудов естествоиспытателей играли большую роль.

Сеченов был самым выдающимся представителем воинствующего естествознания этого периода» (Там же, с. 5–6).

Вот и разгадана одна загадка воинствующего естествознания. Это не Неврология отреклась от души. Это первые неврологи, то есть физиологи, отрекались от души ради Науки. Отрекались громко и разрушительно, как это было принято у прогрессивной интеллигенции конца девятнадцатого—начала двадцатого века. И это отречение проклятием все еще висит над Неврологией.

Но остается вторая загадка: почему прикладной психолог не читает литературу по неврологии? А это за редкими исключениями верно для всех прикладников. Причем, задумавшись об этом, я с удивлением обнаруживаю в себе такое явление: мне никогда по-настоящему и не требовалось никаких дополнительных знаний по неврологии, кроме общего представления, которое имеет любой психолог.

Если попытаться выразить мое внутреннее состояние словами, то прозвучит оно примерно так: а зачем мне что-то дополнительно знать по неврологии? Невропатологию у пациента я узнаю и так. А что дальше делать — ясно: есть специалисты, к ним и надо направлять больного. Вот и все хитрости с Неврологией, в отличие от Психиатрии и Психотерапии, где ничего не ясно и все время приходится фильтровать сквозь себя кубометры бумажного планктона. Любопытно.

Но в чем же фокус? Вот я беру учебник «Нервных болезней» X. Ходоса 1965 года издания, открываю и обнаруживаю именно то, что ожидал в строгом и даже, хочется сказать, классическом исполнении. Книга начинается с рассказа об устройстве и развитии нервной системы. Никакой политики, и даже про Павлова сказано так, что он сам остался бы доволен. Я не могу удержаться и приведу начало книги. Пусть оно позволит Неврологии очиститься от притязаний на психологию и душевную жизнь. Неврология — это наука о нарушениях в работе нервной системы, иными словами, медицинская пато-физиология нервной системы.

«Биологическое значение нервной системы состоит в том, что она регулирует взаимоотношения между организмом и внешней средой, а также взаимодействие органов внутри организма. Нервная система обеспечивает целостность животного организма и единство его с окружающей средой. Основным механизмом деятельности нервной системы является механизм рефлекса.

Анатомо-физиологической базой всякого рефлекса служит рефлекторная дуга, состоящая по меньшей мере из трех частей: 1) приводящего, центростремительного колена— нервного прибора, воспринимающего раздражение и доводящего чувствительный импульс до центра рефлекторной дуги, 2) центра рефлекторной дуги и 3) центробежного, отводящего колена, передающего нервный импульс от центра дуги рабочему органу. Рефлекторные дуги сложных рефлексов имеют еще и четвертую часть — вставочную — между афферентным путем и центром дуги. Эта часть может состоять из одного или нескольких нейронов.

Рефлексы, как известно, делятся на безусловные и условные. Те и другие могут быть простыми, сложными и очень сложными. Понятно, что чем более высоко организовано животное, тем более сложные и разнообразные рефлексы способна осуществлять его нервная система. Безусловные рефлексы являются врожденными, видовыми рефлексами. Они возникли и закрепились в процессе формирования определенного вида животного и приспособления его к условиям существования. Все животные данного вида имеют одинаковое число стереотипных безусловных рефлексов. Условные рефлексы, впервые открытые и систематически изученные И. П. Павловым, являются индивидуальными, приобретенными в процессе онтогенетического развития данной животной особи. Они дают возможность животному наилучшим образом приспосабливаться к меняющимся условиям жизни, наиболее точно и тонко реагировать на многочисленные раздражения, действующие на него из окружающей обстановки.

Индивидуальное приспособление, в основе которого лежит условная временная связь, представляет собой высшую и наиболее совершенную форму нервной деятельности. Индивидуальные приспособительные реакции, условные рефлексы, свойственны, по И. Л. Павлову, всем представителям животного мира. Они получают максимальное развитие, становятся особенно тонкими и многообразными у высших животных, обладающих хорошо развитой корой головного мозга, способной осуществлять наиболее совершенный анализ и синтез.

Предпосылкой для деятельности нервной системы является раздражимость нервных элементов — нервных клеток и волокон. Раздражимость — способность приходить в деятельное состояние под влиянием различного рода внешних воздействий— широко распространена в природе. Она свойственна и простейшим одноклеточным животным, лишенным нервной системы (например, амебе), и растениям, также не имеющим нервной системы. Нервная система— аппарат, специально приспособившийся к тому, чтобы осуществлять двигательную реакцию в ответ на раздражение» (Там же, с. 7–8).

О чем говорит это мое недоразумение с неврологией? О том, что у неврологии есть свой предмет, который определен предельно точно. И в рамках этого предмета она почти совершенна. А если отбросить память о политических перегибах, в которые занесло некоторых ранних нейрофизиологов, опьяненных успехами естествознания, то неврология — наука, которую можно знать. Причем, наука сродни именно классической механике, если рассматривать их не как сообщества, а как отрасли знания. То есть с маленькой буквы.

Вглядитесь в описание Ходосом рефлекторной дуги, и вы заметите, что описывается прибор, своего рода электрическая машина, обслуживающая тело. То, что она электрическая, заметил еще Сеченов, от чего, очевидно, и одурел, — превратить человека в электромеханическую машину — это действительно сила! Это такое подтверждение механической картины мира, что физиолог встает прямо за физиком. Встает у трона своей повелительницы Науки, конечно. Вот за что клались жизни.

Но как бы мое видение человека ни сопротивлялось такому механическому его пониманию, я не могу не признать, что наше тело — это действительно своего рода био-электрическая машина. А значит, может быть описано и изучено в этом отношении. И даже если понятия «рефлекса» и «рефлекторной дуги» неточны или даже затемняют действительное устройство этой «машины», в целом, неврология — это точная наука. А лучший для прикладного психолога способ взаимодействия с ней — доверять работающим в ней профессионалам-наладчикам. Не дело душеведа ковыряться в цепях и переключателях.

В чем же отличие Неврологии от Психонаук? Получается, что в наличии собственного предмета. Неврология и нейрофизиология имеют вполне определенный и хорошо изученный предмет. И даже если их знания этого предмета еще не совершенны, лучше их это дело все равно никто не знает. И поэтому им можно доверять.

Науки же, взявшие в основу своего имени греческое слово Психе, тем самым обозначили и свой предмет, и то, что мы вправе от них ожидать. Но тут они и нас и себя обманули и Психе из своего исследования исключили. А тем самым они стали науками не о том! Это и фокус и пустышка сразу. Как им вообще удалось выжить?

Еще одним фокусом. Отказавшись от души как от предмета и от понятия, они начали искать нечто, способное ее заменить, и попытались привить себя к стволу успешно развивавшейся Неврологии. Но уже полтора века назад невролог Сеченов спрашивал: зачем нужна такая психология, которая хочет подменить физиологию? Все, что доступно физиологам, мы объясним и сами!

Глава 3. Предмет психиатрии. Психическое без психики

И все-таки, есть ли у Психиатрии свой предмет? Признать ее предметом нервную систему и ее деятельность я не могу не только потому, что это предмет Неврологии, но и потому, что сами психиатры постоянно бормочут что-то невнятное о душе. Отказать ей в наличии своего предмета у меня тоже не получается, потому что я отчетливо ощущаю право Психиатрии на существование. Иными словами, когда я сталкиваюсь с какими-то болезнями психического плана, я сразу вижу, что мне как психологу тут делать нечего, случай надо передавать врачам. И к тому же я четко отличаю неврологические болезни от психиатрических или психотерапевтических.

Это значит, что понятие «психической болезни» существует в действительности. При всей моей недоверчивости, я тоже не могу от него отказаться. Общество же не только имело отчетливое понятие о психических болезнях, но еще и так сильно боялось их, что до середины шестидесятых годов прошлого века платило психиатрам надбавку к зарплате в размере 25 % за вредность. Позже, правда, снизило ее до 15 %. Отпуск, кстати, у психиатров тоже всегда был длиннее, чем у других врачей. За вредность.

Значит, работать психиатром труднее, опаснее и почетнее, чем неврологом или психологом. А почему? Вот и пошел детектив. Психиатрия называет себя наукой, а я думаю, что науки о том, как лечить психические болезни, в действительности как не было, так и нет, а опасные люди — «психи», которых не уймешь никаким законом, — все плодятся. И психиатр работает не врачом, а бойцом на передовой, который как герой должен своим телом закрывать общество от его разрушителей. Нас обманули, психиатр — это не ученый и даже не врач. Он очиститель общества.

И действительно, рабочий стол психиатра, ведущего прием, должен быть снабжен кнопкой экстренного вызова, по которому должны прибегать дюжие санитары и, как полагается жрецам Санитарии, очищать мир от скверны и осквернителей.

Если бы Наука Психиатрия появилась и стала действенна, она создала бы определенные способы излечения психических заболеваний, значение героизма в жизни и труде психиатра тут же упало бы. А за ними упали бы и зарплаты. Но Психиатрия не может и не хочет становиться Наукой, хотя и называет себя так уже пару веков. Во «Введении в Самопознание» я подробно говорил о том, что Психиатрия лишь внешне выглядит Наукой и родственницей Психологии. На самом деле она — родственница Юриспруденции, потому что ее задача в обществе не искать истину, а обеспечивать общественный порядок в тех случаях, когда юристы бессильны.

Психиатрия — это дополнительная карательная система любого общества. И поэтому ее учение построено не так, чтобы обеспечивать психиатру возможность думать и исследовать, добывая истину. Она построена по образцу так называемого «прецедентного права», которое, к примеру, привилось в Америке. Психиатр в сложных случаях не обращается к своей науке так, как делает ученый, рассуждая: если исходные основания нашей науки таковы, то все, что относится к ней, должно подчиняться ее законам. Следовательно, в данном случае, мы должны спокойно применить научный метод, и решение будет найдено. Нет, психиатр в сложном случае бросается листать многочисленные тома предшественников и листает их, пока не находит схожий случай. Тогда он говорит: вот в таком-то году такой-то врач применил в этом случае такое-то лечение. Оно, правда, помогло лишь относительно, но мы его все-таки применим. А вдруг поможет!.. Да и ответственность, опять же…

Конечно, есть и психиатры, пытающиеся думать и искать, но не забывайте, я все-таки говорю как психолог, а не историк. У меня нет задачи описать все, что водится в Психиатрии, поскольку я исследую лишь то, что является типическим для психиатров. Это во-первых. А во-вторых, я исследую Психиатрию как некий дух сообщества, Богиню, если хотите, а она насаждает определенные способы поведения своим почитателям. И то, что кто-то из психиатров не ведет себя, как полагается, это его личная человеческая заслуга. Пример силы человеческого духа, способного противостоять даже Богам.

Так вот, истинный психиатр — это не врач и не ученый, это работник органов внутренних дел, тюремщик с правами карать, обязанностью расследовать и мечтой о научности или душевности. И эта карательная составляющая — властная и жестокая — временами вылезает из любого психиатра, даже беленького и пушистенького, как говорится в анекдоте.

Второй типический слой в сознании психиатров — это искренняя вера в то, что они врачи. И таких сумасшедших, я думаю, большинство. Они, конечно, при случае, с удовольствием выпускают наружу своего тюремщика, но в целом они убеждены, что Психиатрия — это Медицина, лишь с большими правами и властью.

И лишь крайне малая часть психиатров являются исследователями и считают Психиатрию наукой. Допускаю, что они тоже не все действительно хотят найти истину и сделать свою науку действенной. Ведь большая часть ученых работает не на истину, а на место в научном сообществе. И в Психиатрии написано множество книг, про которые сами психиатры знают, что они писались лишь ради защиты диссертации и получения степени. Тем не менее, я думаю, для настоящих ученых и для искренне верующих, что они врачи, мое исследование будет полезно.

Итак, если возвратиться к детективу, как бы ни пыталась Психиатрия заявить, что ее предметом является та же деятельность нервной системы, что и у неврологии, это не проходит. Я продолжаю ощущать, что предметы не совпадают. В них есть какое-то существенное отличие.

Если поглядеть на историю Психиатрии, то она со всей очевидностью делится на два этапа: ранняя Психиатрия лечила душу и так это и заявляла. Но по мере развития естественнонаучного подхода понятие «души» в Науке становилось все более запретным. За связь с душой могли подвергнуть и изгнанию или травле. Поэтому осторожные психиатры, не желая выпадать из братства врачей, предпочли от лечения души перейти к лечению душевных болезней.

Уже сам такой переход должен был бы насторожить думающих людей, потому что он свидетельствует о подмене и предмета и понятия: лечить душу, лечить человека, лечить болезнь. Предметом психиатрии стали сами психические болезни, будто бы они и есть те, кого можно вылечить, сделав здоровыми болезнями. Как возможна такая подмена?

Думаю, она легко объясняется, если вспомнить все те же заявления Сеченова и других физиологов, что душой человека является его нервная система. Нервная система — это предмет неврологии, а мы будем лечить ее болезни. Они-то и будут нашим предметом.

Не думайте, что я тут что-то передергиваю или подтаскиваю ради красного словца. То, что предметом психиатрии являются сами психические болезни — это общее место всех книг по психиатрии. Они все именно так и построены, что сразу от начала и до самого конца перечисляют, какие существуют психические болезни и методы их лечения. Книги же, претендующие на обобщающий характер, как учебники психиатрии, начинаются примерно с такого определения:

«Психиатрия (от греч. psyche — душа, iatreia — лечение) представляет собой самостоятельную науку, изучающую этиологию (развитие — АШ), патогенез (происхождение — АШ), клинику (протекание — АШ), лечение и профилактику психических заболеваний» (Кирпиченко, с. 17).

Иными словами, предмет Психиатрии — болезнь. И к тому же — не болезнь психики, а психическая болезнь. И никогда не психика, и даже без психики! Уж если отказываться от души, так планомерно и по всем фронтам. Никаких намеков на связи с врагами Родины или Науки! Никто не должен заподозрить Психиатрию в ненаучности, поэтому мысль о психических болезнях как болезнях людей, но не психики, поддерживалась даже на уровне самых популярных, массовых изданий.

И уж если искать те книги, которые, с точки зрения психолога, оказали наибольшее воздействие на распространение в обществе «правильных» представлений о Медицине и Психиатрии, так первой будет «Популярная медицинская энциклопедия». Даже если сами психиатры уже не согласны с ее определениями, простые люди знают, что такое психиатрия именно из статьи в Популярной энциклопедии.

А это значит, что для них «Психиатрия — это раздел медицины, изучающий психические болезни, их причины, проявления, сущность, предупреждение и лечение».

Как видите, мысль, что Психиатрия занимается психическими болезнями, а не болезнями психики, насаждалась с той же мощью и теми же методами, что и коммунистическая пропаганда.

Может прийти сомнение, а не одно ли и то же психические болезни и болезни психики? Как бы не так! О Психике или душе «Медицинская энциклопедия» ничего не знает, так что словосочетание «психические болезни» — это вовсе не простая перестановка слов по сравнению с «болезнями психики». Это принципиально иные болезни, имеющие отношение не к психике, а совсем к иному носителю расстройств. К какому?

Чуть ниже это объясняется:

«В развитии психиатрии, тесно связанном с развитием естествознания и материалистического мировоззрения, стало ясно, что психические болезни являются болезнями головного мозга».

Думаю, что теперь вы не будете путаться и, читая где-нибудь в медицинском сочинении «психическая болезнь», не посчитаете, что это болезнь душевная. Кстати, за эти полвека во взглядах психиатров на предмет своей науки изменилось, пожалуй, только то, что они не смогли привязать все психические заболевания к мозгу и расширили носитель своих расстройств до всей ЦНС — центральной нервной системы.

С тех пор, как психическое без психики стало символом веры новой научной Психиатрии, о психике психиатры говорить избегают, доходя до анекдотов в своей изворотливости. Пример.

Перре и Бауман, «Клиническую психологию» которых я уже упоминал, начинают с однозначного заявления:

«Клиническая психология есть частная психологическая дисциплина, предмет которой— психические расстройства (нарушения) и психические аспекты соматических расстройств/болезней» (Клиническая психология, с. 30).

Заявив, что предметом некой науки является болезнь, ты должен дать определение своего предмета. Болезнь ведь есть всего лишь определенный вид разрушения «предмета», например, какого-то человеческого органа. Или души. Сделать предметом беспредметность очень, очень сложно. Тут надо обладать талантом. И вот начинается литературная эквилибристика. Читая дальше, не забывайте, что перед авторами стоит сейчас задача не просто дать определение болезни, а дать ее определение как предмета Психиатрии, или клинической Психологии, как они ее называют, и дать это определение так, чтобы обойти это неудобное существительное «психика», сохранив при этом прилагательное «психическое».

«Понятие «болезнь» подразумевает отчасти, что существует некое единство, обладающее специфическим набором симптомов и характером течения, которые обусловлены соответствующими биологическими процессами. Это определение до известной степени подходит к соматическим нарушениям. При психических же нарушениях подобные соответствия бывают спорны, поэтому представляется целесообразным применять более открытое понятие— психическое расстройство» (Там же, с. 31).

Может, вы думаете, что, давая определение «психических расстройств», авторы скажут и что расстраивается? Ну, вы наивные люди! Но это еще не весь анекдот, и не все искусство психиатрического словоблудия показано. Прямо вслед за определением предмета психиатрии как болезни или расстройства идут такие странные слова:

«Разделяя «психическое» и «соматическое», мы тем самым подходим к вопросу об основных категориях понимания феномена человека — разных плоскостях рассмотрения (смотри главу 7) (Посмотрел: Глава 7 — это «Клинико-психологическая диагностика». Ничего об основных категориях понимания феномена человека тем нет! — АШ).

Чаще всего выделяют следующие плоскости: биологическую (соматическую), психическую, социальную и экологическую. Наличие таких понятий как психофизиология, психосоматика и т. д. говорит о том, что разные плоскости пересекаются друг с другом. Используя понятия «психическое» и «соматическое», нельзя не коснуться проблемы души и тела, для решения которой в философии предлагаются различные онтологические и эпистемиологические подходы. Упомянем здесь только две позиции, которые являются особо значимыми для клинической психологии, а именно концепцию комплементарности Фаренберга и эмерджентную концепцию Бунге (см. прим. 1.1.)».

И вот это примечание:

«К проблеме души и тела.

Концепция Комплементарности исходит из того, что обе плоскости данных (соматическая и психическая), основываясь на разных системах отношений, взаимно дополняют друг друга и могут быть использованы для описания жизненных процессов более высокого уровня. Обе плоскости рекуррируют к своим собственным категориальным системам и системам теоретических и методологических обоснований. Их комплементарность существует во внутренне-внешней перспективе. Феномены переживания можно упорядочить в обеих системах отношений, представив первые как два подкласса атрибутов единого класса психофизических состояний ЦНС. Такая интерпретация претендует на онтологический и эпистемиологический нейтралитет.

В концепции эмерджентного психонейронального монизма Бунге также постулируется, что психические феномены и ментальные процессы— это некие категориальные состояния, присущие организму, которые, однако, не смогли бы существовать без нейробиологических основ. Бунге рассматривает психические феномены как "эмерджентные свойства". Они являются продуктом нейронных процессов ЦНС и несводимы к целлюлярным компонентам головного мозга. Со своей стороны эмерджентные состояния могут влиять на физические состояния. Таким образом, при этом системном подходе отбрасывается онтологический редукционизм и постулируется — как в концепции комплементарности — независимая роль отдельных плоскостей данных» (Там же, с. 32).

Все! Уф! Поняли? Нет? Не поняли? Повторяю для непонятливых кратко: Используя понятия «психическое» и «соматическое», нельзя не коснуться проблемы души и тела. Раз нельзя не коснуться, значит, коснемся! Всё, коснулись! Достаточно? Нет? Можете отправляться к Бунге и Фаренбергу, а мы займемся клинической психологией. И далее 1300 (!) — тысяча триста! — страниц разговоров о психических расстройствах без психики и души… Наверное, у меня плохо с чувством юмора. Простите.

И все же. Для исследователей и врачей. Так может, потому и не лечит Психиатрия, что ее предмет — психическая болезнь, а не болезнь психики?

И что такое психика? Может быть, это знали хотя бы отцы и столпы современной Психиатрии? К примеру, великий и всеми почитаемый психиатр Кречмер?

Глава 4. Кречмер. Психология без души

Рассказ о психологии Эрнста Кречмера (1888–1964) особенно показателен, потому что он, как пишет его русский издатель профессор В. Луков, «дал образец структуры учебника, который до настоящего времени воспроизводится почти в том же виде современными авторами» (Луков, с. 448).

Кречмер издал свою знаменитую «Медицинскую психологию» в 1922 году, значит, он писал ее тридцатилетним, полным сил и уверенности в своем пути. Жизнь, точнее, научная карьера, складывалась у него великолепно. Он как бы обрамлен в рамку из гениев. Сначала он сам стал преемником одного из первых учеников Вундта, великого психолога Эмиля Крепелина. А когда он, в связи с приходом к власти нацистов, уходит в 1933 году с поста президента немецкого общества психотерапии, его место занимает Карл Юнг. Но гораздо важнее то, что вся жизнь Кречмера была примером служения ученого своим Богам.

Книга, изданная в 1922 году должна быть этапной для Науки, потому что она написана в завершение эпохи революций, перевернувших Европу и, в частности, Германию.

Конечно, эти революции считаются политическими. Однако, если внимательно к ним присмотреться, то можно заметить поразительную черту — их делали не только народные массы, но и вожди, которые были идеологами как революций, так и Науки. Науки как сообщества, конечно. Именно они готовили долгие десятилетия общественное мнение к тому, что власть в мире надо сменить, а жизнь и мир перестроить в соответствии с научным методом.

В итоге там, где революция победила, было построено «общество научного коммунизма», или просто научное общество. И пусть вставшие у руля государства люди не были выдающимися учеными, сами они себя считали людьми Науки и требовали от всех своих подчиненных научности в их действиях.

В общем, политической эта революция была только в том смысле, что целью ее был захват власти в государстве. Это общеизвестно. Но вот в вопросе, а кто рвался к этой власти, до сих пор нет ясности. Нас долгие десятилетия убеждали, что пролетариат или передовое человечество. Это все туман для отвода глаз. Пролетариат не может быть «передовым», он может быть только крайним. Из него сделали пушечное мясо и расколотили им стены осаждаемой крепости. А кто делал, осаждал, расколачивал? (Вспомните, как олимпийцы при осаде Олимпа призывают сторуких и пяти-десятиголовых гекатонхейров, швыряющихся камнями. Как эти жуткие существа похожи на пролетариат.)

По крайней мере, одной из этих великих личностей, штурмовавших Олимп, была Наука, окрепшая к тому времени настолько, что решилась на борьбу даже с государством. Самое поразительное в этой научной революции 1917—20-го годов было то, что она победила не только в России. Даже там, где пролетариат, как в Германии, имевшуюся власть уничтожить не смог, она все равно сохранилась только внешне, а по сути стала научной. То есть признала значение Науки в современном обществе.

Следовательно, мы можем говорить об определеннейшем этапе в развитии научного мировоззрения, завершившемся во всем мире около двадцатого года прошлого века. Книги, выходящие тогда, должны были завершать предыдущее развитие либо определять пути дальнейшего. «Медицинская психология» Кречмера определено соответствует этой задаче.

А что было главным в предыдущем развитии психологии, кроме участия в подготовке к революции? С середины XIX века и особенно с 1879 года, то есть со времен создания Вундтом первой экспериментальной психологической лаборатории, новая психология упорно строит себя свободной от прежней идеалистической, философской Психологии, которая еще была наукой о душе и называлась Метафизикой. Эти полвека до революций были временем истощающей Метафизику партизанской борьбы по всем фронтам. Медленно, но верно естественнонаучная Наука сделала метафизику постыдным словом в глазах общественного мнения. Старые метафизики за эти годы ушли из жизни, а молодежь больше не хотела выглядеть отсталой и предпочитала бить лягушек электрическим током, а не болтать пустое о душе.

Ко времени революций победа была одержана полностью, и теперь следовало запустить триумфальное шествие победившей Науки по всему миру. Кто-то должен был это шествие начать. Вот какая задача стояла перед Кречмером, и он ее вполне осознавал.

Осознавал и то, что плывет на волне мощного общественного движения: «В последние годы обнаружилось, прежде всего в пограничных физиологических областях медицинской психологии, большое и живое движение» (Кречмер, с. 3).

Осознавал и что и с кем надо делать.

«В последние годы все более открыто высказываются о необходимости для студента-медика и врача изучать психологию. Но какого рода психологию?

Старую философскую психологию, базирующуюся на отвлеченных понятиях, при этом не стоит рассматривать, так как она не дает ничего, что могло бы быть использовано врачом практически. <…> Он нуждается в психологии, которая возникла бы из врачебной практики и была бы предназначена для практических задач врачебной профессии» (Там же, с. 5–6).

Что это за ущербные люди, пролетарии научного труда — медики, которым даже психологию надо готовить особо — без всяких там философских отвлеченных понятий?! Вроде пойла в общем корыте: не важно, вкусно ли, главное, чтобы побыстрей и попроще набить брюхо! Им же некогда, им же людей лечить надо! Кто те люди, что позволяли Цирцее делать с собой такое?

Вероятно, это писалось как раз для бывших пролетариев, которые ради возможности вырваться из нищеты, в том числе и духовной, готовы были снести и растоптать всех, кто стоял на их пути, даже если он был хранителем настоящего знания. Весь мир прежних знаний надо разрушить до основания и заменить на свои знания…

Книга Кречмера, естественно, начинается с уничтожения прежнего. Она открывается главой с потрясающим названием: «Сущность души». Наш новый мир можно построить только на чистой площадке, а для этого ее надо очистить. Так Психология изучала очищение.

«Душой мы называем непосредственное переживание», — заявляет Кречмер в первой же строчке своего психологического манифеста от лица каких-то мы. Какое, однако, партийное заявление! Не Наука считает, не исследованиями установлено, а строго и однозначно выдвигается требование от лица сообщества ко всем, кто хочет стать его членами. Если вы вспомните слова Лукова, то именно здесь и закладывается «образец, который до настоящего времени воспроизводится почти в том же виде современными психологами». Образец не в том, чтобы считать душой переживание, а образец в том, что для психолога важна не истина и ее поиск, а дружное согласие о том, что и как называть и не допускать сомнения в общепартийных установках. Мы считаем!..

Что же в действительности говорит Кречмер в начале своей книги? Примерно, следующее: Сейчас, когда мы, наконец, победили, и нет больше тех, кто своими вопросами может испортить наше торжество, мы — все психологи мира — объединимся под символом веры, который звучит так: сущность души в том, что души нет, а есть то, что мы назовем этим именем. Мы теперь хозяева этого мира, а того, кто мог бы прийти и потребовать вернуть ему украденную собственность, больше нет! Мир будет жить по тем законам, которые мы ему нарисуем!

В общем, эту книгу и все созданное по ее образцу, можно было бы просто выкинуть, потому что они не соответствуют действительности, хотя и противопоставляют себя идеализму, который в их пропаганде как раз и стал символом оторванности от действительного мира. Лучший способ дискредитировать политического врага — обвинить его в том, в чем сам грешен, а значит, разбираешься.

Но выкинуть несложно, — а вдруг то понимание души, которое предлагает Кречмер, дает возможность для очищения? Что, собственно говоря, он понимает под сущностью души?

«Душой мы называем непосредственное переживание. Душа — это все то, что было ощущаемо, воспринимаемо, чувствуемо, представляемо, желаемо» (Там же, с. 13).

Несколько бредовое начало: душа это не то, что делает, живет или просто есть, а то, что желаемо! С очевидностью, странно… Поэтому Кречмер сам быстро подправляет себя:

«Следовательно, душа — это, например, дерево, солнце, поскольку я рассматриваю их как восприятие дерева, как представление солнца» (Там же, с. 13).

Ну, совсем ополоумел мужик, а еще смеет отказываться от философской психологии. Прежде, чем от чего-то отказываться, надо бы это иметь, а то уж совсем по-пролетарски получается, словно в армейскую стенгазету написано. А ведь это оказалось образцом для поколений психологов!

Я думаю, он хотел сказать, что считает душой свои представления и восприятия внешнего мира.

«Душа есть мир как переживание, сумма всех вещей, рассматриваемая с определенной точки зрения» (Там же, с. 13).

Мир как переживание… Очевидно, прихватил у Ницше или Шопенгауэра. Интересно, а кто тот, кто рассматривает этот так называемый образ мира в его отношении к душе?

«Внутри этой суммы всего непосредственно пережитого мы замечаем определенную принудительную тенденцию к поляризации вокруг двух точек, вокруг двух противоположных полюсов: «я» и "внешний мир"» (Там же, с. 13).

Похоже, что у Кречмера, как и ожидается от изготовителя пойла для пролетариев, не все было ладно со способностью к рассуждению. Я еще склонен списать дикие выверты первых строк на волнение, что ли. Начинающему автору трудно написать первую строчку. Он в ней путается от обилия мыслей. Но вот пошло собственное рассуждение, где излагается главная мысль. И что мы видим? Вчитайтесь — где находится тот, кто смотрит на душу с определенной точки зрения? «Душа есть мир как переживание, сумма всех вещей, рассматриваемая с определенной точки зрения».

Для меня эта точка зрения неизбежно внешняя по отношению к этой «сумме» именно потому, что слово «сумма» означает некое обобщение, а значит и точка зрения на нее позволяет иметь обобщающее видение тому, кто смотрит. Значит, он снаружи.

К тому же сумма здесь явно равна миру. Она есть иное имя для мира, который много созерцается и переживается. Согласны?

И вдруг в следующем абзаце происходит заворот кишок внутрь самих себя: внутри этой «суммы» оказываются и «я» и «внешний мир».

Я допускаю, что в каком-то смысле так все и есть. Там внутри меня есть мои представления и о себе и мире. Но сама по себе эта мысль отнюдь не откровение, чтобы за него можно было простить все. А именно, безграмотного выскочку, который умудрился самоуверенно оплевать своих великих предшественников только потому, что без них сможет выгодно и по дешевке распродавать то, что наворовал по барским усадьбам во время погромов.

Кречмер мог быть мне интересен, если бы он умел видеть лучше меня и вести рассуждения не хуже тех философов, которых попытался заместить. Но он не владеет искусством философского рассуждения. А это означает, что, допустив ошибку в исходных посылках, он вынужден будет развивать ее и дальше. Следовательно, все последующее рассуждение есть накопление ошибки. Тем более, что он тут же сам признается:

«Что касается действительного содержания непосредственного переживания этого чувства «я» или сознания личности, то оно не ясно и полно внутренних противоречий» (Там же).

Возможно, я еще вернусь к психологии Кречмера однажды, но только после того, как обрету ясность с тем, что понимается под сознанием. Для начала хотя бы в психологии. Пример Кречмера ясно показывает: нельзя браться за сложные предметы, не исследовав то, из чего они состоят.

Вот так писались основы Психиатрии. Я не хочу множить примеры и опускаю рассказы о Крепелине, Крафт-Эбинге и многих других. Ничего принципиально иного в их сочинениях нет. К тому же, они, так или иначе, вошли в современные учебники как их подводная часть. А учебники эти внутренне непротиворечивы в том смысле, что сами с собой не спорят, как не спорят до сих пор и с теоретиками психиатрии.

Выводы: Медицина о психике не знает

Как это ни парадоксально звучит, но Медицина не может заниматься очищением психики просто потому, что психики для Медицины нет. Медицинских Наук, которые могли бы заниматься психикой, три — Психиатрия, Психотерапия и Клиническая, или Медицинская, Психология. Но Клиническая психология — это та же Психиатрия и Психотерапия, потому что она либо занимается просто психологией медиков, и тогда она за рамки обычной Психологии не выходит, либо она занимается больными, и тогда она отличается от Психиатрии и Психотерапии только названием.

А Психотерапия и Психиатрия, по крайней мере, в общедоступных современных изданиях, психику не поминают, говоря лишь о наладке машины по имени болезнь, которая расстроилась. Это даже не расстройства организма. Просто нет ничего, но что-то постоянно и множеством способов расстраивается!

Конечно, нельзя всех психиатров огульно грести под одну гребенку. Кто-то говорит и неожиданные вещи, порой даже недопустимые, будь это сказано десяток-другой лет назад. К примеру, «Психиатрия» под редакцией Самохвалова, очевидно, под воздействием заразных психических расстройств, целое Предисловие, то есть почти страницу, бредит о душе, философии и даже шаманизме…

«Психиатрия это особая философия существования, она имеет дело с душой, норма которой, правда, не всегда точно определена. Но, несмотря на это, она ставит перед собой задачу позитивного влияния на больную душу. Но что такое душа, эманация, которая связана с чувством (сердцем), сном и сновидениями, мыслью (мозгом), другими людьми, без которых нам на душе неспокойно, остается загадкой <…>

Фигура психиатра вырастает из образа и архетипа шамана, который присутствовал во всех без исключения культурах. Он мог контролировать, в отличие от своих пациентов, собственное психическое состояние, сопровождая их в «верхний» мир и возвращаясь в момент транса с ними на землю. В определенном смысле звучание этой профессии остается таинственным и теперь. Обращение к психиатру пугает, интересует и вызывает сомнение. Хотелось бы, чтобы наш учебник изменил точку зрения на психические расстройства и место психиатра в современной медицине»

(Психиатрия, с. 4).

Интеллигентно разговаривать с собственным учебником, высказывая ему пожелание, чтобы он изменил свою точку зрения на психические расстройства!.. Может быть, проще переписать его?

В общем, ну ее, эту пугающую и вызывающую сомнения ненаучную Науку Психиатрию. Все равно в списке ее инструментов нет ни очищения, ни самопознания. А психику я поищу в привычной, почти родной психологии.

Слой 2. ПСИХИКА ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ

Глава 1. Что же такое психика?

Так что же такое «психика», в самом общем виде для начала? Я ставлю вопрос в именно в общем виде, исходя из задач моего исследования: послойно изучать то, что вошло в мое сознание, начиная именно с самых общих или популярных знаний. Естественно, что самые общие и популярные знания психологии излагаются в словарях и учебниках. Вот ими я и ограничусь в этой части исследования.

Начать же с самого общего понятия психики необходимо еще и потому, что этого непростого понятия избегают те самые Науки, которые его и создали.

Кстати, надо заметить, избегают его не только Психиатрия, Психотерапия и клиническая Психология. В последнее время наметилась, как это говорят, тенденция избегать этого понятия и в общей Психологии. Во всяком случае, мне все чаще попадаются психологические словари — русские и зарубежные — где психологическое-все-что-угодно есть, а психики нет. Видать, психологам тоже пришлось задуматься о своем предмете, и они так наломали копья, что решили составить заговор молчания, просто не упоминая и не обсуждая больше эту неуловимую психику. А Психология — это единственная Наука, которая все-таки ее исследовала.

К счастью, в мире еще есть белорусы, которые, с одной стороны, пишут много новых книг, а с другой, верно хранят все возможные традиции. О, Беларусь, мечта моей души! Как этнограф я всю жизнь хотел побывать в Полесье, заповеднике традиционной культуры, где в советское время делалась половина всех сборов по славянской этнографии. Это в том самом Полесье, которое по отношению к России — Запад и почти центр Европы!

Да и сейчас Беларусь хранит верность традициям — она единственная все еще мечтает возродить коммунизм или Советский Союз, не помню точно, что именно. А также она традиционно сохраняет в своих психологических словарях понятие «психики», являющееся наследием советской психологии. Этой верностью традициям белорусская Наука коренным образом отличается от русской, которая уж чересчур американизировалась.

Вот с белорусских словарей я и начну исследование понятия «психика», поскольку они самые новые, а значит, должны давать самые современные взгляды на этот предмет. «Психологический словарь-справочник» Дьяченко и Кандыбовича (Минск, 2001), делает такую попытку дать определение психике:

«Психика (от греч. душа) — свойство животных и человека, выполняющее ориентирующие, контролирующие, приспособительные, побуждающие и смысло-образующие функции в поведении и деятельности».

Я буду разбивать словарную статью на части, в соответствии с шагами мысли, чтобы было легче понять, что говорят ее авторы. Животную психику я опущу пока.

Итак, психика — это свойство человека.

Это похоже на определение, но если это определение, то такое определение, по большому счету, ничего не дает, если не знать, что такое человек. Этот словарь дает и определение понятия «человек», но, как вы понимаете, определение это не может быть работающим, потому что такое понятие как «человек» в короткую словарную статью не вместить. Поэтому придется его отбросить и оставить краткое определение: психика — это свойство.

Такое определение является философским, а авторы словаря вряд ли собирались давать философское определение, иначе они поместили бы и статью, дающее определение понятия «свойство». Но его нет. И значит, здесь «свойство» понимается в обычном значении. А что мы обычно понимаем под свойством? Я бы сам ответил примерно так: свойство — это то, что кому-то свойственно, то есть имеется у кого-то, является для него своим.

Иначе говоря, психика имеется у людей. А поскольку авторы словаря определяют человека как существо, то все это начальное определение психики означает всего лишь следующее: Если вы хотите понять, что такое психика, ищите ее у живых существ, у людей, в частности. Она встречается именно там. Этой шуткой я хочу показать, что определение «психика есть свойство живых существ» не является определением. Это всего лишь указание места существования психики.

Авторы, видимо, и сами не были удовлетворены таким началом, потому что вся их статья состоит из повторных попыток дать определение этому понятию. Но для начала они пишут следующее:

«У животных проявление этого свойства имеет значительные ограничения по сравнению с человеком, который наделен речью, сознанием, самосознанием, творческими способностями и у которого это свойство предстает в выраженной субъективности» (Там же).

Что здесь делают авторы? Отнюдь не определяют понятие, а производят описание тех явлений, которые может наблюдать человек, задумавший дать определение психики. Иными словами ход их мысли можно передать так: поскольку дать определение психики сходу не получается, давайте отступим к началу и перечислим те явления, что мы привычно считаем психическими.

Понятия рождаются как обобщения каких-то наблюдений. Это совершенно верный ход исследования. И естественно ожидать, что перечисление приведет к новому определению. А что перечислено как явления, через которые психика является нам?

Речь, сознание, самосознание, творческие способности, субъективность и исходная основа — животная психика, которая с очевидностью имеется и у человека. Из этого перечисления следует такое определение:

«Психика — результат развития жизни, форма жизнедеятельности живых существ».

На первый взгляд, тут особой связи с предыдущим перечислением не видно. Но приглядитесь: отличие человеческой психики от животной подсказало авторам, что психика развивается, а раз она развивается от животных к человеку, то она связана с человеческой жизнью или жизнедеятельностью. Тем не менее, выделю суть:

Первое.Психика — это результат развития жизни. Это опять не определение психики. Это указание на место, где искать: ищите психику там, где есть жизнь, развивающаяся от простых видов к сложным.

Второе.Психика — форма жизнедеятельности. Что такое жизнедеятельность? Тут авторов опять занесло в неоправданную философичность. Неоправданную, потому что они над этим вопросом не думали и статьи «жизнедеятельность» в словаре не дали. Значит, они опять же употребили это понятие в бытовом смысле.

Правда, у них есть статья «деятельность», но она с «жизнедеятельностью» не очень перекликается: «Деятельность — мотивационный процесс использования тех или иных средств для достижения цели». И далее все о деятельности человека в обществе и как общественного существа.

А что такое «жизнедеятельность» в бытовом смысле? Да почти что жизнь. Но раз тут употреблено выражение «форма жизнедеятельности», то мы имеем дело не с жизнью, а с наблюдением за ней, потому что «форма» — это вид, в переводе на русский. А раз вид, значит, что-то для кого-то видится, выглядит определенным образом, — жизнедеятельностью, например.

И если это так, то определение приобретает такое звучание: «Вы можете обнаружить психику, наблюдая за жизнью живых существ». Значит, это опять не определение психики, а лишь перст, указующий на определение.

Что делать? Ничего не остается, как послушаться этой подсказки и начать наблюдение заново, посчитав первое наблюдение недостаточным. И авторы делают именно то, что предписывают им внутренние законы их собственного рассуждения. Они еще раз перечисляют явления психики, но гораздо подробнее.

«Психика человека включает: процессы (познавательные, эмоциональные и волевые),состояния (подъем, сомнение, угнетенность, подавленность и т. д.), свойства (направленность, темперамент, характер, способности), опыт (знания, навыки, умения, привычки).

Процессы, состояния, свойства и опыт находятся в единстве, образуют иерархическую систему, ведущая роль в которой принадлежит психическим свойствам» (Там же).

Что здесь перечислено? Процессы. Что такое процессы? Авторы, конечно, не определяют. Но слово живет в русском языке уже с середины XIX века.

Во времена Даля оно означало то же, что и процедура. А процедура— шествие, ход // всякое длительное, последовательное дело.

В начале двадцатого века «Словарь иностранных слов» Ефремова под редакцией Бодуэна де Куртенэ определяет процесс как «взаимодействие сил, выражающееся в движении, видоизменении или преобразовании вещества // вообще совокупность явлений, отправлений или действий, необходимых для достижения известной цели».

А в конце двадцатого века «Толковый словарь» Ожегова дает такое определение:

«Процесс— ход, развитие какого-нибудь явления, последовательная смена состояний в развитии чего-нибудь».

Короче, сказать, что «психика включает в себя процессы», — это все равно, что открыто признаться, что не понимаешь, что видишь: я, мол, пристально гляжу, и там все время чего-то движется, что-то меняется… Ничего не понимаю.

Тем не менее, использование термина «процессы» — это давняя и хорошо устоявшаяся традиция Психологии, которая убаюкивает себя подобными иллюзиями знания. Поэтому я не буду придираться к авторам и просто перечислю, что же принесло нам наблюдение в этот раз. Итак, в психику входят: состояния, свойства, опыт, иерархия, позволяющая ощутить, что психика является чем-то единым. И еще, там все время что-то движется и меняется, то есть остается пока непознанным. При всей явной недостаточности и этого наблюдения, оно все же позволяет сделать следующее определение искомого понятия.

«Психика — система внутренних регуляторов активности человека в изменчивой и сложной среде обитания, когда нельзя выйти из положения (выжить) только лишь за счет реакций организма на сигналы среды, а нужно иметь устойчивую модель (картину среды) и самого субъекта» (Дьяченко, Кандыбович).

Как вы понимаете, определение это не совсем естественно вырастает из предыдущего наблюдения, а появляется как бы качественным скачком. Но это не вина авторов. Это свойство словарной статьи. Тут нет места для последовательного рассуждения. Кое-что приходится опускать.

Что же касается самого определения, то, несмотря на некоторую захламленность непонятными или вроде бы понятными иностранными словами, оно по-своему хорошо. Но чтобы это стало очевидно, прочитаем следующую мысль авторов:

«В конечном счете, психика — это система субъективных моделей (образов в широком смысле слова) мира, находящихся за переделами субъекта. Психика — это работа нервной системы человека.

Если об этом не забывать, то можно употреблять для обозначения психики общеславянский термин "душа"» (Там же).

Вот именно ради этого последнего примечания, я и привел всю статью белорусских авторов. Благодаря ему, круг замкнулся и самое последнее определение сомкнулось с самым первым, так сказать со своим корнем или источником. Сомкнулось, правда, хамски, как это вообще свойственно Науке. Судите сами.

Исходно слово психика происходит не от слова психе — душа, а от слова psychikos — душевный. Это означает, что Наука изначально сделала все, чтобы отмежеваться от души и доказать, что ее нет. С точки зрения Психологии, Наука убила душу как явление и понятие народной культуры. Затем она развила собственное понятие — «душевный» или «психический», что означает не «относящийся к душе», а «относящийся к нервной системе». А теперь вдруг заявляет: Радуйтесь, о, собратья по Науке и простые смертные. Мы так наверняка убили душу, что больше нечего опасаться ее возвращения! И если раньше мы боялись употреблять ее имя, чтобы не вызвать дух убиенного и не посеять смуту в умах паствы, то теперь это больше не опасно, теперь мы даже можем ограбить могилу и забрать все, что осталось от души. Одно только имя осталось? Так используем имя, чтобы называть им то, что делаем. С паршивой овцы хоть шерсти клок! Но все-таки не забывайте, что говоря «душа», Психология говорит о работе нервной системы человека!

Ну, найдите другое слово вместо хамства, если я не прав. Я даже готов извиниться перед победителями. Их же не судят.

Что же касается определения, то давайте разделим наш предмет на две части. На душу и на психику. Вопрос о том, что такое душа, я пока отложу для отдельного исследования. Но под душой я понимаю именно душу, пусть даже это и неопределенное понятие. А вот под психикой — приспособление работы нервной системы человека к условиям жизни и сложностям выживания в окружающей среде.

Вот такое определение психики мне кажется вполне приемлемым, и я считаю его определенной заслугой Науки, в том числе и авторов словаря. Единственное, что надо обычному человеку иметь в виду, когда он читает определение психики, так это то рассуждение, которое научная Психология проделала за рамками того, что попадает нам в руки для чтения.

Когда-то в самом начале становления научного метода молодая и по молодости хамоватая Наука четко заявила: я не нуждаюсь для своих построений в гипотезе бога! Соответственно, и в гипотезе души! И поэтому я ставлю своей задачей доказать, что все, что мы знаем как сложности человеческого духа, высоты душевной жизни, прозрения и провидения, можно объяснить, не прибегая ни к каким внешним силам из одного только механизма приспособления жизни к условиям выживания в окружающей среде!

И вот уже несколько сотен лет Наука упорно бьется над этой задачей. Нет, не над задачей описать естественное устройство человека, а над задачей доказать, что все в человеке можно объяснить без гипотезы души. Ну, а последний век она бьется над тем, как окончательно не опозориться, как сохранить лицо, поскольку все нет и нет ни обещанного коммунизма, ни понимания того, как же устроен человек…

Наука, превратившись в сообщество, стала предельно ненаучной и закрепила это в своих традициях. Ими она и живет. Может быть, я тут в чем-то не прав. Судите сами. Но я понимаю научность так: поскольку ты занят поиском истины, то есть хочешь понять, какова действительность, то ты не можешь исходить из убеждений. Следовательно, ты никак не можешь быть уверен, что души нет, пока ты не произвел соответствующего исследования. И пока ты его производишь, ты должен с одинаковой вероятностью допускать, что итог исследования может оказаться как отрицательным, так и положительным.

Научна ли наука, которая изначально заявила: я убеждена, что все представления о душе — ложны, и я это докажу?! Чем она занимается? Отстаиванием партийных установок, то есть убеждений своего сообщества? А где же истина? И при чем тут действительность?

Души, может быть, и нет, а может, она есть. До тех пор, пока мы не получили действительного знания, сделаем допущение, что человечество что-то действительно видело, когда тысячелетиями говорило о душе. Одновременно с этим давайте сократим объем исследуемого материала на ту его часть, где души точно нет. А есть со всей достоверностью показанная Наукой работа приспособления живых существ, в частности, их нервной системы к условиям выживания в этом мире.

И определим для себя: мы называем психикой, точнее, сегодня Психология называет психикой именно работу нервной системы, приспосабливающейся к окружающей среде.

Такое определение с упоминанием Психологии принципиально важно, потому что вы, я надеюсь, уже поняли, что психологи очень часто употребляют какие-то слова и выражения почти бездумно в их бытовом значении. Из-за этого у читающих их складывается впечатление, что психолог говорит о том же, о чем думаю я. И в итоге выводы Психологии, которые относятся лишь к той ее части, где она — наука в истинном смысле этого слова, — расползаются и на нашу жизнь. В этом проявляется двойственность Науки, все-таки она не только поиск истины, но и сообщество, которое хочет жить сыто и уважаемо.

Мы же из-за этой путаницы начинаем думать, что выводы Науки относятся ко всем жизненным явлениям. Что научно, то истинно! Из-за этого убеждения все, что Наука нашла для своего внутреннего пользования, за счет языковой неточности становится для нас общезначимым. И если она нашла определенное поле исследований, где может объяснить часть душевных явлений исходя исключительно из понимания работы нервной системы, значит, Наука доказала, что души нет!

Не-ет, братцы! Так не пройдет. Осталось еще много полей для исследования, которые и не снились нашим мудрецам. Почему? Да потому что это поля человеческих представлений о душе, а Психология — это наука не о душе, а о психике, в смысле работы нервной системы. Ничего связанного с душой она не изучала!

Так что исследовать и исследовать. Психология еще почти ничего не сделала, а работы — непочатый край.

Что же касается моего исследования очищения, то в этом отношении я могу сделать определенный вывод: если я правильно понял Психологию, то психика в том смысле, в каком ее понимает Психология, очищению недоступна. Она, скорее, должна ремонтироваться, как это и рассматривают Психиатрия и клиническая Психология. В рамках нервной системы места загрязнению нет. Не пыль же с проводов стряхивать? Не поэтому ли и не удается избавиться от психических болезней, что их пытаются ремонтировать, а не вычищать?

Но для того чтобы очищение стало возможным, нужно, чтобы было нечто — вещь или среда, которые могут быть носителями нечистоты, а значит, доступны очищению.

Иными словами, покрывает ли психологическое понимание психики как работы нервной системы все понятие «психики» как душевной деятельности? И нет ли в рамках даже той же психологической теории намеков на то, что сами психологи понимают психику шире, чем это предполагается их же собственными изначальными установками? Иными словами, исследовательская добросовестность заставляет меня подробнее изучить, что Психология понимает под психикой.

Глава 2. Поиск иной психики

А где искать намеки на иное понимание психики психологами? Все в тех же словарях, потому что они отражают устоявшиеся в определенную эпоху взгляды научного сообщества или его частей. К классикам я даже не буду обращаться, потому что меня пока интересуют только те мнения Науки, которые могли воздействовать на общественные представления. А значит, были общедоступными.

Если начинать со словарей, то исходным для России будет словарь «Психология» под редакцией Петровского и Ярошевского. Исходным и единственным для большинства, поскольку был самым доступным и с 1985 года вносившим в умы русских людей представления советской Психологии как слово истины. Не знаю, кто именно писал для него статью «Психика», и поэтому буду считать автором сам Словарь. Петровский и Ярошевский никогда бы в него не пропустили ничего, что не соответствовало устоявшимся взглядам психологического сообщества. Так что он очень представителен.

Итак, «психика — системное свойство высокоорганизованной материи, заключающееся в активном отражении субъектом объективного мира, в построении субъектом неотчуждаемой от него картины этого мира и саморегуляции на этой основе своего поведения и деятельности» (Психология. Словарь / Под общ. ред. А.В. Петровского, М.Г. Ярошевского).

Ай да белорусы! — хочется мне воскликнуть. Ведь насколько традиционны и при этом насколько по-новому звучат. Взять всего лишь одну строчку из словаря Петровского и Ярошевского и развернуть на целую страницу! Право слово, молодцы! Ну что ж, по крайней мере, теперь я не сомневаюсь, что в предыдущей главе описал действительно существующее в Психологии понятие.

Но для словаря Петровского и Ярошевского определение понятия «психика» еще только начинается. И заметьте, оно начинается как философское: психика — свойство высокоорганизованной материи. Иными словами, психика — это свойство определенного вида материи. Материю, как вы уже догадываетесь, словарь не определяет, а значит, заимствовал из каких-то более ранних источников. Очевидно, философских.

Но если бы не заимствовал, если бы действительно думал об этом философски, то ему можно было бы задать вопрос: может ли часть материи обладать свойством, которым не обладает вся материя? Да ладно, все-таки словарь пишут психологи. Чего к ним придираться!

Тем не менее, если возвращаться к определению, высказывание: «психика — это свойство материи» — не может считаться определением. Это всего лишь указание, где ее искать — психика свойственна материи, значит, искать ее будем у определенного вида материи, называющегося «субъектом». А что такое субъект?

Словарь объясняет: «субъект (от лат. subjectum — подлежащее) — индивид или группа как источник познания и преобразования действительности; носитель активности». (Там же, с 389).

Такое ощущение, что советская Психология, завершением которой и был Словарь, воюя с западной идеалистической Наукой, поставила себе задачей доказать, что владеет западными словечками лучше Запада, и даже давно превзошла его в этом и пошла дальше. Знаете, как продолжается это определение субъекта?

«Идеализм во всех его проявлениях усматривает источник активности субъекта в нем самом. Диалектический материализм как философская основа научной психологии рассматривает субъект как продукт исторического развития и связывает его активность с особенностями деятельности людей». (Там же, с. 389).

Надо же так затрахать своими языковыми вывертами, что в итоге я, когда встречаю у психологов русское слово в его обычном значении, не узнаю и не понимаю его. Субъект — есть носитель активности! Ну что это может значить?! Оказывается, все очень просто, носитель — это ведро или ишак, то есть, то в чем носят или на чем носятся. Это идеалисты дураки считают, что «источник активности есть прямо в тебе». А на деле ее в тебе только носят, ты временное передаточное орудие, нужное, чтобы перенести активность от ее источника к потребителю. Да что такое эта активность? Она меня уже пугать начинает, если я живу только ради того, чтобы доставить ее кому-то, кто поджидает меня за чертой смерти или, еще страшнее, обирает меня незаметно прямо в жизни!

«Активность — всеобщая характеристика живых существ, их собственная динамика как источник преобразования или поддержания ими жизненно значимых связей с окружающим миром; присущая живому существу способность к "самостоятельной силе реагирования" (Ф. Энгельс)» (Там же, с. 14).

Что-то я совсем запутался. Это тот самый Энгельс или это кто-то из неизвестных мне идеалистов?

У меня, правду сказать, давно вызревает особое мнение об Идеализме и Материализме. Много лет занимаясь изучением Науки с точки зрения ее психологии, я пришел к выводу, что материалист — это человек, который верит в идеализм. А психолог-материалист — не только верит, но как высокоорганизованная часть Науки обладает свойством ограничивать свое восприятие некой искусственной стеной, за которой для него начинаются невидимые, идеальные вещи. Идеалист же — это человек, который считает, что весь мир един, и даже идеи или эйдосы обладают определенным уровнем материальности. Их можно видеть и даже в каком-то смысле осязать. Поэтому я не буду больше обращать внимания на попытки советских психологов делить свой мир на Материализм и Идеализм, а буду судить их только по чистоте, ясности и последовательности рассуждений.

Так что получается при таком подходе?

Психику можно найти у «определенной части материи». А именно у субъектов, то есть «индивидов или групп», что очевидно означает: у людей, «носителей активности», то есть «самостоятельной силы реагирования».

Понятие «реагирования», близкое к отражению, с неизбежностью выводит нас на те способы описания работы нервной системы, которые приняты в нейрофизиологии. Иными словами, это определение звучит уже знакомо нам:

Психикой мы называем работу нервной системы человека и животных по приспособлению к окружающей среде.

И действительно, перечислив те явления, через которые мы можем наблюдать психику, Словарь далее пишет:

«определяющими признаками психики являются: отражение, дающее образ предметной среды, в которой действуют живые существа, их ориентация в этой среде и удовлетворение потребности в контактах с нею. Эти контакты, в свою очередь, по принципу обратной связи контролируют правильность отражения. У человека контрольной инстанцией служит социальная практика. Благодаря обратной связи производится сопоставление результата действия с образом, возникновение которого опережает этот результат, предваряя его в качестве своеобразной модели действительности. Тем самым психика выступает как единая циклическая система, имеющая историю и рефлекторная по своему типу.

Рефлекторность означает первичность объективных условий жизни организма и вторичность их воспроизведения в психике, закономерный переход воспринимающих компонентов системы в исполнительные, целесообразность двигательных эффектов и их «обратное» влияние на образ.

«А такое понимание рефлекторной природы психики было впервые разработано И. М. Сеченовым в противовес как идеалистическому направлению, в течение веков считавшему психику особой бестелесной сущностью (см. Душа,), движущая сила которой скрыта в ней самой, так и механистическо-материалистическому направлению, отрицавшему активность психики, сводившему ее к нервным процессам». (Там же, с. 299).

Вот те, бабушка, и раз! Все у нас по Сеченову, но к нервным процессам не сводить! Видимо, я невнимательно читал Сеченова. Придется побеспокоить дедушку классической Психологии еще разок. Тем более, что это иное понимание психики, что я и искал. Но сначала, чтобы оставаться последовательным, разберемся с философскими источниками Психологии. Тем более, что они находятся гораздо ближе к нашему времени.

Откуда Психология взяла свои взгляды на психику?

Глава 3. Психика диалектико-материалистическая

Я предполагаю, что источником для определения психики Словарем советской Психологии было определение, данное еще в сталинские времена «Кратким философским словарем». Он, надо отметить, вышел уже в 1954 году, то есть после смерти Сталина, но вобрал в себя все, что было создано коммунистической идеологией за первую половину века. В этом смысле оба словаря очень похожи. Словарь Петровского и Ярошевского тоже появляется на рубеже новой эпохи в 1985 году (то есть после начала перестройки), и тоже является завершающим трудом целого исторического периода, начинавшегося как раз в 1954 году.

Правда, в «Кратком философском словаре» нет статьи «психика». Зато в нем есть статья «Психология», где о психике говорится уже в первом же предложении. И говорится не как в каких-нибудь хитрых психиатриях и психотерапиях, а по-сталински четко и без околичностей:

«Психология — наука, имеющая основным предметом изучения психику человека, его сознание как свойства высокоорганизованной материи, способной отражать объективную реальность в виде ощущений и восприятий, представлений, мыслей» (Краткий философский словарь, 1954).

Ай да Петровский с Ярошевским, как ловко они из одного политического предложения сделали целую страницу научного текста! Куда там белорусам!

К самому сталинскому определению у меня только один вопрос: надо ли понимать, что для него «психика человека, его сознание» — это одно и то же? Или же психика и сознание — разные свойства высокоорганизованной материи?

Другой намек на то, что понималось под психикой Марксизмом, можно усмотреть в следующих словах:

«Психология первоначально развивалась в недрах философии и выделилась из нее в качестве самостоятельной опытной науки только в середине XIXвека в связи с распространением экспериментального метода на изучение психических явлений. Буржуазная эмпирическая психология оставалась, однако, на позициях метафизического противопоставления психики и материи, рассматривая психические явления как явления чисто субъективные, познаваемые только посредством самонаблюдения» (Там же).

Из этого заявления следует то, что психику и материю противопоставлять не надо. Однако в марксистской Науке все так не просто, что лучше не пытаться понять, что это значит, а прочитать разъяснение авторитетного источника, который знает ответ. Ответ же таков:

«Психологические исследования шли по двум противоположным, борющимся между собой линиям.

Одна из этих линий, материалистическая по своей тенденции, исходила из признания того, что предметом научного исследования могут служить лишь объективные физиологические процессы, собственно же психические явления представляют собой лишь «эпифеномены», то есть побочные явления, не имеющие реального значения и не подлежащие научному исследованию.

Противоположная линия— линия идеализма в психологии— нашла свое выражение в бесплодных попытках исследовать психические явления в отрыве от явлений материальных, от мозга, как якобы имеющих особую сверхъестественную природу» (Там же).

Далее Словарь принимается скучно бредить про общее загнивание капитализма и разжигание низменных инстинктов и чувств человека.

Что же касается самого определения, то, как это ни странно, яростная агитация словаря за подлинно материалистическую психологию внезапно оказалась свидетельством того, что в психике, кроме «работы нервной системы», есть еще какая-то досадная дрянь, которую иначе как «эпифеноменами» не назовешь. Все они — «побочные явления физиологических процессов, не имеющие реального значения и не подлежащие научному исследованию». Но они есть!

Затем сталинский Философский словарь четко определяет границы, в которых должна держаться советская Психология, если не хочет, чтобы ее вообще закрыли. Именно в этих рамках и написан словарь Петровского и Ярошевского, а также вся психологическая классика советского периода.

«Философские основы последовательно материалистической психологии были впервые созданы в середине XIX века Марксом и Энгельсом. Психология как наука, основывающаяся на теории диалектического и исторического материализма, коренным образом отличается от психологии буржуазной и представляет собой качественно новый этап в развитии психологии. Эта психология получила свое развитие в качестве специальной отрасли знаний в Советском Союзе.

Решающую роль в ее развитии сыграли философские произведения Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина, а также работы великих русских физиологов —

И. М. Сеченова и особенно И. 77. Павлова, создавшего учение о высшей нервной деятельности. Объединенная сессия Академии Наук СССР и Академии Медицинских наук СССР (1950), посвященная физиологическому учению И. П. Павлова, подчеркнула его значение для психологии и этим поставила перед советской психологией задачу перестройки ее на естественнонаучном фундаменте павловского учения» (Там же).

Бедный Иван Петрович! Ведь как играла судьба мужиком! Как он сам не хотел и не верил в то, что о нем писали. И как он мешал властям играть в истинных Павловцев и Павликов Морозовых. Насколько можно судить по историческим источникам, неуживчивого старика, который не стеснялся писать возмущенные письма на самый верх, все-таки убрали с помощью лечивших его врачей. Медицина — богиня очень разнообразная и иногда помогает избавиться от болезни, а иногда от больного.

Что же касается психики, то Сталинский словарь дает психологам четкое указание, как сие явление надо понимать.

«Научная психология рассматривает психику как продукт развития жизни, как свойство высших организмов, возникшее в процессе взаимодействия живых существ с окружающей средой.

Особенность этих сложных процессов взаимодействия заключается в том, что они осуществляются по принципу «сигнальных» связей организма со средой, физиологической основой которых является механизм условных рефлексов. Учение И. П. Павлова о высшей нервной деятельности является прочным естественнонаучным фундаментом для психологии, так как раскрывает сущность нервных процессов, являющихся материальным субстратом психических явлений.

Психика присуща только животным, которые уже обладают сложным строением; на высших ступенях эволюции — у высших животных и у человека — органом психики является корка полушарий головного мозга.

Труд отличает человека от животного. Труд создал человека и его психику. Сознание человека возникло и развивалось в неразрывной связи с возникновением и развитием языка. Переход к сознанию человека был связан с качественной перестройкой коры головного мозга; это выразилось в том, что над первой системой условных нервных мозговых связей надстроилисъ состоящие во взаимодействии с ними связи "второй сигнальной системы" (Павлов), то есть связи в системе языковых по своей форме обобщений, которые вырабатываются в общественной жизни» (Там же).

И опять я не могу определенно сказать, не ставит ли марксистская философия знака равенства между психикой и сознанием. Похоже, правда, что сознание понимается ею как человеческая часть психики, надстраивающаяся над животным основанием. Не хочу строить домыслы. Проще заглянуть в те психологические источники, которые объясняют, что такое сознание.

Тем более, что русский язык позволяет мне ощутить вполне естественным выражение: очищение сознания. Да, сознание, это все-таки не нервная система, хотя и эпифеномен, побочное явление, если я правильно понял.

Что же касается понятия «психика», то, похоже, оно пришло в русскую Психологию из Философии, а еще точнее, из политической Философии, обслуживавшей нужды революционеров. Однако, если вспомнить, что Павлов считался чуть ли не одним из отцов американского бихевиоризма, я нисколько не удивлюсь, что в американской Психологии господствует то же самое понимание психики. Хотя, конечно, у них все должно быть гораздо круче, богаче и разнообразнее.

Тем не менее, есть смысл допроверить современные психологические словари, чтобы понять, насколько они в определении своего предмета далеко ушли от политических лозунгов времен естественнонаучной революции.

Глава 4. Психика в современных словарях

Понять, далеко ли ушла Психология от времен физиологического беспредела, не так уж просто. Как я уже говорил, последнее время в психологических словарях понятие «психика» пропадает. И в первую очередь, в общедоступных. Что поразительно, таких словарей вовсе не мало.

Из американских, точнее, англоязычных, словарей, я бы привел в пример «Полный от А до Я психологический словарь-справочник» изданный у нас в 2002 году. Его особой чертой является то, что он создавался Майком Кордуэллом для сдачи экзаменов студентами. Очевидно, психика на тех экзаменах, где полезен этот словарь, в числе вопросов не стояла.

В России, из попавшихся мне на глаза новых словарей, смогли обойтись без понятия «психика» «Психологический словарь» Копорулиной, Смирновой, Гордеевой и Балабановой, Словарь-справочник «Психология личности» под редакцией Горностая и Титаренко, «Политико-психологический словарь» Ольшанского. Последний словарь я еще как-то могу понять — он политический, а политике, в общем-то, нет дела до нерешенных и запутанных вопросов Психологии.

Но именно это как-то связывает для меня психологию с философией, которая в Советском Союзе традиционно была политизирована. Очевидно, освобождение от политических зависимостей к 2000 году стало насущным для русской философии, и она решила освобождаться от навязанных ей понятий. В итоге «Новая философская энциклопедия» тоже выходит в 2001 году без понятия психика, что, в общем-то, можно понять. Но и без статьи о психологии вообще!

К счастью, таких психологов, кто пока еще не считает возможным заниматься психологией, молчаливо обходя самое исходное ее понятие, очень много. Они есть и среди русских, и среди американцев, но особенно много их среди белорусских авторов.

«Современный словарь по психологии» В. Юрчука (Минск, 1998) дает, как это ему свойственно, я бы так сказал, музыкально-певуче-паттернореактивные определения, выглядящие просто революционно с точки зрения звучания.

«Психика — форма-свойство динамического отображения-отзеркаливания-копирования субъектом предметов, вещей, объектов, объективно-наличной реальности, кот. возникает в мультипроцессах взаимодействия-корреляции высокоорганизованных живых существ, живых организмов с экстеромиром, экстероан-туражем и кот. осуществляет в поведенческих паттернах-реакциях субъекта и видах деятельности контрольно-регулятивно-кибернетическую функцию-мультифункции» (Юрчук, Современный словарь по психологии).

Как вы слышите, этот ремикс на деле есть лишь пример новой аранжировки все той же сталинской похлебки. Возможно, новым в подходе Юрчука являются упоминания подсознания как составной части психики. Но это новое настолько… неожиданно звучит, что я лучше просто дам вам это послушать.

«Психика у субъекта, как правило, носит осознанно-рефлексивный характер, или же неосознанно-бессознательный характер, что и отличает его от животных, а благодаря дифференциально-активному и моделеопережающему отражению-отзеркаливанию, — в кот. задействованы-алгомерацированы органы чувств, гомеостаз, головной мозг и аналитико-интегративные функции коры бол. пол. гол. мозга, — экстерообъекты, вещи, предметы, другие субъекты отражаются-копируются-отзеркаливаются в психике индивида на уровне сознания + подсознания, на уровне его продуктивно-психических реверс-мультиреакций, на уровне его деятельности- активности или же ретрадакции-пассивности…» (Там же).

В общем, я еще не готов к тому, чтобы обсуждать это, да музыка алгеброй и не поверяется.

Другой белорусский словарь — «Словарь практического психолога» С. Головина (Минск, 2001), занимается психикой на уровне небольшого исследования и посвящает ей 7 статей.

Исходные определения, правда, предельно традиционны:

«Психика— существующее в различных формах свойство высокоорганизованных живых существ и продукт их жизнедеятельности, обеспечивающие их ориентацию и деятельность. <…>

С точки зрения материализма психика— системное свойство высокоорганизованной материи, заключающееся в активном отражении субъектом объективного мира, в построении неотчуждаемой от него картины мира и саморегуляции на ее основе поведения и деятельности» (Словарь практического психолога).

Иными словами, это все то же самое определение, которое, по сути, не должно считаться определением. Почему? Потому что, если подходить к понятию «определения» строго, то оно всегда должно быть итогом некоего исследования. Определение — это наложение пределов на неопределенное явление сознания. Заметьте, именно сознания! И всегда сознания!

Мы не можем, давая определение явлению жизни, наложить на него пределы. Наша задача — при определении чего-то либо узнать это явление с помощью уже имеющегося в сознании образа этого явления, либо создать образ, которым мы будем его узнавать.

Но само понятие «узнавать» означает, что во время непосредственного восприятия какого-то действительного явления мы его «видим», но не узнаем. И не потому, что не видим, а потому что у нас нечем его узнавать.

Иными словами, определение — это не видение, а это извлечение смысла из видения. Определение — это не работа с жизнью или явлениями действительности, а приведение в порядок той бесформенной и безымянной материи сознания, в которой эти действительные явления отразились. И пределы нужны как раз тем образам, которыми мы узнаем явления действительности.

Правильно наложенные на сознание пределы дают возможность определить явление и безошибочно его узнавать в бескрайнем потоке восприятия.

Вот именно такое понимание определения не подходит психологическому «определению» психики. Психологи, если вы приглядитесь, не видели никакого действительного явления, которое назвали бы психикой. Они придумали это понятие для обозначения работы нервной системы. Как вы понимаете, у работы нервной системы есть собственное имя, которое и является ее определением. Это имя — работа нервной системы. Можно добавить: обеспечивающая выживание в окружающей среде. Длинно? Не спорю. Зато точно. И работающе. Но психологи не удовлетворились этим действительным определением и заключили всеобщее согласие: давайте эту работу называть психикой.

Это прием. И прием возможный. Но, во-первых, это не определение, а имя уже определенного явления. Во-вторых, это вообще не определение, а договор, согласие. Ну и, в-третьих, встает вопрос: а зачем это усложнение? И у меня нет другого ответа, кроме: чтобы никто не заметил, что науку о душе подменили. Иначе говоря, чтобы сохранить видимость преемственности, а с ней и древность собственной истории. Наука с долгой историей уважаемее скороспелок. Особенно когда идет Война Богов и раздаются части мира.

Ну да и бог бы с ней, но все это исследование словарей показывает, что Психология во всех своих современных подразделениях по-прежнему едина, материалистична и не оставляет в рамках себя даже места для души или чего-то такого, что доступно очищению. Правда, есть еще современные американские и русские словари, которые я еще не исследовал.

Почему я так привязан к словарям и не беру полноценные сочинения? В этом можно усмотреть некую мою легковесность — ведь словари, как кажется, написаны попроще, и в них все облегчено. Не попадайтесь на эту ловушку бытового мышления.

Словарь — это всегда завершение определенной эпохи в развитии науки. Ни одна Наука не в состоянии создать словарь своих понятий, — а ведь словари содержат не что иное, как понятия, — пока она не опишет саму себя в языке этих самых понятий полностью. Со времен книги Куна «Структура научных революций» такие этапные самоописания принято называть парадигмами. Не знаю только, связывал ли кто-то парадигмы со словарями. Но словарь — это всегда явление парадигмальное, проще говоря, любой словарь — это создаваемый Наукой образ самой себя в точке своего вершинного существования. Словарь излагает самые проверенные и одновременно устаревшие взгляды Науки вчерашнего дня. Вчерашнего, потому что уже сегодня, когда пишется словарь, кто-то из исследователей оттолкнулся от этих проверенных утверждений, как от основания, и пошел дальше, тем самым отменив их и сделав устаревшими.

Словари выходили в свет тогда, когда в 1954 году сталинская парадигма, то есть мировоззрение воинствующего марксизма, пришло к своему высшему развитию. После этого коммунизм начал загнивать. Словари выходят в 1985 году, когда загнивающий коммунизм сменился новой Россией. И выходят на рубеже 3 тысячелетия. Значит, опять пришло время для обновления. Откуда оно пойдет? Может быть, нас спасет Америка?

«Большой толковый психологический словарь» Артура Ребера (1995 года издания) дает психике несколько определений.

«1. Древние греки представляли себе психику как душу или саму суть жизни».

Это очень неудачное определение. Я бы сказал, наивная и беспомощная попытка сумничать, а не определение. Древние греки не могли представлять себе психику как душу. Это так же невозможно, как невозможно, чтобы сам Ребер представлял себе словарное как словарь или психологическое как психологию. Для этого греки должны были уж совсем не владеть греческим языком, а Ребер — английским.

Думаю, Ребер здесь говорит не о психике, а о психе. Но и психе греки не могли «представлять себе как душу». Попробуйте сами представить себе душу как душу или душу как психе… Если это возможно, тогда лучше ее просто добросовестно описать, чтобы все сомневающиеся в ее существовании успокоились наконец.

В общем, до появления понятия «психика», у греков было понятие души, то есть Психе. От него-то и произведено имя Психика.

«2. Более традиционное значение ограничено внутренним миром человека. Хотя оба эти значения отражают своего рода дуализм, значение 2 менее проблематично и является общепринятым».

Опять как-то сложно сумничал имперский идеолог. Американцам очень непросто жить, ведь им же приходится вещать от имени мировой империи, а это непроизвольно ведет к казусам, подобным тем, какими изобиловала советская идеология времен империи.

Как понимание психики как внутреннего мира человека стало более традиционным, чем понятие души? Душа — уж куда традиционнее?! Ребер здесь вещает от лица научного сообщества, которому, как и Америке, всего триста лет, но оно тоже страдает имперскими потугами. Выражается это в том, что Наука, Америка и почивший в бозе Коммунизм старательно весь старый мир сносят до основания и замещают своим. В таком случае действительными традициями становятся лишь традиции Науки или Америки. Так что читайте: более традиционное по сравнению с душой для Науки значение психики — ограничено внутренним миром человека. Именно это понимание, похоже, является принятым в Америке. Что принято в Америке, американец автоматически считает общепринятым. Других мнений просто нет в мире. Тяжела она психологически, шапка Мономаха.

Тем не менее, вчитаемся в определение, которое идет дальше.

«Психика. Этот термин и то, что он обозначает, является избитым результатом объединения философии и психологии. На некотором глубинном уровне мы его нежно любим и лелеем и видим в нем большой потенциал, но из-за нашей собственной несостоятельности мы непрерывно злоупотребляем им, грубо прибегая к излишним домыслам».

Какое многообещающее начало! Ни кусочка определения, но я весь в трепетном ожидании, что сейчас мне откроют что-то сокровенное!

«В употреблении этого термина обнаруживаются две противоречивые тенденции: тенденция рассматривать психику как метафизическое объяснительное явление, отдельное от механистических систем, и тенденция рассматривать его как удобную биологическую метафору, представляющую проявления все еще непонятных нейрофизиологических процессов мозга».

Если я правильно понимаю вычурный язык Ребера, он сказал следующее: психика вообще не является понятием. Это всего лишь слово, за которым нет действительного содержания. Причем, его нет, когда слово (термин) «психика» используется для метафизических объяснений, просто потому, что современная наука против всякой метафизики. И за ним нет содержания, когда его используют как «биологическую метафору для обозначения нейрофизиологических процессов мозга». Почему? Да потому, что они все еще не поняты!

Вот это последнее признание действительно шаг вперед по сравнению с советскими и русскими словарями, которым все никак не хватает силы признаться, что нейрофизиологическое определение психики что-то не очень работает.

Однако, я могу неверно понимать Ребера. К счастью, далее он дает развернутые определения обоих пониманий.

«Психика как множество гипотетических мысленных процессов и действий, которые могут служить объяснительными приемами для психологических данных».

Очевидно, это есть разворачивание определения психики «как метафизического объяснительного явления». Разворачивание для меня несколько туманное и не совсем последовательное, но спишу это пока на качество перевода. Впрочем, не обидеть бы переводчика. Вообще-то Реберу надо нести ответственность за свои высказывания самому. А как мне понять, что такое «гипотетические мысленные процессы»? Это то, что предполагает тот, кто мыслит? Или же это сомнение Ребера в психологии, которая навыдумывала для объяснения действительности какие-то «мыслительные процессы», которые якобы происходят в психике, но на деле их никто никогда не наблюдал, как звезду-спутник нашего солнца?

Сам он дальше пишет так:

«За последние годы эта модель употребления термина стала доминирующей. Здесь мысленные компоненты являются гипотетическими, потому что они имеют в соответствующих теоретических рамках объяснение».

Что-то я совсем не въезжаю в американскую логику. Мысленные компоненты являются предположительными, потому что имеют объяснение… С точки зрения банальной эрудиции, оно, конечно, я тест на IQ не сдавал… А ведь при этом отчетливо ощущаю, что для Ребера вполне доступно то, что он здесь сказал. Так и тянет ощутить свою несостоятельность. Тем более, что прямо из этой, так сказать, мысли у него вытекает:

«Представляет интерес нежелание, даже отказ тех, кто занимает эту позицию, размышлять о нейрофизиологических структурах, с которьши это могло бы соотноситься».

Я даже не понимаю, что может соотноситься, а он уже соотносит с нейрофизиологическими структурами! Все-таки мне Америку не догнать!

«Внимание обычно сосредоточивается на эффективности гипотетической модели сознания в объяснении, а не просто описании, наблюдения эмпирических исследований».

В общем, метафизика, как и ожидалось, вещь с опытом несоотносимая, а метафизики — это упрямцы, которые не желают, даже отказываются впустить в свои исследования хоть что-то, что действительно научно, точнее, естественнонаучно. Тут я, похоже, не ошибся в Ребере.

Впрочем, если оставить шутки, то в последнем предложении промелькнула подмена психики понятием «сознание». Это стоит взять на заметку. Ребер дальше поясняет, о ком именно он говорит:

«Наиболее часто это значение (термина «психика» — АШ) используется теми, кто работает в области искусственного интеллекта, современными когнитивными психологами и некоторыми философскими школами, например, функционализмом».

Сделаю предположение. Если вы заметили, Ребер с некоторым удивлением созерцает всех этих странных ребят, не желающих прислушиваться к классической Психологии, построенной на нейрофизиологии. Очень возможно, что он их не так уж хорошо понимает и просто не видит, что все эти американские школы всего лишь путаются в понятиях и используют «термин» «психика» для обозначения понятия «сознание». Во всяком случае мой лично вполне прикладной интерес к теме искусственного интеллекта позволяет мне утверждать, что это предположение вовсе не беспочвенно.

Естественно, что в таком случае слово «психика», используемое метафизически, действительно лишено ожидаемого содержания, поскольку оно всего лишь указывает на следующее имя — сознание, которое и несет все необходимое для исследования наполнение. Но сознание — это не психика, хотя и родственное ей понятие. Поэтому о сознании я буду говорить особо. Что же касается следующего определения, то оно звучит так: «2. Психика как множество сознательных и бессознательных умственных опытов организма индивида (обычно, хотя не всегда, человеческого организма). Фактически это использование представляет собой попытку избежать вышеупомянутой метафизической проблемы, но это создает проблемы второго порядка того же типа из-за путаницы с тем, как характеризовать сознание. Часто даже сторонники бихевиористского подхода таким образом "открывают для себя черных ход" в рассуждениях о психике, но они неизменно заменяют сознание поведением и действиями».

Вот те раз! Нигде ранее Ребер в действительности не приравнивает сознание к психике, а здесь вдруг это звучит как само собой разумеющееся. Да что такое сознание в его понимании, и почему я его не понимаю? Сам Ребер объясняет, что это «область психики, включающая ощущения, восприятие и представления памяти, осознаваемые человеком в определенный момент времени, то есть те аспекты психической жизни, на которые обращается внимание субъекта».

Так сознание — это область психики, или же сознание это то, что осознается направлением внимания? Или же это вообще — «состояние пребывания в сознании, сознательное состояние». Именно так! А то еще есть: «компонент психики, доступный для интроспекции {то есть самонаблюдения — АШ)».

Ладно, проехали. Понятно одно. Психика в Америке может рассматриваться как «опыты организма индивида». Этим американская психология не просто сильно отличается от европейской и русской, а отличается навсегда, потому что вы этого никогда мне не объясните! А я никогда не пойму. И в первую очередь я не пойму, кто такой этот организм, который производит сознательные и бессознательные опыты от лица индивида?! И как организм индивида может производить сознательные опыты, очевидно направляя внимание. Чье внимание? И что в это время делает собственник внимания, то есть индивид, как я предполагаю?!

Следующее определение.

«3. Психика как совокупность процессов. Возможно, это следующая наиболее распространенная точка зрения. В качестве аргумента здесь выдвигается то, что некоторые процессы, обычно рассматриваемые под рубриками восприятия и познания, вместе и составляют психику. Здесь нет никаких реальных попыток дать определение, процессы только перечисляются и предпринимаются попытки их понять».

Как видите, по поводу этого направления в американской психологии сам Ребер высказывается отчетливо пренебрежительно. Мое же мнение относительно использования понятия «процессы» в психологии вы уже знаете. Ну и с пренебрежительным отношением к определению психики как восприятию и познанию я тоже согласен.

Четвертое направление, которое показывает Ребер, рассматривает психику «как эквивалент мозга». По-русски говоря, психика — это мозг. Звучит диковато даже для американца. Ребер объясняет:

«Эта позиция, которая восходит к Вильяму Джеймсу, в конечном счете должна быть истинной».

Думаю, тут все-таки погрешности перевода. Скорее всего, имеется в виду хотя бы, что психика — это работа мозга. Джеймс был слишком хорошим психологом и философом, чтобы ляпнуть такое. Собственно говоря, дальнейший текст Ребера это и подтверждает:

«Основная помеха здесь заключается, конечно, в том, что мы очень немного знаем о функциях мозга. В результате это в большей степени вопрос веры, чем истинная философская позиция».

Это как раз то, о чем я высказывал подозрение в самом начале этой главы. К концу второго тысячелетия самая передовая Психология мира пришла к пониманию того, что не в состоянии объяснить работу мозга. А ведь вместе с этим рушится и понимание психики как работы нервной системы, поскольку под этой самой нервной системой всегда в первую очередь понимали именно работу мозга. Впрочем, возможно, американская Психология ошибается и в этом просто потому, что не очень поняла все эти европейские премудрости.

Далее Ребер перечисляет еще несколько способов понимать психику, существующих в американской Психологии. Я приведу их списком, и, не сдерживаясь, выскажу свое мнение: по-моему, это перечисление есть способ расписаться в собственном бессилии. Иначе говоря, все это высокомерное и самоуверенное пустозвонство, каким излагается психология в американских «международных» изданиях, — лишь признак глубочайшего кризиса, в котором сидит американская Наука.

«5. Психика как внезапно появляющееся свойство. Аргументы здесь такие же, как и в эмерджентизме: когда биологическая система достигает точки достаточной сложности и организованной структуры, возникает психика (или сознание).

6. Психика как список синонимов. Например, psyche, душа, самость и т. д.

Таким употреблением ничего не достигается, и здесь смешиваются различные проблемы, связанные с определением терминов.

7. Психика как интеллект. В действительности это только разговорная модель употребления данного термина».

А ведь это все относится к определению Предмета Науки Психологии! Как может американская Психология претендовать на какое-то уважение при таком разброде и невнятице в отношении собственного предмета?! И почему русские психологи так покорены американским образом мысли?

Нет, мы пойдем другим путем и вернемся к отсталой, но доброкачественной европейской психологии. Благо, словари еще не исчерпаны.

Глава 5. Психика в словарях нового толка

В начале я рассказал о тех словарных определениях психики, которые узнаваемо традиционны и происходят из тех советских корней, которые были обобщены в 1954 году «Кратким философским словарем» как официальная идеологическая установка.

Однако рубеж тысячелетия, очевидно, очень значимое время для русской психологии, потому что за последние годы психологи выпустили буквально гроздь словарей. И среди них немало таких, которые уже не считают возможным ни отмахнуться от понятия «психика», ни дать его по старинке, то есть уязвимо. Я бы назвал эти словари думающими. Узнаются они хотя бы по такому простому признаку, что они чувствуют, что психика — тема вовсе не такая простая, как считалось в советское время, и требует исследований или хотя бы осмысленного разговора. И поэтому они посвящают психике несколько словарных статей.

Для начала разберу, как понимает психику Р. Немов, недавно выпустивший двухтомный словарь-справочник «Психология». Начинаю с Немова, потому что для обычного читателя его имя узнаваемо. Он умудрился так плотно занять полки всех книжных магазинов России своим трехтомным учебником психологии, что теперь любой несведущий в психологии человек знает ее по Немову. Итак:

«Психика (определение) — система субъективных явлений человека или животных».

Тут Роберт Семенович дал какого-то маху. Видно, не очень хорошо подумал над словами. Ведь, чтобы понять его «определение», нужно сначала перевести, что такое «система» и «субъективные». И я не просто придираюсь к иностранным словам в русском определении. Я придираюсь к использованию именно этих слов в психологическом определении. Я допускаю, что любой читающий может взять с какой-то полки словарь иностранных слов и перевести слово «система» или «субъективность». Хотя переводить один словарь с помощью другого — это плохой тон. Особенно если пишешь, что адресуешь его «всем, кто интересуется вопросами психологии». Ну да ладно.

Но что такое «система» относительно «субъективных явлений»? Является ли такое словосочетание определением, как это с претензией заявлено, или же наоборот — замутнением, словарной затычкой всем, кто может спросить: а где определение-то? Так вот же! Формально соответствует всем признакам того, как в словарях принято писать определения. Неловко как-то…

Но и это не все. Если Роберт Семенович действительно думал над своим «определением», то он не мог не стараться сделать свою мысль ясной и понятной. Но если это так, то что означает выражение: «субъективные явления человека»? Кто здесь является? Русский язык говорит: человек. Психолог, правда, мог бы сказать: субъективность. У психологов с русским языком вообще сложные взаимоотношения. Они его стараются из своей Науки изгнать, он им нарушает структурную функциональность мысли.

И все же психика — это то, через что являет себя человек, или то, через что являет себя его субъективность? Какой именно смысл закладывался автором? Или же он хотел сказать, что «субъективными явлениями человека и животных» следует считать «четыре группы явлений: психические процессы…, психические состояния, психические свойства человека и массовидные явления психики»?

Так человек себя являет или являют явления? Возможно, я излишне придирчив к речи исследователей. Пишет себе человек, как принято писать в его сообществе. Поскольку никто никогда не придирался к тому, как он излагает свои мысли, он об этом не думал и над этим не работал. А я его подловил и словно врезал ниже пояса. Если бы он знал, что кто-то будет придираться к его определениям, он бы все написал так, чтобы все было неуязвимо…

В общем, я хочу извиниться за эти наскоки, потому что, во-первых, я, как кажется, понимаю, что хотел сказать автор, а во-вторых, потому что дальше он отходит от традиций и ведет собственное размышление. А приведенный мною кусок, как мне видится, просто реверанс собственному сообществу. Без него, как говорится, нельзя.

Первая мысль, которую я бы хотел позаимствовать у Немова в картину представлений современной психологии о психике, такова:

«Психические явления идеальны, т. е. они существуют лишь в виде идей в сознании людей и в той части его психики, которую называют бессознательной».

Из нее вытекает, что психические явления, а они-то и составляют психику, живут в сознании и бессознательном. Это все как-то странно. Под сознанием часто понимают человеческую способность осознавать или же способность направлять внимание. А что понимает под ним Немов? Некое вместилище для идей и психики вообще?

В определении сознания Немов четко заявляет: «Существует несколько ответов на вопрос о том, что такое Сознание, но до сих пор нет точного, единого понимания и даже удовлетворительного определения сознания. Самое старое определение отождествляет сознание со всеми психологическими особенностями человека и ставит знак равенства между сознанием и психикой человека».

Судя по всему, сам Немов придерживается именно этой точки зрения. Ну и, конечно, естественнонаучного подхода к идеальному. «Естественнонаучно (материалистически) мыслящие ученые признают, что психика самым тесным образом связана с работой вполне материального органа — мозга, а также с происходящими вне его, например, во внешнем мире, материальными процессами. Признание психических явлений идеальными означает лишь то, что их невозможно воспринимать при помощи органов чувств и напрямую изучать с помощью методов, которые годятся для познания материальных явлений, изучаемых в естественных науках: физике, математике, биологии, химии, геологии, географии и др.».

Да, материалист — это блаженный идеалист, который еще может себе позволить верить, что мир таков, каким он его себе вообразил… Физика, Математика… Мир поделен между колониальными державами и Науками, и все они несут прогресс и счастье народам. Милое детство нового человечества…

Ну да ладно, оставим поэзию. Впрочем, в медитацию о судьбах мира меня затащили слова из следующей словарной статьи Немова.

«Психика (возникновение). Есть несколько оснований для утверждения, что психика не существовала вечно, а возникла когда-то, уже после того, как возникла Вселенная и появилась жизнь на земле».

Правда, вам теперь понятно, почему я усомнился в том, что Роберт Семенович думал над своим определением? Просто поставьте рядом с только что сказанным — «психика есть система субъективных явлений человека или животных». И вам станет странно, как при таком определении вообще могли возникнуть хоть какие-то сомнения в том, что психика не существовала вечно. Ну, что, какие-то животные могли возникнуть до появления Вселенной и, пережив ее начало, поселиться потом на Земле?

То ли Немов врет в первом определении, а сам считает, что психика — вовсе не так уж проста. То ли он лукавит и позерствует во втором, изображая этакого философа от психологии. А чем еще, как не позерством является такой философический заход под видом даже не спора, а как раз избегания спора с кем-то неведомым: «есть несколько оснований для утверждения, что психика не существовала вечно…» О чем это вы, уважаемый? С кем это вы затеяли не спорить-то?

Далее Немов подробно описывает, что входит в животную психику, а потом, опираясь на это основание, показывает, что составляет собственно человеческую часть психики. Тут есть над чем задуматься.

«У человека много таких психологических свойств, которых нет у животных».

Затем идет избитое перечисление познавательных процессов, межличностных отношений, воли… Как будто кто-то доказал, что у животных этого нет. Ну да ладно! Зато дальше перечисляются такие отличия: «К высшим психическим состояниям относятся такие как вдохновение, восторг, восхищение…»

Осознал ли автор этих строк, что написал? Ведь он перечисляет главные составные части психики, которая является предметом его науки. И при этом его психологический словарь не содержит этих понятий. Не значит ли это, что Психология молчаливо признает, что эти состояния не являются предметом ее изучения? Но почему тогда Немов ставит их частью психики? А вспомните его примечательную оговорку о том, что психика не существует до возникновения Вселенной. Ага! Попался! Я раскусил вас, Роберт Семенович, вы скрытый идеалист, вы вообще наш человек и тайно веруете, что душа есть, что она еще живет! Вот поэтому для вас и существуют такие непсихологические вдохновение, восторг и восхищение! Непсихологические, потому что описывают движения души, да еще при встрече с Богом! Но о них мы еще как-нибудь поговорим.

Ну, а что касается необычных психологов, то я бы хотел разобрать еще одно определение психики.

Оно сделано Б. Мещеряковым и В. Зинченко в «Большом психологическом словаре» (Москва, 2003). Как и словарь Петровского и Ярошевского, он тоже впервые вышел на вершине советской науки в 1983 году. И тогда, очевидно, полностью соответствовал правящей научной парадигме. Долгие годы он считался «главным психологическим словарем России», как говорят авторы.

Но к 2003 году объем его вырос вдвое, что может означать, что он изменился качественно и стал теперь отражением не советской, а новорусской парадигмы психологии. И когда я читаю статью «психика», это ощущение усиливается у меня. Странная и необычная статья, дополненная В. П. Зинченко. В ней есть стиль и даже совсем не свойственное психологам настроение. Ее будто бы писал человек, который уже не очень гнался за мнением собственного сообщества.

Кстати, сами авторы в предисловии пишут о новом в своем Словаре:

«Возможно, для многих покажется необычным и оригинальным то, что некоторые статьи имеют дополнения, написанные либо редакторами, либо привлеченными авторами. На самом деле, это вполне корректная и уважительная по отношению к авторам первоначальных статей форма совершенствования их содержания…

Наконец, немаловажное преобразование следует отметить в идеологическом раскрепощении тематики и смыслового содержания статей, отражающем ситуацию в современной отечественной и мировой психологии. Лучше всего эту особенность иллюстрирует следующая тенденция. В издании "Психологического словаря" 1983 года объем статьи «Рефлекс» вдвое превышал объем статьи «Психика», в издании 1996 года это соотношение изменилось в пользу «Психики», в новом словаре появились такие статьи как «Душа» и "Дух"» (Большой психологический словарь).

Как это для меня важно! Вы вряд ли представляете, как трудно быть только разрушителем, постоянно показывать лишь недостатки тех, кто занимается тем же делом, что и ты. Постоянно жить лишь уничтожением привычного в Психологии старья без надежды на то, что кто-то просто захочет тебя понять и пойти дальше, исследуя, а не обижаясь и мстя за то, что ты его выставил дураком!.. Я понимаю, что эти слова Мещерякова и Зинченко во многом еще только благие пожелания. Но одновременно я знаю и то, что очень многие психологи действительно недовольны тем, что устоявшиеся в научной Психологии взгляды не дают возможности ни получить настоящие ответы, ни двигаться дальше. К сожалению, как это ясно видно из проработанных мною словарей, новое прививалось медленно!.. Ну, да и бог бы с ним, пусть развивается естественно, с той скоростью, на какую способно.

А что там пишут в Главном словаре России о психике? Собственно начало традиционно, и если мы вспомним изначально выведенное, что психика для научной психологии — это работа нервной системы, то определение Главного словаря можно взять как итог поисков всех современных психологов:

«Психика (от греч. psychikos — душевный) — форма активного отображения субъектом объективной реальности, возникающая в процессе взаимодействия высокоорганизованных живых существ с внешним миром и осуществляющая в их поведении (деятельности) регулятивную функцию».

Если в отношении такого определения задаться вопросом, что является материальным носителем этой «формы отображения», то есть что отображает и развивается, то станет ясно, что речь идет о нервной системе, понимаемой широко. Именно она воспринимает окружающий мир, передает восприятие туда, где хранятся представления или знания о том, как действовать в разных ситуациях, а потом управляет поведением, чтобы действия, а точнее движения тела обеспечили наилучшую возможность выживания.

Это управление поведением, а точнее, движениями, составляющими действия и поведение, отчетливо осозналось в психологии еще в 20—30-х годах прошлого века. Но Главный словарь первым уделяет этому полноценное внимание, и не только поминает психофизиолога Н. Бернштейна, долго травившегося советской Наукой, но и выделяет целый подраздел, посвященный «задаче построения движения». Мне очень нравится этот кусок, и я не могу удержаться, чтобы не привести из него выдержку:

«Задача построения движения в уникальной реальной ситуации является чрезвычайной по своей сложности. Чтобы решить ее, индивид вынужден каким-то путем постичь сложнейшую физику реального пространства и согласовывать ее с собственной телесной биомеханикой. Хотя движение осуществляется во внешнем геометрическом пространстве, оно вместе с тем имеет и собственное пространство. Бернштейн на основании изучения свойств моторики в ее взаимоотношениях с внешним пространством ввел понятие "моторное поле". Моторное поле строится посредством поисковых, пробующих движений, зондирующих пространство во всех направлениях. Сделав небольшое (элементарное) движение, живой организм корректирует его, намечая дальнейший путь. На основе этого движения строится обобщенный образ…»

Если вы вспомните исходное определение психики, как «формы активного отображения», то в нем можете обнаружить понятийную дыру. Она именно там, где говорится об «отображении». Нет, Психология не пропустила этого места и много им занималась. Но она не заметила, что в определениях не дает людям понимания, и отображение у читателя не связывается на деле с построением образов, потому что построение образов — это отнюдь не работа нервной системы, и даже не работа мозга, если мы приглядимся.

Можно ведь сказать, что образы строит психика, или сознание. Но как это может быть, если психика — это продукт работы мозга? Но и в таком

случае, образы хоть и будут связаны с работой мозга, но не напрямую. Доказательством этому является давно зашедший в тупик поиск энграммы — материального носителя памяти. Мозг не содержит образов ни в клетках, ни в химии, ни даже в нейронных связях. Он лишь поддерживает существование той среды, которая творит и использует образы. Пусть она называется сознанием. Но уж точно не психикой. Психика может включать в себя так понятое сознание, но она, условно, шире просто потому, что обслуживает всю нервную систему.

А вот то, что я назвал сейчас сознанием, и описано Бернштейном при изучении «моторного поля». «Моторное поле», если вглядеться, есть способность сознания воспринимать пространство и создавать его образ в виде внутреннего пространства, как кажется. Но точнее было бы сказать, что сознание уже содержит в себе пространство, которое остается лишь заполнить образом того мира, где ты воплотился, построить в этом пространстве образ мира.

А как строится образ мира? Точнее, из чего он строится? Из того же, из чего и мир. Из элементов! Вот только первокирпичиком, элементом образа мира оказывается не вещество, а движение, точнее, самое малое движение, наименьший объем движения, доступный данному существу как биологической машине.

По сути, Бернштейн говорил об этом, но такое понимание сознания каким-то образом настолько противоречило общепринятому научному подходу, что его заморозили на 70 лет. Та Наука была прямым продолжением партийной политики и покушения на власть и устои чувствовала тонко. Так что, в этом понимании сознания таится иная психология, а не просто нейропсихологическая основа для проектирования роботов? Почему? Возможно, потому, что такое видение позволяет ощутить образы и сознание как-то уж слишком материально, размывая границы Идеализма. Но это разговор, который я пока отложу.

Дальше автор исходной статьи словаря перечисляет теории психики, созданные Леонтьевым, Выготским, Ухтомским, Анохиным, Сеченовым, Павловым. Но я это все оставлю, потому что ничего нового в этом нет. И за рамки исходного определения не выходит.

Зато дополнение Зинченко я процитирую как можно полнее, хотя оно и повергает меня в грусть.

«Психика— предмет изучения современной психологии, как, впрочем, и сама психология, практически не имеет отношения к этимологии (то есть происхождению — АШ) слова "психика".

Стала хрестоматийной фраза, приписываемая историку В. О. Ключевскому: "Раньше психология была наукой о душе, а теперь стала наукой об ее отсутствии". Действительно, психология не может похвастаться успехами в изучении души. Около 150лет тому назад психологи стали расчленять душу, выделять в ней не столько душевные силы, сколько отдельные функции, процессы, способности, акты, действия и деятельности в целях их объективного изучения. Слово психика стало для них собирательным названием, включающим ощущение, восприятие, внимание, память, воображение, мышление, эмоции и т. п. Психологи продолжают это увлекательное занятие до сих пор. Попытки собрать душу из вырванных из жизненного контекста, очищенных от него, изолированных и детально изученных психических функций редки и малоуспешны.

При таком подходе функции психики лишались психологического содержания. Вернее, оно оставалось, но только в смысле терминов, в которых описывается психика. Психологи-экспериментаторы как бы неявно (или явочно!) исходили из того, что психика как материал, как объективно существующий предмет, может исследоваться и как непсихологическое. Подобный подход к психике и поиску ее физиологических механизмов был воспроизведен, например, Павловым и его школой.

Таким образом, экспериментальная психология уже при своем начале рассталась с душой, с ее заданным в античности смыслообразом…»

Далее Зинченко делает реверанс в сторону Науки, реверанс, который более всего и вызывает у меня печаль. Нет, вовсе не словами о том, что «психология действительно выполнила поставленную перед ней задачу» и благодаря этому «стала объективной наукой». В той части, где Психология действительно исследует свой предмет, я принимаю ее безоговорочно. Мне грустно, когда я читаю:

«Психологи распредметили или, точнее, «раздушевили» душу, получили и изучили психику. Зато сейчас имеется «материя», «физика», которая подлежит опредмечиванию и одушевлению. Если бы не была сделана первая часть работы— работа анализа, не было бы, что одушевлять».

Бедные, бедные дети! Если бы вы не расчленяли своих лягушек, не надо было бы никого одушевлять! Все были бы живы. Но как не поодушевлять немножко, ведь одушевляя, вдыхая живую душу, я становлюсь вместо Бога!

Выводы: Психика психологическая есть работа нервной системы

Я хотел не ограничиваться словарями и поднять все материалы Психологии относительно ее собственного предмета, начиная с Сеченова, Вундта, Гельмгольца. Однако, это имело бы смысл, если бы общедоступное нам сегодня понятие «психика» Психологии, Психиатрии или Психотерапии давало хоть какую-то надежду, что там есть ответы. Или материал для исследования.

Понятие «психика» оказалось на поверку обманом, искусственно созданной приманкой для душ, чтобы люди не утеряли интереса к той Науке, которая заняла место Религии как посредника с миром Богов. Психология и Психиатрия, говоря о психике, намекают, что говорят о душе, но на деле называет этим словом лишь работу своеобразной биоэлектрической машины, способной обучаться и усложняться, если сталкивается с соответствующими задачами. Думаю, что для человека это что-то вроде бортового компьютера, обслуживающего работу корабля по имени организм. Впрочем, вполне можно предположить, что психика имеет отношение к телу, поскольку нервная система определенно является одной из его частей. Это раз.

Второе то, что психику невозможно чистить. Она — работа нервной системы или биоэлектрической машины. Даже если могла бы загрязняться сама машина, ее работа не загрязняется, она может только прерываться из-за расстройства самой машины. Поэтому в академической Психологии полностью отсутствует и никогда не разрабатывалось понятие очищения.

Хотя разные виды практических психологических и психотерапевтических школ постоянно проводят различные «очистительные тренинги» по всему миру. И хорошо на этом зарабатывают. Но это академическую Науку никак не трогает и не смущает. Она работает, вроде как бы не ради денег. Она работает ради места в обществе и права судить всех остальных от лица собственника и распорядителя истины. Истины у нее нет, но кто об этом знает?! Тем более, что есть общественное мнение, которое убеждено, что если где и есть истина, так это в Науке. Ну и в вине, наверное. Для общественного мнения это равнозначные понятия. Оно в них обоих тонет и забывается в бессознании…

Тем не менее, подробное исследование психологических словарей показало, что сами психологи путаются и частенько забывают, что они договорились называть психикой. Временами понятия мешаются в их головах и они начинают подозревать, что психика действительно произошла от души, а значит в ней скрываются еще какие-то части, кроме нервной системы.

Иногда такой частью психики называется сознание, а иногда и совсем кощунственные вдохновение, восхищение, восторг… Почему кощунственные?

А вы вглядитесь в эти слова и поймете, что они никак не соотносятся ни с материализмом, ни с естественнонаучным способом не видеть мир. Вдохновение — это сокращение от боговдохновения. Попробуйте сами найти смысл этого слова: может ли быть вдыхание или вдувание духа без того, в кого вдыхают, и того, кто вдыхает? Конечно, с научной точки зрения, было бы удобнее, чтобы это значение слова забылось и прилагательное «вдохновенный» превратилось в «существительное» без сути, как «психологическое» без психологии, к примеру.

Но вдохновенный художник, поэт, творец, всегда вдохновен каким-то духом. Каким? Ищите.

Восхищение — хищение вверх и восторг — трогание вверх, это тоже слова описывающие, с одной стороны, общение с божеством, а с другой, — общение божества с душой человека. Вглядитесь хоть в восторг. Ясно, что слово происходит не от «торга», а от «трог», «дрог», вздрагивания и трога — ния. Когда мы говорим: меня душевно тронула твоя забота, — что мы описываем? Движение души по направлению к другому человеку, другой душе.

А когда нечто трогает душу так, чтобы она двинулась не в сторону, а вверх, вознеслась, хоть немного, то мы говорим об общении души с чем-то высшим. Именно такое общение и описывают религиозные мистики как душевный восторг, который охватил их.

Как же не кощунственно, с точки зрения Науки, использование таких понятий в Психологии?! Ведь Наука построила свою крепость на развалинах Церкви, которую свергала с начала XVII века.

В общем, вывод таков: в рамках Психологии места очищению нет просто потому, что Психология Наука исходно стерильная. Ее предмет загрязняться не может.

Но зато мы можем покопаться на околопсихологических свалках, где сквозь горы научного хлама продолжат расти всяческие эпифеномены, побочные явления психики. И раз они не погибают, несмотря на все усилия нашей Богини, — а Наука, это очень сильное божество, — значит, сила жизни в них поистине велика.

Ну, а раз они цветут на помойке, вероятность загрязнения и очищения у них очень велика.

Впрочем, начну я с тела, а потом перейду к сознанию, которое Психологией все-таки признается. А чтобы очищение не отодвинулось вместе с линией горизонта по мере нашего к нему движения, примите сам мой подход как очистительный. Я опять начну с того, что постараюсь отбросить в психологическом понимании тела и сознания то, что для очищения недоступно. Попросту говоря, освобожусь от всех тех знаний, что собирал в себя десятилетиями, будто я большой резиновый мешок, который никогда не лопнет от хлама.

Любопытно, как много из моего хлама вы обнаружите в собственном мешке?

МОРЕ ТЕЛА