Очищение. Том.2. Душа — страница 21 из 32

У американской мистики, то есть у мистики США, примерно такая же история, как и у самих Североамериканских соединенных штатов. То есть около трех веков. Причем, я думаю, в самом начале в Штаты бежало очень много мистиков, стремившихся уйти из-под давления и присмотра Христианства. Но о том времени известно мало, и на русского человека те американские мистики воздействия не оказали.

Второй период расцвета американской мистики связан с рубежом девятнадцатого и двадцатого веков, когда многие из знаменитых мистиков, вроде Блаватской, потянулись в Америку. Это было связано с тем, что именно тогда Соединенные штаты стали превращаться в сильнейшую мировую державу, и столица мира медленно смещалась из Лондона в Нью-Йорк. Окончательно это было закреплено двумя мировыми войнами в Европе, но уже за полвека до переноса столицы фруктовые мушки человечества потянулись на манящий запах разложения, дурмана и сладости, который известен им еще со времен Вавилона, Рима, Константинополя…

Мушками такими, то есть самыми чувствительными к токам легкой для переваривания силы, всегда оказывались авантюристы, банкиры и мистики. Тогда, в начале прошлого века, кто только не гастролировал по Америке, срывая большие и легкие гонорары с жадной до зрелищ, как все провинциалы, американской толпы.

Но тот период американского мистицизма я тоже не буду рассматривать, потому что он остался в моем сознании отнюдь не как американский мистицизм. И пусть авантюристы эти были из самых разных стран, мистицизм их был еще Европейско-Восточным.

И лишь с ростом американской силы и влияния во всем мире, особенно после второй мировой войны, разбогатевший американец, осознавший, что власть над миром он захватил, начинает задумываться о том, куда вкладывать деньги. И часто вкладывает их и в собственное обучение. Вот тогда в Штаты действительно поехали лучшие или почти лучшие учители со всего мира, и там основываются сильнейшие учебные заведения во всех отраслях мистицизма.

Таким образом, если и было Америкой оказано воздействие на сознание русского мистика, то именно в это время, начиная с шестидесятых годов прошлого века. Вот о нем я и хочу кратко рассказать. И первое, что должно быть сказано, это то, что в самых богатых странах живут лучшие художники, писатели и мыслители. Это объясняется просто: философия развивается там, где общество в состоянии содержать бездельников и без особого ущерба оплачивает не только хлеб, но и зрелища.

Глава 1. Великие шестидесятники

Действительное влияние американской культуры на русских мистиков началось лишь с появлением работ так называемых шестидесятников — Олдоса Хаксли, Тимоти Лири, Джона Лилли, Рам Дасса, Шэртока, Голмена и многих других. Все они были путешественниками в Страну Востока и отцами того наркотического беспредела, что творится сейчас в мире. Всплеск потребности в наркотиках был побочным эффектом именно их плохо продуманных, но очень модных игр с психоделиками. Слишком уж много шума они тогда подняли, и слишком безответственно. Кстати, испугались и сожалели, но было уже поздно…

Вся эта компания очень одаренных и неистовых исследователей, задавала тон американскому мистицизму до восьмидесятых годов прошлого века. Естественно, в Россию они прорвались позже, поскольку коммунизм излишней свободы не поощрял, а они ее, безусловно, несли. Вот в этом им не откажешь. Свободу и знания, которые в России были жестко заперты в спецхранах, они для нас олицетворяли. Поэтому оценить их влияние на наше сознание можно вот по такому краткому и насыщенному скрытой болью предпосланию, которое сделали к книге Лилли и Рам Дасса русские издатели:

«В книге, предлагаемой вашему вниманию, под одной обложкой оказались два таких непохожих автора, как Джон Лилли и Рам Дасс. Книги эти в наших предисловиях не нуждаются, но нам хотелось бы обратиться к читателю с некоторым объяснением того принципа, по которому мы в первую очередь публикуем именно этих авторов.

Просто это наши любимые книги. Самые любимые со времен «самиздата». Франклин Мерелл-Вольф, Карлос Кастанеда, Джидду Кришнамурти, Джон Лилли, Рам Дасс, Ричард Бах, Чонгьям Трунгпа, Тарсанг Тулку, Аллан Уотс, Поль Брентон…» (Джон Лилли. Центр, с. 7).

Уже по именам можно судить, сколь разнообразно было это сообщество, но их всех объединяет то, что они стали частью американской мистической культуры и на волне распространения имперского влияния вошли одной из частей той же самой имперской идеологии в наше сознание. Пусть сами они, как Хаксли, к примеру, считали себя почти борцами с собственным «марксистским» режимом, озабоченным охотой на ведьм, наши люди, воспринимая их и завидуя им, завидовали через них возможностям американца…

Впрочем, я сейчас не хочу как-то обсуждать это воздействие на наше сознание. Возможно, оно было своеобразным «экспортом революции», а может быть, лишь распространением знаний, то есть безобидным просвещением. Впрочем, можно его рассматривать и совсем мистически, как очень естественный прорыв в наш Мир Знания, которое пытались прятать тысячелетиями в тайный школах… Не знаю, знаю лишь то, что в этом нашем увлечении Светом из Америки, был не один слой, а несколько.

В первом, точнее, в одном из слоев, мы, безусловно, стремились получить знания через этот источник и стремительно скупали весь самиздат, не обращая внимания на качество ксероксов. И то, что на эти переводы невозможно было ссылаться в научном исследовании, поскольку нельзя было даже указать страницу книги, которую цитируешь, — показатель чистоты нашей охоты за знаниями. Но вторым слоем присутствовала и зависть к «америкосам», которым все доступно… и отсюда либо страстное желание стать таким же, либо столь же страстное отторжение.

Я больше был подвержен болезни отторжения, поэтому я ушел в этнографию и путешествовал по русским деревням. Но и не читать все эти книги я тоже не мог. Впрочем, большая их часть так и лежит у меня непрочитанными, поскольку большая часть созданного шестидесятниками и не стоила того, чтобы его изучать. Достаточно было прочитать выводы, сделанные ими же самими. Как раз в той работе Рам Дасса, что называют любимой наши издатели, они имеются.

Эта книга — «Зерно на мельницу» — была написана Рам Дассом уже в 1976 году. И в ней он размышляет о том, какими они были — молодые нарко-революционеры шестидесятых. Я приведу его мысли, из них станет ясно, стоит ли искать душу в работах той поры. К тому же, я надеюсь, это объяснит и то, почему я все-таки предпочел быть антиамериканистом в моих личных поисках.

Исходно психоделическая революция шестидесятых была детищем американских ученых, интеллигентов, как сказали бы в России, но вернее будет сказать — интеллектуалов. Это значит, что она зарождается в среде, где душу не признавали исходно. Такова культура всех американских странников, путешественников за Восточной мудростью.

«Мы вышли из системы философского материализма, в которой мы всецело отождествлены с телом и материальным планом существования, и когда умираешь — то умираешь, так что куй железо, пока горячо. И больше — лучше, а сейчас лучшее время, потому что неизвестно, когда упадет занавес и все это кончится. И лучше не думать об этом занавесе, так как он слишком страшен.

Где-то на пути начинаешь подозревать, что это — только модель — всего лишь еще одна модель? И что эта жизнь — лишь еще одна часть долгого-долгого пути?

В учениях буддизма есть одно…» (Рам Дасс. Зерно, с. 189).

Я очень люблю этот отрывок. Это не слова, не зарисовка, это путь. Я выделил его шаги абзацами и оборвал последний, чтобы показать, из чего вышли и во что ушли шестидесятники.

Они вышли из полного отрицания души и ушли в полное отрицание души. Только они отрицали ее сначала по-Западному, научно, а потом по-Восточному, буддийски. Ибо Буддизм души не знает и не признает.

Этот буддийский парадокс странен, потому что, говоря о том, что человек лишь собрание дхарм, неких поведенческих элементов, как часто говорят, он при этом утверждает, что Будда и просветленные помнят свои прошлые жизни. Что может их помнить, если дхармы после смерти рассыпаются, а потом собираются случайным образом? Впрочем, об этой странности, а возможно, и слабости буддийского учения писалось много, поэтому я его сейчас затрагивать не буду.

Мне важнее показать другое, а именно то, что у увлечения шестидесятников Буддизмом были психологические корни, заложенные именно материалистической Наукой. И это не только отношение к душе как к некоему пережитку или суеверию, неприличному для интеллектуала. В силу этого они старались даже не использовать это слово, зато очень много писали о программировании и перепрограммировании биокомпьютера. Тогда программирование только еще входило в моду.

Но есть и более глубокие соответствия. Если вы вглядитесь в первый абзац, то поймете: человек, потерявший веру в душу и последующую ее жизнь, начинает жить моментом, как говорят, начинает урывать радости жизни здесь и сейчас…

Вот это Здесь и Сейчас и было тем, что захватило умы интеллигенции в Дзен-буддизме, завезенном на Запад учителями, вроде дедушки Судзуки, и подхваченным такими популяризаторами, как Алан Уотс.

Здесь и Сейчас очень долго не понималось, а узнавалось шестидесятниками, как разрешение скинуть оковы общественной нравственности, наложенной Христианством. И как можно больше и лучше! Хочу все сразу! И быстрее к просветлению! Жизнь коротка…

Когда-то, в самом начале их пути, они были иными. Они были правильными мальчиками. И в 1931 году Хаксли писал в «Трактате о наркотиках»:

«Все существующие наркотики предательски опасны, а рай, в который они приглашают свои жертвы, быстро оборачивается адом недуга и моральной деградации. Они вначале убивают душу, а затем и тело» (Цит. по: Головачева, с. 186).

После этого душа пропадает из числа используемых им «сущностей». Если он и употребляет это слово, то лишь как литературный прием. С 1953 года, когда он впервые попробовал ЛСД, Хаксли, как и все шестидесятники, предпочитает говорить о сознании и воевать с религией. Точнее, присваивает себе право поучать Церковь. Теперь он считает, что путь может быть короче…

Какой путь? Путь куда? Это как бы не обсуждается, поскольку изначально предполагается, что речь идет об одном и том же. Но речь Хаксли ведет о том, что религию можно заменить химией!

В 1976 году Рам Дасс скажет:

«В конце 60-х— начале 70-х в наших поисках пути был период фанатизма и путаницы. Мы импортировали модели Востока с огромной скоростью и очень старались обратиться, но в согласии с нашей традицией продвигаться от периферии к центру, — хотя мы и приняли множество символов и всякого снаряжения и могли снаружи выглядеть как Будда, — внутренне мы были просто кем-то, кто старался выглядеть Буддой. Мы были озабочены всякими обетами и обязательствами, отношением к учителям, всей концепцией Гуру и тем, что такое Путь.

В 60-х годах слово «Бог» еще было табу, и мы говорили об "измененных состояниях сознания"» (Рам Дасс. Зерно, с. 201).

Табу были слово «Бог» и слово «душа». Поэтому Хаксли, после приема наркотиков и встреч с Судзуки, позволял себе отменять религии, но не упоминая душу. В 1958 году он пишет статью «Вещества, формирующие сознание». Он говорит здесь не о душе, а о «модификаторах сознания», о «высокоразвитой личности», но при этом использует религиозное понятие рая и ада.

«От практических проблем Хаксли переходит к религиозно-философским, в очередной раз подчеркивая важность религиозного прозрения, пускай оно достигнуто химическим путем, даже если под влиянием наркотика человек вместо рая попадет в ад: "Есть множество людей, для которых несколько часов в аду — в аду, созданном во многом их собственными стараниями, — могут стать бесценными".

Писатель отводит галлюциногенным наркотикам роль широкодоступного средства просветления, очищения от бремени эго. Тем, кого оскорбляет тот факт, что подобного озарения можно достичь, просто проглотив таблетку, Хаксли напоминает о других средствах, практиковавшихся мистиками всех времен и религий. Упрямо возводя пирамиду доказательств, писатель утверждает, что посты, умерщвление плоти, отшельничество, дыхательные техники и тому подобное также изменяли химические процессы в организме.

При этом он ссылается на то, что в свое время об этом же писали Уильям Джеймс и Анри Бергсон. "Теологам придется примириться с существованием модификаторов сознания, — предсказывает Хаксли. — "Возрождение религии", о котором столько времени говорят, произойдет не в результате евангелических массовых сборищ или выступлений фотогеничных проповедников по телевидению. Оно произойдет как следствие открытий биохимиков, которые дадут возможность большому числу людей достичь радикальной трансценденции и понимания природы вещей"» (Головачева, с. 206–207).

Научного возрождения религии не произошло. Наркоманы оказались отбросами, а не пророками. Еще в 1959-ом Хаксли спорит со священником Томасом Мертоном, «усомнившимся в ценности подобного религиозного опыта. Хаксли с жаром парирует все доводы священника, словно забыв о том, что цель не может оправдывать средства» (Там же). А уже через несколько лет разыгрывает из себя умудренного опытом мудреца, который ведь предупреждал, чтобы были осторожнее с наркотиками!.. А в это время тысячи женщин по всей Америке рождают дефективных детей, отравленных талидомидом.

Но бог с ними, с побочными эффектами. Хаксли же предупреждал! Сами виноваты, наверное… К тому же он, по-своему, вел к Богу, надо полагать.

Допускаю, что все это движение, даже через Буддизм и Науку, все-таки вышло к Богу. Взрывали с помощью мескалина и грибов скрепы собственного сознания и прорывались сквозь программы своего суперкомпьютера. Но вот в отношении души пленка оказалась слишком прочной или гибкой.

И шестидесятники так и не прорвали ее. Они словно болеют слепым пятном и не видят этого слова даже тогда, когда оно написано. Все они баловались гипнозом, и кажется, когда их читаешь, что им под гипнозом было велено не видеть слова душа, когда они на него смотрят. Про настоящую душу я не говорю, ее они, наверняка, как-то ощущали в себе, я пока занят только понятием души, которое они несли в мое сознание.

И я приведу пример этой слепоты или программы, столь похожей на сопротивление однополюсных магнитов. Я приведу одну из тех программ, с помощью которых Джон Лилли пытался перепрограммировать суперкомпьютеры всех желающих. Этот тренинг был выполнен в виде пьесы, которая читалась, как я предполагаю, находящимся под воздействием наркотика. И называлась она «Моделирование Бога», написанное «доктором медицины Джоном К. Лилли». Очевидно, пропускание ее сквозь свое сознание позволяло пережить самые исходные архетипы сознания религиозного человека.

Но посмотрите, как уходит в сторону «магнит» самого Лилли, когда подходит к тому месту, где в узнаваемом для вас тексте должно стоять слово «душа». Я думаю, что этим «магнитом» была душа самого Лилли, не принимающая понятия души…

Не сомневаюсь, вы узнаете Книгу Бытия, написанную доктором медицины. Узнаете и Существо, до которого шестидесятники все-таки выкарабкались из-под своего табу к середине семидесятых. А гаплоидность и дигагоидность — это не просто способ, каким связаны в человеке хромосомы, это как раз то, куда сносит душу интеллектуала, когда она подходит к слову душа. Это как раз то, что вместо души…

«Представленный здесь эпизод рассказывает о двух гаплоидах-женщинах, тела которых развились на нашей Планете посредством нормального процесса эволюции. В дополнение мы предлагаем теорию, что тела эти не были оформлены, пока какое-то Существо из Изначального Безобъектного Сознания не вошло в тело.

Мы начинаем танец и теорию сотворения Существ, двум из которых предстоит обитать в двух женских гаплоидных телах, таким образом активируя их и создавая в них жизнь как мы ее знаем.

В танце после сотворения две женщины-гаплоида живут на нашей Планете, образуют Первую Пару, умирают и возвращаются в Безобъектное Сознание, чтобы сделать дальнейший выбор — в каких телах им обитать в их будущей жизни.

После танцевального эпизода одна или несколько женщин-гаплоидов становятся мужчинами, при посредстве космических лучей, меняющих Х-хромосому на Y-хромосому. Этот мужчина-гаплоид сочетается затем с одной из женщин-гаплоидов и создает первых диплоидных людей.

С этой точки зрения Адам и Ева были мужчина и женщина — гаплоиды, которые соединились и дали начало детям, которые были диплоидами.

Диплоидные люди так отличались от гаплоидных, что вынуждены были покинуть первоначальный Райский Сад, в котором были лишь гаплоидные индивидуумы.

Танец делится на 4 раздела.

Первый называется — «Творение». Существа сотворены из изначального Безобъектного Сознания Создателем Звезд. Одно существо выбирает определенную форму на одной Планете в солнечной системе одной галактики. Оно находит Форму гаплоидной женщины, входит в нее, активизирует ее и танцует в одиночестве…» (Лилли. Парный, с. 306–307).

Что это? О чем это? Ведь это о душе, все, что делали шестидесятники, было о душе! Но как же это похоже на наркотический бред обкурившегося естественника! Да, этот путь в Страну Востока не мог быть ничем иным, как путем души. Но вот чтобы понять его, сначала надо очистить от суперкомпьютера, в который парни спрятали свои души. Это тоже возможно, ведь добывал же Иван-царевич яйцо Кощея из ящика на дереве… Да, возможно, но какой труд!

Глава 2. Смерть и умирание. Кюблер-Росс

Шестидесятники держались еще до восьмидесятых. Но в действительности новая эпоха американской мистики началась еще при них в 1975 году, когда Раймонд Моуди опубликовал книгу «Жизнь после жизни». Это была революция, революция настолько сильная, что через четверть века один из американских исследователей — Мелвин Морс — пишет о ней, как бы находясь все еще в потрясении от того, что ему открылось.

«Брюс Грейсон, профессор психиатрии из университета Вирджинии, утверждал, что публикация исследований доктора Моуди открыла "новый неведомый мир".

Изменения, которые произошли в нашем коллективном представлении о мире, были столь глубокими, что сейчас уже трудно вспомнить культурный фон, который существовал до 1975 года» (Морс, с. 7).

Я не знаю, был ли Моуди хоть как-то связан с той культурной средой, которую представляла из себя предшествующая мистика, но общее ощущение таково, что он просто пошел совсем другим путем. Однако у него были предшественники, точнее, предшественница — доктор Элизабет Кюблер-Росс, с середины шестидесятых ведшая исследования того, как облегчить безнадежным больным последний переход. Кстати, именно она написала Предисловие к первому изданию книги Моуди.

Если честно, сама Кюблер-Росс, можно сказать, жизнь положившая на исследования смерти и умирания, о душе никогда не задумывалась. И слово это встречается у нее лишь в совершенно бытовых словосочетаниях, вроде: в глубине души она уже понимала… Однако другая сторона ее души полностью осознавала… Сопричастность душ…

Элизабет была врачом до кончиков волос. А значит естественником, который всего лишь не захотел мириться с бездушием Медицины и собратьев по цеху. Умирание и душа человека интересовали ее лишь как психологическая или психотерапевтическая задача, от которой современная Медицина безжалостно отмахивается, предпочитая заниматься лишь технологической частью — ремонтом телесной машины.

Но именно эта психологическая направленность позволила ей, как мне кажется, нащупать несколько именно психологических понятий, без которых вряд ли возможен выход на действительное изучение души. Во всяком случае, для прикладника самопознания это, безусловно, ступени, которые одновременно являются и помехами на пути к ясному восприятию собственной души. В сущности, это психологические защиты, которые вынужден натягивать на свою душу любой современный человек, принявший материалистическое понимание мира и себя. Если их не ставить, то жизнь будет невыносима.

Сама Кюблер-Росс говорит о них как о механизмах, все еще рассматривая человека не как душу и тело, а как тело с его механикой. И все же это очень важное пограничье с наукой о душе. Вот ее собственные слова:

«До сих пор мы обсуждали различные этапы, которые проходит оказавшийся перед лицом трагической вести человек, — защитные механизмы, выражаясь психиатрическим языком, или механизмы поведения в экстремально трудных ситуациях» (Кюблер-Росс, с. 163).

Кюблер-Росс описала пять шагов или этапов развития отношения к известию о скорой смерти у неизлечимо больных людей. Эти этапы стали классической основой современной Западной психологии умирания.

1. Отрицание и изоляция

2. Гнев

3. Торговля

4. Депрессия

5. Смирение.

Если вы вглядитесь, то почувствуете, что Элизабет понимает под этими механизмами то поведение, которое вызывает у человека известие, что он смертельно болен. Иначе говоря, она воспринимает эти этапы как разворачивание осознавания близкой смерти. И человек сначала борется с этой мыслью, а потом смиряется и принимает ее. При этом само отношение к смерти, безусловно, зависит от культуры человека, то есть от той среды, в которой он воспитан. Это она увидела.

При этом она, да и все ее последователи, насколько мне известно, не усмотрели того, что эти этапы уходят в культуру гораздо больше, чем просто некое поведение в «экстремально трудной ситуации». Они — сама культура соответствующего общества. И они не возникают перед смертью или после внезапного сообщения о скорой смерти. Они лишь проявляются после него.

Сами же они создаются и укладываются в сознании с раннего детства, как способ не столько подготовки к смерти, сколько способ пережить собственное предательство — отказ от души ради благополучной жизни в обществе.

Кюблер-Росс на примере множества наблюдений и бесед с умирающими описывает, что они испытывают, когда узнают о скорой кончине. Вот, например, как звучит исходное определение первого этапа — отрицания:

«Мы провели беседы более чем с двумя сотнями обреченных больных, и большинство из них признавалось, что их первой реакцией на известие о смертельной болезни были слова: "Нет, только не я, не может быть!" Такое первоначальное отрицание присуще и пациентам, которым сказали правду в самом начале развития болезни, и тем, кто догадался о печальной истине самостоятельно» (Там же, с. 52).

В сущности, так же звучат и этапы гнева и торговли. Американский больной, узнав, что обречен, сначала не верит, будто хочет сказать: не может быть, чтобы меня нашли, я ведь так хорошо спрятался! Потом злится как бы на тех, кто его нашел, а после этого пытается хорошим поведением выторговать себя еще какое-то время жизни…

Она описывает это, но нигде не доходит до вопроса о причинах такого поведения. Как будто этот вопрос отпадает для нее как само собой разумеющийся: ведь она тоже американка, пусть и эмигрировавшая из Европы. Именно это «само собой» и создает у нее слепое пятно в понимании: так ведут себя люди американской, а если брать шире, естественнонаучной культуры. Но что же все-таки заставляет их именно так воспринимать весть о том, что неизбежно?

Когда я вглядываюсь в описания Кюблер-Росс, то у меня возникает несколько чисто психологических вопросов: почему они возмущаются? Почему возмущаются именно так? И на кого они возмущаются? И я не нахожу другого ответа, кроме как, что с самого раннего детства человек научной культуры ведет торговлю с чем-то, что не называет, считая несуществующим. Но это нечто в действительности ощущается им действительным богом, хотя является всего лишь обществом.

Именно с этим богом и договаривается маленький человечек, обещая хорошо себя вести и даже не поминать про душу и бессмертие, но за это просит всего лишь, чтобы его страшное божество забыло о нем или даже спрятало от судьбы.

И когда бог обманывает, постаревший детеныш возмущается, потом торгуется… и лишь по мере самопознания, когда осознает, что договор он заключал лишь односторонне и сам себя обманул, смиряется…

Такова современная Западная культура.

Человек в других культурах относится к смерти иначе. Везде по-разному, но всюду иначе. Даже мне во время этнографических поездок довелось узнать людей, которые относились к смерти иначе. А именно так, как относились к ней мудрые русские крестьяне. Называлось это светлой смертью. Подошедший к последней черте старик задолго знал, когда придет его время уходить, спокойно и безмятежно готовился, раздавая долги и завершая дела. Потом шел в баню, мылся, одевал чистую белую рубаху, возвращался в избу, ложился на лавку под образа и говорил: Зовите родню, милые, прощаться будем…

Честно говоря, и про то, что этапы подготовки к смерти — это само содержание нашего сознания, мне тоже сказал один из них. Сказал, как про Мышление смерти. Эта струя живет в сознании любого обычного человека с детства и решает всегда лишь одну задачу: закрыть душу от болезненных и ненужных мыслей о смерти. Мышление состоит из длинных цепей образов, закрепившихся в образцы поведения. Цепи эти очень похожи на ленты, которыми пеленали мумии. Вот и душа человека оказывается спелёнутой этими лентами во много слоев.

Он даже показал мне икону, на которой то ли душа, то ли сам умерший был весь спеленут какими-то белыми лентами.

— Вот именно так и защищается человек от смерти мышлением… — сказал он.

Мы тогда много говорили о том, из каких струй состоит мышление, и я попытался расспросить его и о Мышлении смерти. Но он только усмехнулся:

— Тебе не надо. Насколько могу видеть твое будущее, не понадобится…

— Почему? — не понял я.

— Не защита это. Защита одна — принять смерть и жить душой.

Глава 3. Жизнь после жизни. Моуди

Элизабет Кюблер-Росс заложила как некую основу сам метод исследования смерти и околосмертных состояний — метод доброжелательной беседы с теми, кто их пережил. Исследования Раймонда Моуди были построены именно на этом методе, хотя он сделал качественный шаг дальше, поведший к революции в американской мистике.

О том, насколько значимый переворот произвела книга Раймонда Моуди в общественном сознании, можно судить по словам одного из ведущих современных исследователей околосмертных состояний Мелвина Морса в Предисловии к последнему изданию «Жизни после жизни».

«Когда книга доктора Моуди впервые увидела свет, ученые-медики смеялись и не принимали всерьез околосмертные переживания, считая их галлюцинациями. Сейчас, двадцать пять лет спустя, наука приняла сторону доктора Моуди. Я не знаю ни одного исследователя, придерживающегося основных постулатов науки, который не пришел бы к подобным заключениям.

За последние семь лет в научной литературе публиковались обзоры трех крупных исследований, посвященных околосмертному опыту, и результаты всех их сходятся с данными доктора Моуди. На смену скепсису и враждебной интеллектуальной атмосфере, в которой приходилось работать пионерам вроде Элизабет Кюблер-Росс и Раймонда Моуди, пришла нынешняя ситуация, когда в солидных медицинских журналах мы встречаемся с десятками статей об околосмертных переживаниях.

Доктор Моуди стал творцом нынешнего положения вещей, когда выпускники медицинских вузов, получая свои дальнейшие ученые степени, исследуют околосмертные переживания. Более чем в половине медицинских институтов США читаются курсы лекций о духовных аспектах умирания» (Морс, с. 15–16).

Сам Моуди, который всего лишь честно записал то, что рассказали ему несколько сотен человек, переживших клиническую смерть и запомнивших, как были вне тела, очевидно ошарашенный, с одной стороны, травлей медиков и церковников, а с другой — поразительным литературным успехом своей книги, ставшей бестселлером, довольно быстро опомнился и начал бить тревогу. Он считал, что его не поняли, поняли неверно, и к тому же исказили.

В самом начале книги, еще во Введении, им были сказаны слова, которые прошли незамеченными и жадной до сенсаций американской толпой, и всеми его зарубежными почитателями:

«Однако с самого начала должен сказать, что я не пытаюсь доказать существование жизни после смерти. Причины этому я объясню позже. Не думаю также, что этому в настоящее время можно представить какие-либо убедительные "доказательства"» (Моуди. Жизнь, с. 29–30).

Иначе говоря, Моуди ставил перед собой какую-то иную задачу. Тогда во Введении, обращаясь ко всем, кто так или иначе столкнулся с околосмертным опытом, он высказал ее так:

«Я надеюсь, что эта книга придаст вам смелости говорить открыто. Благодаря этому можно будет лучше понять одну из самых загадочных сторон человеческой души» (Там же, с. 31).

Иными словами, он хотел познать свою душу, человеческую душу вообще, через такое явление, как смерть. Он хотел лишь начать исследование этого явления.

Из него тут же сделали культового героя, растиражировали на потребу голодной до зрелищ толпе и принялись крупно зарабатывать. Через четверть века он не выдержал битвы с обществом всеобщего потребления и издал книгу «Последний смех», про которую жестко заявил: без нее «Жизнь после жизни» читать нельзя, она будет неполна и не будет понята. Впрочем, пусть говорит сам.

«Идеи моей первой книги, "Жизнь после жизни", нельзя больше рассматривать — да никогда и не следовало рассматривать — вне контекста материала, изложенного в "Последнем смехе". Обсуждать околосмертный или любой другой паранормальный опыт вне нового и более широкого контекста, который создаст эта книга, — значит вынимать картошку из духовки до того, как она полностью испеклась. Результатом будут сырые выводы.

Я считаю, что сам частично виноват в том, что очень много людей пришли именно к сырым заключениям. "Жизнь после жизни" была напечатана так, как я ее написал, за исключением большой заключительной части, которую изъял мой издатель и в которой я очень подробно объяснял, почему околосмертные переживания нельзя рассматривать как научное доказательство существования жизни после смерти.

Издатель беспокоился, что это приложение пройдет мимо понимания читателя. Он сказал, что его никто не поймет и что среднему читателю покажется, что я отказываюсь от большей части сказанного в книге ранее.

Я не оказал ему такого сопротивления, какое, как выяснилось позже, должен был оказать, и "Жизнь после жизни" была издана без последней части. В свою защиту я могу сказать: тогда мне не приходило в голову, что моя книга станет бестселлером и длительное время будет вызывать живой интерес стольких людей во всем мире, породит огромную волну восхищения этими необычными переживаниями и что моя неспособность настоять на включении в нее той части, которую я включил в эту книгу, в итоге укрепит неправильные представления в ходе обсуждения паранормальных явлений.

Любой человек, который следит за диалогом о природе явления околосмертного опыта, длящемся уже более двух десятилетий, вероятно, разделяет мое впечатление, что дискуссия застыла на мертвой точке, что одни и те же заявления повторяются снова и снова, только новыми словами» (Моуди. Последний, с. 35–36).

Дискуссия застыла на мертвой точке, и участники ее все повторяют и повторяют одно и то же… Вот что заботит сейчас Раймонда Моуди. Он сделал крошечную ошибку, проявил совсем ничтожную слабость, и машина развлечений сожрала его. Именно индустрия развлечений!

В действительности эта его последняя книга не идет в сравнение с первой. Она, в общем-то, пуста и даже временами вызывает мысли о старческом маразме. А заявления, вроде: «Я начну с идеи, которая для многих из вас может показаться новой и, учитывая, что она исходит от меня, шокирующей, а именно: может быть, никакой жизни после смерти не существует», — на поверку оказываются лишь такими же театральными приемами, призванными лишь запустить еще один виток интереса к собственному творчеству. Моуди все-таки стал типичным американским бизнесменом за эти десятилетия, даже если его душа этому и сопротивляется.

А она сопротивляется. Единственная мысль, которая присутствует в «Последнем смехе» — это то, что в «Жизни после жизни» он хотел начать действительное исследование, а из него сделали развлечение. И вот теперь, четверть века спустя, он из последних сил призывает ту самую толпу, что жаждет хлеба и зрелищ, сменить точку зрения, сменить подход и отношение: околосмертный опыт — это не развлечение, вроде гаданий, сценического гипноза или вызывания духов. Это предмет исследования, а исследование застыло на мертвой точке!

Застыло именно потому, что все те, кто пришел исследовать, вольно или невольно попались на крючок массового спроса и начали выдавать товарную продукцию, начали развлекать и делать шоу! Как это похоже на то, что происходит с любым настоящим делом, стоит только кому-то шагнуть за грань доступного обычному человеку… У меня тоже есть свой счет к «обычным людям»: почему они хотят смотреть, хотят, чтобы их развлекали и показывали необычные способности, и не хотят ни овладеть этими способностями, ни, самое главное, понять, что эти «необычные» способности обычны, если только принять, что человек не таков, как внушило нам общество?!

Но обычному человеку нельзя принимать такое. Тогда нельзя будет жить обычно, тогда ему будет неприятно и надо будет что-то делать! Необычные способности очень нужны обычным людям, потому что служат для развлечений, но делать их обычными нельзя, потому что это может поменять жизнь и мир. А нам хорошо и так…

Самопознание никогда не привьется в среде обычных людей, потому что оно каждый миг раскрывает им, что они могли бы быть другими!..

Но не буду о печальном, поэтому отложу «Последний смех» и вернусь к первой книге Моуди. Скажу только, что взгляды его на природу души за эти четверть века никак не поменялись. Значит, те представления о душе, что в 1975 году перевернули мир американской мистики, по-прежнему действенны. Вот их я и постараюсь изложить.

Заранее оговорюсь: Моуди, хоть и намекал, что хотел бы исследовать душу, в действительности гораздо больше хотел выглядеть ученым, который ведет беспристрастное исследование. Поэтому исходное его отношение к понятию о душе такое:

«Среди случаев, которые я изучал, были и такие: один или два человека, чьи души, дух, сознание (можете называть это как хотите) отделились от тела…» (Моуди. Жизнь, с. 64).

С одной стороны, это честный исследовательский подход. Я тоже занимаюсь выведением понятия «душа», а не исследую саму душу как раз по той причине, что не уверен, что, начав исследовать душу, как ее понимаю я, я буду исследовать то, что и другие люди считают душой. Но для Моуди это не только исследовательская честность, он и в самом деле не ставил себе задачу действительно изучить душу. Он исследовал именно то, что остается жить, после смерти. И ему, в общем-то, все равно, душа ли это.

«Однако существует и другой взгляд, согласно которому смерть не является и не может быть уничтожением сознательной индивидуальности. Согласно этой, похоже, более древней традиции, некая часть человеческого существа продолжает жить даже после того, как материальное тело перестает функционировать и полностью разрушается.

Это неуничтожимое нечто называют по-разному: психэ, душа, ум, «Я», сущность, сознание. И как бы мы его ни называли, мысль о том, что человек в момент телесной смерти переходит в другую сферу бытия, принадлежит к одним из наиболее древних, освященных веками человеческих верований» (Там же, с. 37).

Моуди исследует Нечто, что будет жить после смерти тела. Вот его он и описывает в своей книге. Вероятней всего, что обычное мышление считает именно это нечто душой. Хотя он не случайно ставит в этом же ряду ум и сознание. Вся философия нового времени крутилась вокруг такого понимания души. Европейская, особенно, русская, понимала это нечто, скорее, как сознание. Англо-американская — как ум. Но в любом случае это было «Я», которое сохраняет свою способность осознавать себя, а возможно, и думать.

В чем основное отличие от народных представлений? Народ видит душу снаружи, свидетельствует о ней, когда говорит о душах умерших людей. Философ — изнутри, свидетельствуя о себе. При этом народ, конечно, тоже может ощутить собственную душу. Но когда философ заглядывает в себя, он осознает собой то, что думает. А человек из народа — то, что чувствует. Поэтому для народа душа — это, скорее, сердце, а для ученого — ум.

Соответственно, свидетельства Моуди были собраны, преимущественно, у людей, которые пережили клиническую смерть и сами находились в состоянии вне тела. Значит, они свидетельствовали о себе, рассказывали о собственных ощущениях, а в них преобладает осознавание себя как «Я», а не исследование того, что такое душа. Вот если бы они наблюдали за другими, то вынуждены были бы говорить либо о других людях, либо о других душах, что, кстати, и было в некоторых случаях.

Итак, Моуди рассказывает о том, как ощущали себя умершие, в главе «Вне тела». Он говорит о том, что несколько свидетелей ощущали себя, в точности как картезианские философы, «чистым сознанием», которое не занимало никакого места в пространстве. Но таких было очень мало.

«И все же большинство опрошенных утверждают, что после того, как покинули материальное тело, они очутились в каком-то другом.

Здесь-то мы и подходим к теме, которую очень трудно обсуждать. Это "новое тело" представляет собой один из нескольких моментов, характерных для околосмертного опыта, для которых очень тяжело подобрать слова. Почти все, кто мне рассказывали об этом «теле», сталкивались с языковыми трудностями. Они приходили в замешательство и говорили: "Я не могу это описать", или что-то подобное.

Тем не менее, описания этого нового тела поразительно схожи друг с другом. И, хотя люди пользовались разными выражениями, приводили разные аналогии и изъяснялись каждый в присущем им стиле, все они говорили почти об одном и том же. Разные рассказчики почти единодушны по поводу свойств и качеств этого нового тела. Поэтому, чтобы надлежащим образом их описать, я вслед за некоторыми из опрошенных буду дальше пользоваться термином "духовное тело"» (Там же, с. 64–65).

Очевидно, эти языковые трудности не случайны. Если человек выходит из тела как душа, то дальше он и должен бы находиться в душе. Это означает, что он по-прежнему ощущает свое «Я» внутри чего-то, что ощущается так же, как раньше ощущалось тело. То есть снаружи и как-то управляемым моей волей. Но почему он не говорит об этом теле, как о душе?

Для этого нет чего-то, но не слов. Слова — вот они. Нет опыта, привычки и образов. Когда я здесь, я ощущаю душу внутри моего тела. И у меня накапливается опыт подобных ощущений и образы для описания ее проявлений. Душа в моем обычном опыте как-то ведет себя. Но я не чувствую ее как тело, потому что, когда она действительно ведет себя как тело, это совпадает с действиями моего физического тела. И тогда я не различаю их, не выделяю душу из привычного тела. И вдруг я оказался вне тела, но внутри чего-то! И оно ведет себя не так, как та душа, для которой у меня есть память и образы, оно делает гораздо больше, чем душа делала раньше, как кажется.

Вот это — гораздо больше — может означать как то, что я действительно не умел наблюдать собственную душу при ее жизни в теле, принимая ее телесные проявления за проявления физического тела. А может и то, что мы покидаем тело не душой, а еще в какой-то оболочке. Скажем, в призраке. Когда призраков видят люди, они свидетельствуют, что приходила или являлась душа кого-то из умерших. Но душа, совершенно очевидно, и являлась. Только внутри этого призрака. Призрак же был телом души. Однако мы чаще всего не видим и призрак. Поэтому обобщаем все такое явление ушедшего одним словом душа. Или одним словом призрак.

Как понять, что ощутили эти пережившие клиническую смерть: душу или духовное тело? Ясно одно: либо мы должны использовать понятие «душа» в расширительном смысле, называя так все, что переживает смерть. Либо мы должны отбросить определение, что душа — это то, что будет жить после смерти тела, и предположить, что душа — это то, что внутри «духовного» или, лучше, «посмертного» тела ощущается так же, как ощущалась душа в теле физическом.

Но для выведения этого ряда признаков потребуется большое количество наблюдений и свидетельств тех, кто был в состоянии вне тела. Впрочем, как и исходных теоретических предположений, которые помогут свидетелям хотя бы направить внимание на воспоминание нужных ощущений. Видимо, это как раз могло бы стать тем самым исследованием, которое так хотел запустить в мир доктор Раймонд Моуди.

Пока же я просто выпишу те свидетельства, которые приводит Моуди, чтобы накапливался объем черт души, которые можно исследовать.

«Часто случается, что умирающий осознает существование своего "духовного тела" благодаря присущим ему ограничениям. Когда он покидает материальное тело, то обнаруживает, что его никто не слышит, несмотря на то, что он отчаянно пытается сообщить окружающим о своем состоянии» (Там же, с. 65).

«…люди вокруг него не только не слышат, но и не видят его. Врачи, медсестры или другие люди, находящиеся рядом, могут смотреть прямо на него, и по их лицам видно, что они его совершенно не замечают.

Его духовное тело также не имеет и плотности. Он с легкостью проходит сквозь материальные предметы и людей, которые находятся вокруг. У него никак не получается что-то взять или к кому-то прикоснуться» (Там же, с. 65–66).

«Далее, все опрошенные единодушно утверждают, что духовное тело невесомо. Большинство, как мы видели выше, замечают это сразу, когда поднимаются под потолок или парят в воздухе» (Там же, с. 66).

«Некоторые опрошенные, находясь в духовном теле, не чувствовали привычных ощущений веса, движения и положения в пространстве» (Там же, с. 67).

«Далее, хотя духовное тело и незаметно для окружающих, все, кто побывал в этом состоянии, согласны с тем, что, хотя его и невозможно описать, оно все-таки является "чем-то".

Все соглашаются с тем, что духовное тело имеет определенную форму (иногда шаровидную, иногда похожую на аморфное облако, а иногда почти такую же, как у бывшего материального тела) и даже состоит из разных частей (имеет конечности там же, где находятся руки, ноги, голова и т. д.). Часто отмечают, что даже в тех случаях, когда духовное тело имеет в целом округлую форму, у него определенно есть верх, низ и другие части, о которых говорилось выше» (Там же, с. 68).

К этому описанию души стоит добавить одну черточку из рассказа, который Моуди приводит в стенографической записи:

«Когда мое сердце перестало биться… я почувствовал, что похож: на мяч или, лучше сказать, маленькую сферу — размером с шарик для воздушного ружья— внутри этого мяча. Это трудно описать» (Там же, с. 71).

Как вы видите, свидетели описывают три тела души последовательно вложенные одно в другое: подобное обычному телу, шаровидное, и точечное, условно говоря. Хотя эта точка и не такая уж маленькая — с горошину, как сказали бы на Руси.

Ну, и последнее, о чем свидетельствуют умершие — это потеря ощущения времени и острое чувство одиночества. При этом некоторые говорят об остром чувстве одиночества, а некоторые хотят, «чтобы кто-то был рядом и разделил со мной это счастье» (Там же, с. 76).

Вот такие черты составляют самый общий портрет состояния по ту сторону смерти.

Я несколько сократил описание, оставляя желающим возможность дополнить его из книг самого Моуди или его последователей. Но даже при таком подходе видно, что вопросы для исследований имеются. К примеру, не идет ли речь о двух разных телах, когда говорят о теле, похожем на физическое, и о теле, похожем на шар. И не являются ли эти способы выхода зависящими от каких-то внутренних качеств людей. Кто-то может выходить только в призраке, во всем подобном прошлому телу, а кто-то уходит как облако, потому что не нуждается больше в телах?..

Я оставляю эти вопросы, потому что меня самого гораздо больше занимает, про что из своих чувств, в состоянии вне тела, сами люди могли бы сказать: моя душа ощутила то-то… Я все-таки очень склонен доверять свидетельствам языка. И когда язык говорит, что, выйдя, человек обнаружил себя в ином теле, я предпочитаю считать, что он говорит не о душе, а каком-то внешнем по отношению к ней теле. Но вот когда он там скажет, что у него было какое-то душевное движение, я посчитаю это бесспорным описанием души во внетелесном состоянии.

Вот задача, для которой придется проделать очень много работы, пока не наберется очередное описание того, что мы ощущаем своей душой.

Глава 4. Путешествия души. Ньютон

После того, как Кюблер-Росс и Раймонд Моуди сделали разговоры о послесмертном существовании допустимыми для американского общества, появилось множество исследователей и их книг, развивающих эти подходы. Одни из них, как «Спасенный Светом» Денниона Бринкли, просто рассказывают о том, что пережили за той чертой. Другие, как Пэрриш-Харра, заявляют, что изложат в своей книге «новый взгляд на проблему», и даже однозначно говорят о душе там, где Моуди был предельно осторожен с названиями, а Кюблер-Росс вообще молчала.

Однако при этом и те, и другие жестко исходят из уже знакомой схемы: отрицание — гнев — торг — депрессия — принятие, — и держатся строго в тех рамках, которые определил для посмертного опыта доктор Моуди. Все эти книги заслуживают определенного интереса для решивших посвятить себя умиранию как делу жизни, но качественно нового не прибавляют. Поэтому я не буду рассказывать о них, а перейду к другим направлениям в изучении души.

Следующий, качественный шаг в изучении души, на мой взгляд, был сделан талантливым гипнотизером Майклом Ньютоном.

Со следующими шагами будет такая сложность: люди, сделавшие их, были старше Моуди и, вероятно, начали свои исследования самостоятельно и раньше его. Однако их книги вышли после «Жизни после жизни», и с точки зрения общественного сознания и моего представления о понятии души, это более поздние шаги. В общем, чтобы не вдаваться в вопрос о приоритетах, я решил рассказывать об этих исследователях в том порядке, в каком они прибавляют качество моему понятию о душе.

Тогда первым после Моуди будет Ньютон, потому что он задался вопросом о том, а что должна переживать душа, если она после клинической смерти не возвращается в тело. Он задал себе вопрос о посмертной жизни души и нашел средство описать ее с той же достоверностью, с какой книга Моуди описывает околосмертный опыт. Он погружал своих пациентов в глубокий гипноз, переводил их сначала в состояние, в котором они могли вспоминать причины своих болезней в раннем детстве, а потом в еще более глубокое состояние, в котором они помнили прошлые жизни, и, самое главное, даже состояние между жизнями.

Для меня же записи бесед, которые вел Ньютон под гипнозом, являются теми свидетельствами, которые позволяют продолжить исследование души, находящейся вне тела.

Что касается самого Ньютона, то он, похоже, болезненно переживал то, что его могут посчитать одним из эпигонов, то есть неглубоких последователей Моуди. Его первая книга вышла в 1994 году. И в ней он рассказывает, как вполне естественно для психотерапевта, но при этом почти случайно, по его собственному ощущению, во время своей работы вышел на посмертную память. Но при этом он ни разу не поминает Моуди. Ньютон хочет быть самостоятельной фигурой.

Книга имела большой успех, Ньютону начали писать люди, рассказывать о собственном опыте и задавать вопросы. И он понял, что надо писать следующую книгу, и что его приняли как человека, открывшего новый путь. Поэтому в следующей книге — «Предназначение души» — он еще больше постарался подчеркнуть свою полную исследовательскую независимость.

Во-первых, в ней появился намек на то, что сам он начал работать с духовным опытом задолго до Моуди. Звучит это так, будто начал он это еще в 1947 году:

«Во введении к книге "Путешествия души" я писал, что с самого начала был традиционньш гипно терапевтом и скептически относился к использованию гипноза для метафизических регрессий. В 1947 году, когда мне было пятнадцать лет, я ввел в состояние гипноза своего первого Субъекта, и я определенно был приверженцем старой школы, а никак не «нью-эйджером». Поэтому когда, работая с пациентом, я нечаянно открыл врата в мир духов, я был ошеломлен» (Ньютон. Предназначение, с. 5).

Здесь присутствует легкая, почти неуловимая ложь. Ньютон как бы и не врет, но ставит по смежности два события, предоставляя читателю самому сделать вывод, что именно тогда, в сорок седьмом, все и началось. В первой книге он рассказывает, как же ему удалось сделать свое открытие, и там речь явно идет уже о времени его профессиональной деятельности, которая могла происходить не раньше семидесятых-восьмидесятых. Я приведу его рассказ, потому что он дает представление о самом Ньютоне, как источнике наших знаний.

«В последние годы мы много слышали о людях, которые временно «умирали» и затем возвращались к жизни, рассказывая о том, что «там» они видели длинный туннель, яркий свет и даже встретились с дружелюбными духовными существами. Но ни один из этих отчетов в многочисленных книгах по реинкарнации, кроме мимолетных впечатлений, не приоткрыл нам тайну жизни после смерти.

Эта книга является сокровенным дневником о Мире Душ» (Ньютон. Путешествия, с. 10).

На мой взгляд, это единственный намек Ньютона, показывающий, что он знает о работах Моуди. Да и то глаза отводятся упоминанием книг о реинкарнации, будто речь идет вовсе не о том. Но все выстроено так, чтобы превзойти работы предшественника. Уж не знаю, работает ли здесь обычная жажда славы или же этого требовали правила американского бизнеса, но душа Ньютона в этом отношении не чиста, и он готов идти на легкие, почти «воздушные» подтасовки. Профессиональная деятельность, которую он описывает в следующем отрывке, не существовала в сороковых годах. Она даже для Америки явление довольно позднее.

«Я по натуре скептик, хотя, судя по данной книге, этого не скажешь. Как психолог-консультант и гипнотерапевт, я специализируюсь на коррекции поведения при различных эмоционально-психологических расстройствах. В основном моя работа заключается в том, что я занимаюсь со своими пациентами оперативной психологической перестройкой, помогая им установить связь между их мыслями и эмоциями и устранить нездоровые аспекты в их поведении…

В начале своей практики я отклонял любые просьбы людей заглянуть в прошлую жизнь, так как я ориентировался на традиционную психотерапию. Когда я использовал гипноз и техники возрастной регрессии, чтобы определить истоки беспокойных воспоминаний и травм детства, мне казалось, что любая попытка обследовать прошлую жизнь была бы нетрадиционной и выходящей за рамки клинической практики. Мой интерес к реинкарнации и метафизике ограничивался лишь интеллектуальным любопытством, и так было до случая с одним молодым человеком, которому я пытался помочь преодолеть боль…

Пытаясь установить источник этого образа, я в конечном итоге обнаружил, что в своей прошлой жизни он был солдатом Первой мировой войны, который был заколот штыком во Франции, и в результате мы смогли вместе устранить его боль.

Вдохновленный этим успехом, я начал экспериментировать: возвращал некоторых пациентов в период, предшествовавший их последнему рождению на Земле…

Затем я случайно сделал для себя открытие огромной важности. Я обнаружил возможность заглянуть в Мир Душ через ум человека, находящегося в состоянии гипноза, который способен рассказывать о жизни между жизнями на Земле» (Там же, с. 10–11).

Пациентом этим оказалась женщина, обладающая особыми способностями. Но об этом чуть позже, поскольку без этого рассказа не будет ясно, как же работает Майкл Ньютон. Сначала завершу очерк о нем самом.

До этого открытия он явно осознавал себя одним из рядовых гипнотерапевтов, а после него почувствовал, что стал первооткрывателем. Это поменяло всю его жизнь, и он решил сделать все, чтобы не подумали, будто он хоть что-то заимствовал, и у него были предшественники. Вот как это звучит в его второй книге.

«Чтобы представить широкому кругу читателей базисную информацию об этом, я написал книгу "Путешествия души", в которой постарался четко и последовательно описать ход событий после физической смерти: кто встречает нас, куда мы идем, и что делаем как души в Мире Душ до того, как выбрать тело для нового рождения.

Такая форма изложения была задумана как наглядное путешествие во времени с использованием реальных историй из практических сеансов с моими пациентами, которые подробно описывали мне свои переживания в промежутках между прошлыми жизнями…

На протяжении восьмидесятых годов, когда я формировал рабочую модель жизни между жизнями, я прекратил практиковать все другие формы гипнотерапии. Накопив большое количество случаев, я почувствовал огромное желание еще глубже проникнуть в тайны Мира Душ. Эти исследования укрепили во мне уверенность в достоверности моих более ранних открытий.

Многие годы таких специальных исследований Мира Душ я работал практически в уединении и лишь с теми своими пациентами, которые были информированы о характере моей работы и знали каждый только о том, что касалось лично его и его друзей. Я даже обходил стороной эзотерические книжные магазины, потому что хотел быть абсолютно свободным от каких бы то ни было пристрастий или предубеждений. И сегодня я по-прежнему убежден в том, что моя добровольная изоляция и стремление не высказываться публично было правильным решением» (Ньютон. Предназначение, с. 6).

Вот черты к портрету исследователя. Какие лично я делаю из них выводы? Ньютон определенно не хотел делиться славой и стремился стать основоположником нового научного направления. И всеми силами показывал, что не зависит в своем учении ни от кого из других исследователей. На самом деле это «ни от кого» не такое уж расплывчатое. Он не хочет зависеть от вполне определенных личностей, а именно тех, кто в восьмидесятые годы пишет об околосмертном опыте. Об этом я сужу по тому, что при этом Ньютон нисколько не скрывает, что использует приемы, выросшие и из психоанализа и из других школ современной психотерапии. Слабость.

Но мы ее рассмотрели. И я ставлю себе вопрос: является ли эта слабость философа слабостью и его учения? Дальше мое мнение строится на прочтении самих работ Ньютона, во время которого я постоянно был настороже, пытаясь понять, не ведет ли он тонкую подтасовку и во время работ с пациентами, не проявляется ли его слабинка и в записях. Независимо от того, нашел ли я примеры ее присутствия, я могу сказать такую вещь: Майклу Ньютону вовсе не обязательно было так болезненно подчеркивать свою творческую и исследовательскую самостоятельность. Она видна в самом материале.

Любой профессиональный психотерапевт с первого же взгляда видит, что Ньютон работал не так, как Моуди. В юности мне тоже пришлось освоить гипноз, и я несколько лет использовал его для лечения разных болезней и просто для баловства. Поэтому я очень хорошо вижу признаки гипнотического состояния в записях Ньютона. И мне понятны все его объяснения о том, что под гипнозом человека нельзя заставить говорить то, что нужно гипнотизеру. Загипнотизированный либо откажется говорить, либо, при нажиме, вообще выйдет из этого состояния. Это общее место, что под гипнозом можно изнасиловать или заставить убить лишь того, кто хочет этого сам.

Ньютону вовсе не обязательно было выпячивать свою самостоятельность, если он обращался к профессионалам. Очевидно, он писал книгу не для них, а для самой широкой публики. А обычный читатель вполне мог не рассмотреть независимости Ньютона и посчитать его продолжателем Моуди.

Но если это так, то задача, которую принесла на Землю душа самого Ньютона — это широкое просвещение человечества о жизни после смерти. Вот ее я и буду рассматривать как главную. Моя же придирчивость к автору скоро станет вам понятна. Уж слишком много откровений о том, что было скрыто тысячелетиями, сделал этот американский гипнотизер. Это непроизвольно вызывает настороженность и потребность понять: можно ли ему доверять?

Я воздержусь от оценок и просто приведу выдержки из его книги «Путешествия души», последовательно описывающие душу и мир, в который она попадает после смерти. Этот мир он назвал Миром Душ. Это очень значимое название само по себе, хотя многие из применяемых Ньютоном названий совсем не подходят к описываемому им. Да и вообще, то, что он говорит о жизни Там, очень сильно проигрывает из-за плоских американизмов, вроде «Гида», который встречает душу после смерти.

Человечество знает и совсем другие слова для рассказа о том мире. Но я вспоминаю, как после первых работ со своими собственными учителями, я вернулся в Москву в состоянии глубочайшего погружения в самого себя. Человек, у которого я только что был, страшно мучил меня вопросом: зачем я пришел? Я сопротивлялся, наверное, сутки, а потом из меня выскочило: Спасти Россию!

Это было так неожиданно и как-то нескромно, что я до сих пор стесняюсь произносить такие слова. Мы все оказываемся неумеренно скромны, когда дело доходит до духовного. Так нас воспитала наша христианская культура, которая любую искренность в этих вопросах рассматривает как посягательство на божественность. Личность же именно так и оценивает то, что мы думаем, даже не допуская мысли, что спасать Россию вовсе не обязательно как мессия или великий учитель. Спасать ее может каждый, просто честно делая свое дело. Тогда это перестает быть проявлением гордыни, а становится принятием самого себя. Но для этого себя надо познать.

И я все искал и искал, откуда же я принес эту цель. Я ехал в метро, это отличное место, чтобы побыть в одиночестве и заглянуть в себя. И когда я начал подходить к ответам, я засунул локоть в щель между трубой и деревянным щитом у бокового ограждения сидения. Локоть туда проходит, но если рука согнута, ее зажимает, и ты почти висишь. И я сидел так, потому что, чем глубже уходило мое воспоминание, тем сильнее отказывало мне тело и стремилось упасть. Я не хотел падать на людях, но я не мог видеть то, что открывалось, оставаясь в теле.

А открывалось совершенно поразившее меня видение самой обычной и довольно небольшой комнаты, в которой не было мебели, а стоял только посередине большой стол, и за ним сидели те, кто посылал меня снова на Землю. Они так решили!.. Я их ненавидел за это решение. Не знаю только, тогда или когда вспоминал. Но я шел. Не знаю почему. Потому ли, что от меня и не зависело, идти ли мне, или потому, что был согласен, что мне надо идти… Но помню я их глаза, бездонные и… и такие, что я не мог не идти…

Глава 5. Мир Душ

Чтобы дать полноценное представление об исследованиях, проведенных Майклом Ньютоном, начну с его рассказа о том, как это все начиналось.

«Дверь в Мир Душ распахнул для меня случай с женщиной средних лет, особо чувствительной и восприимчивой пациенткой. Закачивая вспоминать свою предыдущую жизнь в состоянии гипноза, она вдруг заговорила о своем чувстве одиночества и изоляции. Эта необычная личность почти самопроизвольно перешла на высшую стадию измененного сознания.

Сам того не понимая, я положил начало чрезвычайно короткой команде, побудившей ее к этому. Я предложил ей направиться к истоку ее чувства утраты того, что она называла товариществом или братством, и я невольно использовал одно из ключевых, командных слов, которое стало толчком к ее духовным воспоминаниям. Я спросил, не было ли у нее особой группы друзей, которых ей не хватает.

Внезапно моя пациентка начала плакать. Когда я попросил ее рассказать мне, что случилось, она выпалила: "Мне не хватает некоторых друзей из моей группы, вот почему мне так одиноко на Земле". Я растерялся и стал расспрашивать ее о том, где же находилась эта группа. "Здесь, в моем постоянном доме, — ответила она просто, — и я смотрю на них на всех прямо сейчас!"» (Ньютон. Путешествия, с. 11).

Так Майкл Ньютон впервые оказался вместе со своим пациентом в месте, которое назвал Мир Душ. Именно это открытие так потрясло его, что он закрылся от любого общения с коллегами, и долгие годы собирал и собирал записи воспоминаний. Очевидно, начиная сеанс гипноза, он включал магнитофон, потому что все его последующие записи оставляют ощущение стенографических. И их у него накопился огромный архив, из которого он лишь выбирал самые показательные случаи, когда сел писать свою книгу.

Несомненно, что для успеха подобной работы нужно было быть не просто гипнотизером, а и видящим человеком. Очень вероятно, что Ньютон обрел эту способность вовсе не так уж случайно. Скорее всего, он уже был готов к тому, чтобы видеть глубинное устройство человеческого сознания. И именно оно позволяло ему спокойно переводить гипнотизируемых в нужные состояния и уверенно их там удерживать. Сам он описывает это устройство таким образом:

«Как с помощью гипноза можно достичь души? Представьте себе ум в виде трех концентрических кругов, каждый меньше предыдущего и расположен внутри другого, отделенный от соседнего только слоями ментального сознания, связанными друг с другом.

Первый, наружный слой представлен сознательным умом, то есть критическим, аналитическим или мыслящим сознанием. Второй слой представляет собой подсознание, куда мы в первую очередь попадаем во время гипноза, чтобы войти в зону, хранящую память о всех событиях, происходивших с нами в этой и в прошлых жизнях. Третий слой, самая сердцевина, является тем, что мы называем сверхсознательным умом. Здесь находится высший центр нашего Я, и на этом уровне мы представляем собой проявление высшей силы.

Сверхсознание является средоточием нашей истинной сущности и дополняется подсознанием, которое несет в себе память многочисленных альтерэго (наших других Я), приобретенных нами в наших прежних человеческих телах. Сверхсознание— это вообще не уровень, а душа как таковая» (Там же, с. 12).

В сущности, это первое определение души, которое дает Ньютон. Душа — это глубинная часть нашего сознания.

Но определения и пояснения он дает лишь после того, как приводит записи рассказов тех людей, которые в это время ощущают себя находящимися вне тела. И начинает он всю свою книгу с записи, которая как бы ставит исходную точку всего исследования как раз в том месте, где завершаются исследования Моуди. Я приведу это начало целиком. Всех гипнотизируемых Ньютон называет обобщенно «субьект», поэтому я буду приводить их высказывания после буквы С, а его, когда они появятся, после буквы Н.

«С. О, мой Бог! В действительности я не умер?! То есть мое тело умерло — я могу видеть его внизу, подо мной, но сам я плаваю… Я могу смотреть вниз и видеть мое тело, которое распростерлось на больничной койке. Все вокруг меня думают, что я умер, но я не умер. Мне хочется закричать: "Эй, я, на самом деле, не умер!" Это так невероятно… медсестры покрывают мое лицо простыней… люди, которых я знаю, плачут. Меня считают умершим, но я все еще жив! Это странно, потому что мое тело определенно мертво, в то время как я двигаюсь над ним сверху. Я жив!

Эти слова сказаны человеком, находящимся в состоянии глубокого гипноза и вновь переживающим опыт смерти. В благоговейном трепете он отрывисто выпаливает короткие восторженные фразы, видя и чувствуя, что это значит — быть духом, только что отделившимся от физического тела.

Этот человек — мой пациент, который сидит в удобном кресле, откинувшись назад, а я просто помогаю ему воссоздавать картину его смерти в прошлой жизни» (Там же, с. 17).

Далее Ньютон рассуждает об отличиях и сходствах своих исследований воспоминаний о смерти под гипнозом с исследованиями околосмертных состояний и говорит, что ощущения душ очень сходны.

«И те и другие обнаруживают, что плавают над своими телами; они при этом пытаются прикоснуться к твердым объектам, но не могут их ощутить. И те и другие рассказывают, что им, к сожалению, не удается завязать разговор с живыми людьми, которые не реагируют на них. И те и другие чувствуют, что какая-то сила увлекает их прочь от места, где они умерли, и они чувствуют скорее облегчение и любопытство, чем страх» (Там же).

С точки зрения постановки исследования, он здесь подтверждает достоверность собственного исследования исследованиями Моуди, показывая, что на начальном этапе обнаруженные им проявления души совпадают с уже исследованными другими способами. Дальше начинается открытие, где свидетельством достоверности может быть лишь внутренняя непротиворечивость свидетельств и повторяемость описываемых черт из рассказа в рассказ.

Надо отдать должное Ньютону, он все время указывает, что вот эта или та черта постоянно присутствует в свидетельствах самых разных людей. А для чего-то отличающегося он указывает убедительные причины в земном прошлом испытуемых.

Итак, первый случай — это простейшее свидетельство возможности обнаружить себя вне тела, видя его под собой. Второй — описание самого выхода.

«Н. Не опишите ли вы мне ощущение, которое вы испытывали в момент смерти?

С. Словно… некая… сила… выталкивает меня из моего тела.

Н. Выталкивает вас? Каким образом?

С. Меня выталкивают из макушки моей головы.

Н. Что выталкивают?

С. Ну… меня!

Н. Опишите, что означает «меня». Как выглядит то, чем вы являетесь и что выходит из головы вашего тела?

С. (пауза)… Искорка света… сияющая…

Н. Откуда исходит свет?

С. Из… моей энергии. Я выгляжу как нечто прозрачно-белое… моя душа…

Н. Остается ли эта энергия света такой же после того, как вы покинули свое тело?

С. (пауза) Кажется, что я немного увеличилась… при перемещении.

Н. Если ваш свет расширяется, то как вы сейчас выглядите?

С. Как тонкая… нить… зависшая в воздухе…

Н. И как вы на самом деле ощущаете процесс выхода из своего тела?

С. Ну, это как если бы я сбросила свою кожу… как очищенный банан. Я просто оказалась без своего тела!» (Там же, с. 21–22).

Надо признать, Ньютон раз за разом въедливо добивается от пациентов, чтобы они описали душу. И снаружи и изнутри, так сказать. Но следующие описания он делает уже при рассказе о том мире, в который души уходят, покинув тело.

«В течение многих тысячелетий жители Месопотамии верили, что небесные врата находятся в противоположном конце большого изгиба Млечного пути, называемого Рекой Душ, и после смерти души ждут открытия дверей Стрельца в дни осеннего равноденствия, когда день и ночь равны. Реинкарнация, или возвращение на Землю, согласно этой концепции, могла произойти лишь во время весеннего равноденствия через выход в созвездии Близнецов в их ночном небе.

Мои Субъекты рассказывают мне, что, на самом деле, миграция души происходит намного проще. Эффект туннеля, который они переживают, покидая Землю, является вхождением в духовный мир. Хотя души покидают свое тело быстро, вхождение в духовный мир представляется мне тщательно выстроенным и неторопливо происходящим процессом» (Там же, с. 28).

Судя по записям Ньютона, не только вхождение — «тщательно выстроенный процесс», но и сам Мир Душ — это чрезвычайно большое и сложное производство, начинающееся с отдела Творения новых душ и завершающееся каким-то Источником, с помощью которого особо продвинутые души могут творить новые вселенные. Основное же место пребывания душ — это огромное учебное заведение, в котором они находятся порой сотни тысяч лет, временами воплощаясь на разных планетах в соответствии со своими предпочтениями.

Описания эти настолько технократичны, что я подозреваю непроизвольное приписывание тому миру черт этого. Как пример таких уж чрезмерно сомнительных образов, я приведу рассказ о Круге Судьбы из Случая 25. Круг Судьбы — это некий огромный прибор, с помощью которого души готовятся к новому воплощению. В нем можно как следует изучить обстановку и условия жизни в том месте, куда тебе предлагается воплотиться.

«Н. Что это за Круг?

С. Это то место, куда я отправляюсь сейчас. Мы называем его Кругом Судьбы <…>

Я плыву по направлению к Кругу… это круглый… гигантский пузырь…

Н. Продолжайте. Что еще вы можете рассказать мне?

С. Там имеется… концентрированная энергетическая сила… свет такой сильный. Меня всасывает внутрь… через воронку… становится немного темнее.

Н. Вам страшно?

С. Гм… нет, кроме того, я бывал здесь раньше. Становится интересно. Я сгораю от любопытства и волнения — что там припасено для меня? <… >

Круг окружен экранами — я смотрю на них.

Н. Экраны на стенах?

С. Они сами выглядят как стены, но они не твердые… все это… эластичное… экраны изгибаются вокруг меня… двигаясь…

Н. Расскажите мне побольше об экранах.

С. Они пустые… еще ничего не отражают… они мерцают как стеклянные плоскости… зеркала.

Н. Что происходит дальше?

С. (нервничая) Какое-то время царит тишина и спокойствие — это всегда так — затем словно кто-то включает проектор в широкоэкранном кинотеатре. Экраны оживают, появляются образы… краски… действия… полные света и звука.

Н. Продолжайте рассказывать. Где находится ваша душа по отношению к экранам?

С. Я парю в середине и наблюдаю за панорамой жизни вокруг меня… места… люди… (весело) я знаю этот город! <…>

Я собираюсь мысленно управлять пультом.

Н. Что это такое?

С. Сканер перед экраном. Я вижу его как множество огоньков и кнопок. Это как в кабине пилота.

Н. И вы видите механические предметы в этой духовной обстановке?

С. Я знаю, что это кажется невероятным, но это то, что происходит, и я могу объяснить вам, что я делаю.

Н. Прекрасно, не беспокойтесь об этом. Просто расскажите мне, что вам нужно делать с пультом.

С. Я буду помогать контролерам менять образы на экранах, мысленно управляя сканером» (Там же, с. 245).

Ньютон оставляет все эти технические детали, которые действительно кажутся уж слишком невероятными, без комментариев. Я уже говорил, что как человек, имеющий опыт гипноза, могу однозначно подтвердить, что он действительно описывает то, как ведут себя загипнотизированные люди. Тут я в нем не сомневаюсь. И все же это описание технологической линии по производству душ является для меня вторым полюсом отношения к его книге: есть то, что достоверно, и есть то, что вызывает сомнения.

Достоверно то, что он сам профессионал и что у него присутствуют и личные цели в том деле, которое он делает. Вызывает сомнения как раз то, что напоминает антиутопии вроде фильма «Матрица». Посередине же лежит основное содержание, которое можно принять на веру, а можно принять как допущение, то есть возможное описание действительности бытия души. До получения личных подтверждений. Делает же их возможным то, что они никак не противоречат ни нашим личным знаниям о себе, ни нашим предположениям о причинах и движущих силах нашей жизни.

Вот этой золотой серединой я и ограничусь.

Опуская описания самого Мира Душ, скажу лишь, что возвращающуюся душу встречают по прибытии либо родственные души, либо Наставник, которого Ньютон называет Гидом. Впрочем, Наставник встречает всегда, но с молодыми душами, которые тяжело переживают потрясение от смерти, он предоставляет сначала встретиться тем, кто их успокоит. А потом он проводит ее через «Исцеляющий душ» — какое-то место, где восстанавливаются поврежденные при жизни части души — и ведет ее в его «учебную группу» — крошечное сообщество до пятнадцати душ численностью.

Там душе предстоит осмыслить уроки, которые она вынесла из земного существования. Наставник будет ненавязчиво помогать ей всегда. И все время пребывания здесь, и потом, при воплощении. Именно о них, судя по всему, и говорилось как об Ангелах Хранителях. Мы же их, при достижении определенного уровня внутреннего покоя и тишины, можем слышать как голос собственной мудрости.

Но вернусь к тому, что такое душа сама по себе.

«Поскольку встреча с дружественными духами, ожидающими нас после нашей смерти, так валена, то непременно встает вопрос о том, как же души узнают их. Я обнаружил, что мои Субъекты единодушны относительно того, как души видят, воспринимают друг друга в Мире Душ.

Душа может выглядеть как масса энергии, но очевидно также, что неорганическая энергия души может проявлять человеческие признаки. Души могут проецировать формы своих прошлых жизней, и они часто делают это, общаясь друг с другом. Спроецированная форма человеческой жизни — это лишь один из бесчисленных вариантов внешнего облика, который могут принять души, черпая их из субстанции своей основной энергии.

Позже… я буду рассматривать еще один отличительный, идентификационный признак души — особая у каждой души цветовая аура» (Там же, с. 39).

Ньютон действительно занят тем, чтобы последовательно выяснить, как же выглядит душа, и постоянно создает ее описание. С точки зрения понимания того, что есть душа, ее вид можно считать одной из важных черт, поэтому я сначала соберу именно эти описания. Вот молодую и встревоженную душу встречает другая душа, которая, чтобы успокоить ее, приняла тот вид, в котором они дружили на Земле.

«С. Он улыбается и протягивает мне руку…

Н. Означает ли это, что у него есть что-то вроде тела?

С. (смеется) Ну, и да, и нет. Я плаваю, и он тоже. Это в моем уме… он показывает мне себя… и больше всего я осознаю… его руку, которую он протягивает мне» (Там же, с. 39–40).

Теперь душа перемещается в сторону своего учебного места сквозь пространство, где существуют остальные души.

«Н. Вы видите людей, с которыми были знакомы на Земле?

С. Я… чувствую их присутствие… тех, которых я знала.

Н. Хорошо, продолжайте двигаться дальше. Что вы еще видите?

С. Огни… нежные… что-то вроде облаков.

Н. Когда вы движетесь, остается ли этот свет, эти огни такими же?

С. Нет, они растут… шарообразные сгустки энергии… и я знаю, что это люди!

Н. Вы движетесь к ним или они — к вам?

С. Мы движемся друг к другу, но я двигаюсь медленнее, чем они, потому что… мне неясно, что делать…

Н. Расслабьтесь и продолжайте плыть, рассказывая мне обо всем, что вы видите.

С. (пауза) Сейчас я вижу наполовину проявленные человеческие формы — тела выше талии. Их очертания прозрачны… я могу смотреть сквозь них.

Н. Видите ли вы какие-нибудь черты у этих форм?

С. (взволнованно) Глаза!..

Н. Вы видите только глаза?

С…Есть еще слабое очертание рта — и ничего больше (С тревогой) Теперь вокруг меня глаза… подходят ближе…

Н. Имеет ли каждое существо два глаза?

С. Да.

Н. Выглядят ли эти глаза так же, как у людей — с радужной оболочкой и зрачком?

С. Нет… иначе… они… больше… черные глазные яблоки… излучающие свет… направленный на меня… мысль… (затем вдох облегчения) ох!

Н. Продолжайте.

С. Я начинаю их узнавать — они посылают образы моему уму — мысли о себе, и… формы меняются… в людей!

Н. Людей с человеческими физическими признаками?

С. Да. Ой… посмотрите! Это он!» (Там же, с. 42–43).

Тут наша молоденькая душа узнает своего бывшего мужа, и все ее волнения пропадают. О глазах же Ньютон впоследствии расспросит значительно более старую и продвинутую душу. Одного из воплощенных на Земле Наставников.

«Н. Как вы выглядите в Мире Душ?

С. Как ярко светящийся сгусток света. <…>

Н. Теперь давайте вернемся к энергетическим проявлениям душ. Почему души иногда предстают друг перед другом как сияния с двумя черными зияющими пустотами для глаз, не демонстрируя при этом человеческие формы? Это вызывает у меня ассоциации с привидениями.

С. (смеется) Вот откуда появились на Земле легенды о привидениях — из этих воспоминаний! Масса нашей энергии не однородна. Глаза, о которых вы говорите, представляют собой более сконцентрированную силу мысли.

Н. Ну, мифы о привидениях, может быть, не столь фантастичны, однако эти черные впадины глаз, должно быть, представляют собой важное проявление их энергии.

С. Это не только глаза… они — окна в наши старые тела… и во все имевшие в прошлом место физические проявления, расширения нашего Я. Эта чернота является… концентрацией нашего присутствия. Мы общаемся, поглощая энергетическое присутствие друг друга» (Там же, с. 205–206).

Видение себя сгустками яркого света — основной способ, каким пациенты Ньютона описывают души. Та молодая душа, что увидела своего мужа, бросается после этого в объятия своей мамы. Ньютон пытается понять, как это делают души.

«С. (едва слышно) Мы… мы просто держим друг друга… так хорошо быть снова с ней…

Н. Как вам удается держать друг друга без тел?

С. (слегка раздраженно) Мы окружаем друг друга светом, конечно же.

Н. Расскажите мне, как это происходит у душ?

С. Словно укутываешься ярким светлым покровом любви» (Там же, с. 44).

Если задуматься об этих словах, отстраняясь от собственных телесных действий, то можно обнаружить, что мы делаем при душевном общении нечто именно такое же. Вот почему я говорю о том, что в описаниях Ньютона, безусловно, присутствует некое ядро соответствия моим представлениям о душе, и доверяю им.

Немаловажная черта или свойство душ — это то, что они могут не только принимать любой облик — мужской или женский, но и воплощаться в любые тела, хотя часто имеют предпочтения.

«Мне неоднократно говорили, что душа сама по себе является андрогинной (двуполой), и в том же духе высказывались мои пациенты, сообщая, что пол является немаловажным фактором. Я узнал, что все души могут и на самом деле принимают попеременно то мужской, то женский ментальный облик по отношению к тем или иным существам — как различные личностные формы» (Там же, с. 47).

Для меня здесь важно лишь то, что душа сама по себе беспола, и рождение новых душ идет не половым путем, а, как описывает Ньютон, творением, подобным собиранию из неких первоэлементов. В зависимости от набора этих качеств, душа впоследствии и ощущает в каком теле и в каких условиях ей легче всего решать свои задачи. А качества эти и есть то, что определяет задачи.

Соответственно, это «душевное устройство» может быть нарушено, тогда оно подвергается своеобразному ремонту.

«Н. Если бы этот ваш друг так и не понял бы урок и продолжил бы водиться с людьми, которые совершают порочные действия, могли бы его уничтожить как душу в Мире Душ?

С. (долгая пауза) Нельзя полностью уничтожить энергию… но она может быть переработана… негативность, с которой не удается справиться… во многих жизнях… может быть исправлена.

Н. Как?

С. (неопределенно)…Не путем разрушения… а перестройки…» (Там же, с. 65).

Перестройка эта, по существу своему, оказывается очищением. И именно его и ведут души жизнь за жизнью воплощаясь, а потом, проводя огромное время в исследовании того, как жили на Земле. Но это уже рассказ об Ученичестве душ.

Глава 6. Учеба и самопознание

Другая наиважнейшая черта души, если следовать за Майклом Ньютоном, это учеба ради самопознания. Эта мысль звучит у него четко и недвусмысленно на протяжении всей книги.

Впервые же она появляется при рассказе про те души, которые портят себя преступными деяниями и нуждаются в исправлении. Способом исправления для душ является очищение.

«Большинство сбившихся с пути душ в состоянии решить проблемы своего собственного загрязнения. Цена, которую мы платим за наши проступки, и вознаграждение, которое мы получаем за хорошее поведение, вращаются вокруг законов кармы. Преступники, причиняющие вред другим людям, должны будут расплачиваться тем, что выступят в качестве будущих жертв в кармическом цикле воздаяния. <…>

Некоторые люди, которые верят в реинкарнацию, полагают, что если негативно настроенные души не извлекают никаких уроков в течение определенного количества жизней, они будут уничтожены и заменены более доброжелательными душами. Мои Субъекты отрицают это предположение.

Не существует заранее разработанного и установленного для всех душ пути или способа самопознания» (Ньютон. Путешествия, с. 66–67).

Если быть кратким, то жизнь души строится так. От рождения она получает определенный набор качеств, которые можно считать способностями. Но наличие способностей у молодого, а значит, еще маленького существа означает и одновременную нехватку чего-то другого. Если одного больше, другого не хватает.

На научном языке это было бы названо какими-нибудь первоэлементами. Но это не верно, потому что стягивает разговор о душах в рамки механической картины мира. Лучше говорить о качествах, потому что души получают изначально именно то, что мы и считаем впоследствии душевными качествами. А именно доброту, терпение, заботу, яростность, трусливость, жажду приключений… и так далее. Набор качеств или свойств души настолько велик, что молодая душа не может вместить в себя все сразу и в полном наборе.

К тому же, у нее все качества неуравновешены, из-за чего такая душа ощущается нецельной, рваной в своих проявлениях и постоянно мечущейся из крайности в крайность своих свойств. Вот чтобы обрести цельность и покой, души и должны, с одной стороны, познать себя, а с другой, упорядочить и привести в ровное состояние свои свойства. Это очень долгая работа, занимающая тысячи и тысячи лет.

При этом лучшим способом упорядочивания и целительства является помещение себя в те среды, которые будут выманивать из тебя твои скрытые недостатки и наказывать за них, тем самым заставляя задуматься о себе и что-то в себе менять. Вот ради этого души и воплощаются раз за разом на Земле и в других мирах.

Но, чтобы воплотиться с предельной пользой, необходимо сделать две вещи: понять себя и подобрать наиболее подходящие условия для проработки своих недостатков. Пониманию себя посвящено время между воплощениями. Душа долго созерцает воспоминания о прошлой жизни и определяет, с чем ей в первую очередь следует работать. В этом ей помогают более продвинутые души.

Как только главный недостаток определяется, из него делается задача. А под задачу подбираются наиболее подходящие тело и окружающие условия. Условия эти, прежде всего, связаны с теми людьми, с которыми душа окажется в общении на земле. Чаще всего задача эта оказывается совместной сразу для нескольких душ, поэтому они воплощаются вместе и потом оказываются близки друг другу. Каждая при этом работает над своей задачей, которые сливаются какими-то частями.

Жизнь прорабатывается заранее и очень подробно, но при этом за душой всегда сохраняется право выбора в каких-то решающих точках своей судьбы. Поэтому урок может быть извлечен разный. А чтобы он в любом случае был извлечен не умом, а самим естеством души, перед воплощением души заключают договор забвения.

«П. Почему, по-вашему, вы не помните о своей жизни в теле Росса Фелдона?

С. Когда мы выбираем тело и разрабатываем план перед возвращением на Землю, мы заключаем соглашение со своими Гидами-консультантами.

Н. Соглашение о чем?

С. Мы договариваемся… не помнить… другие жизни.

Н. Почему?

С. Учиться с нуля лучше, чем знать заранее, что может случиться с нами из-за старых свершений» <…>

«Н. И все же, не думаете ли вы, что полное беспамятство, поражающее нас на Земле относительно нашей вечной духовной жизни, необходимо для прогресса?

С. Обычно да, но мы не полностью отключены. Бывают какие-то проблески или прорывы во снах… в кризисные периоды жизни… люди получают, когда это необходимо, внутреннее знание о том, в каком направлении двигаться» (Там же, с. 83).

Ньютон рассказывает о том, как идет учеба в том мире, довольно подробно, расписывая и учебные классы, и семейки, собранные по схожести в решаемых задачах, и переходы по уровням готовности, и даже библиотеки, где хранятся «Книги жизни».

Я опускаю все эти детали, потому что они проверке не поддаются. А проверить все это я могу, лишь обнаруживая соответствия с тем, что вижу в собственной жизни. Да и не имеет все это значения, пока я здесь. Либо его нет, либо оно есть, и я с неизбежностью вспомню все сам, когда вернусь туда. Значение же для меня имеет лишь то, что позволит мне извлечь наилучший урок из своей жизни. И вот эта моя потребность является для меня ключом к тому, что пишет Ньютон.

Даже если он все придумал, я всегда могу посчитать его книгу философским рассуждением, рождающимся из того же допущения, что и у меня. А именно: если я хочу жить после смерти тела, то я вынужден исходить из того, что нечто во мне, часть меня переживет эту смерть. В соответствии со своим воспитанием и обычаем моего народа, я считаю эту часть душой. Но как только я избираю жить, зная о том, что во мне есть душа и я и буду жить в ней после ухода из тела, у меня возникают вопросы и последовательные предположения.

Если я душа, то зачем я пришел на эту Землю? Ньютон отвечает: учиться, и я принимаю этот ответ, потому что он давно живет во мне, как мое собственное предположение. Я пришел не как слепое и механическое движение материи, а осознанно и намеренно, даже если это было осознавание и намерение существа более высокого, чем я. Но в любом случае, я либо сам вселился в это тело, либо меня в него поместили. И тогда у моего воплощения есть цель.

Познать себя и достичь какого-то иного качества — это вполне может быть моей задачей, разбивающейся на более мелкие подзадачи. Зачем все это? А вот этот вопрос я могу себе позволить отложить, потому что однажды смогу на него ответить, а не строить предположения. Однажды, когда дорасту до понимания, которое приходит по мере самопознания. В любом случае, личинке трудно говорить о целях бабочки.

Далее, из предположения о самопознании и очищении через обучение выстраиваются шаги воплощения этих задач. Цель всегда определяет способы ее достижения. Она их диктует, раскладывая на все более мелкие шажки и приемы. Я наблюдаю за тем, что рисует Ньютон, и не вижу противоречий с тем, как я сам решал бы эту задачу. Если исходное допущение его рассуждений верно, то я доверяю нарисованной им картине. И я сам, и те люди, у которых я учился самопознанию, выстраивали нечто очень близкое к ней.

Поэтому есть смысл дополнить создаваемый им образ еще несколькими штрихами.

«Обучение начинается одновременно с нашим рождением как душ и затем ускоряется вместе с получением первого задания на физическом плане. С каждым воплощением мы растем в своем понимании, хотя в определенных жизнях мы можем откатываться назад и затем снова восстанавливать свое положение и двигаться дальше. Тем не менее, если душой уже достигнут определенный духовный уровень, он, как правило, не теряется» (Там же, с. 122).

Наставники ведут молодежь из жизни в жизнь, очень плотно присутствуя в их сознании, так сказать. Главное в них — забота и утонченное исследование того, что можно превратить в учебную задачу.

«Все Гиды испытывают сострадание к своим ученикам, но подходы к обучению могут быть разными. Я заметил, что какие-то Гиды постоянно помогают своим ученикам на Земле, в то время как другие требуют от своих подопечных прорабатывать уроки, почти не оказывая им видимой поддержки. Зрелость души, конечно, является важным фактором. Определенно, продвинутые ученики получают меньше помощи, чем новички» (Там же, с. 132).

Что касается Наставников, то ограничусь лишь одним свидетельством:

«Н. Что объединяет всех Гидов, имеющих различные подходы к обучению?

С. Они не были бы учителями, если бы они не любили учить и не хотели бы помочь нам достичь их уровня и тоже стать учителями.

Н. Объясните мне, почему ту или иную душу выбирают на роль Гида. Возьмите типичного Гида и расскажите мне, какими качествами обладает эта продвинутая душа.

С. Она должна быть сострадательной, но не слишком снисходительной. Она не склонна осуждать вас и не принуждает подражать ей. Она не ограничивает вас и не навязывает вам свои ценности.

Н. Хорошо, это то, что Гиды не делают. Если они не ограничивают души чрезмерным контролем, то что важного они делают, с вашей точки зрения?

С. О… они формируют боевой дух в своих группах и прививают уверенность — мы все знаем, что они сами прошли через многое. Нас принимают такими, какие мы есть — как индивидуальности, имеющие право на свои собственные ошибки.

Н. Я заметил, что души очень преданны своим Гидам.

С. Именно так, потому что они (Гиды) никогда не отказываются от них.

Н. Какое самое важное качество, по-вашему, присуще каждому Гиду?

С. (без колебания) Способность побуждать души и вселять в них мужество» (Там же, с. 134–135).

Я мог бы еще долго рассказывать о психологии Майкла Ньютона. Но, похоже, основное, что нужно для моего исследования, я так или иначе получил, а остальное стоит прочитать самим, если это еще не сделано. Я же завершу рассказ одной мыслью, которая полностью совпадает с моим пониманием главных шагов самопознания: познать себя как тело, как сознание и дойти до познания себя как души.

«В течение жизни, особенно в периоды большого стресса, большинство людей чувствует некое присутствие, которое предостерегает их от чего-то. Мы, может быть, не в состоянии описать эту силу, но она, тем не менее, существует.

Постижение своей души — это первая ступенька на пути обретения нашей высшей силы» (Там же, с. 145).

Что можно сказать в завершение этого рассказа? Наша жизнь не случайна и не случайно складывается так, как сложилась. Когда-то мы сами выбрали ее как наилучший способ задать себе задачу, и нечего пенять на обстоятельства или противодействие других людей. Русские судьбы не ведают. Если ты хочешь познать себя как душу, то должен принять, что ты и был той судьбой, с которой ты сейчас пытаешься бороться.

Бороться, может быть, и надо, но надо и принять свою судьбу и свою жизнь как прекрасное воплощение задачи, позволяющей тебе познать себя. Все, что происходит с тобой, — это лишь повод задать себе вопрос: что это позволяет мне понять в самом себе? Отсюда лишь считанные шаги до ответа на вопрос: зачем я пришел?

Глава 7. Что-то тут не так! Кэннон

Описание Мира Душ, созданное Ньютоном, чрезвычайно убедительно. И даже если временами непроизвольно начинаешь ощущать какие-то сомнения, скажем, из-за чрезмерной технократичености и технологичности его мира, уж очень похожего на мир русских контактеров, сам способ изложения снимает эти сомнения. Уж очень точно он передает то, как ведут себя люди под гипнозом, — это буквальная стенограмма. Очень умно ведет беседу и высказывает собственные сомнения. Нет, Ньютону хочется верить!

Но верить ему надо беспредельно, потому что созданное им описание действительного мира, если его принять, заставит поменять всю жизнь. А это большое решение и большая работа! Поэтому разум цепляется за любые слабости его рассказа, чтобы убедиться, что это решение не будет ошибочным. Тем не менее, как я уже говорил, пока читаешь Ньютона, все выглядит чрезвычайно убедительным и настолько внутренне непротиворечивым, что непроизвольно начинаешь сам за него объяснять сомнительные места независящими от него обстоятельствами.

Настоящие сомнения приходят, когда сравниваешь его Мир Душ с теми мирами, что рисуют другие, кстати, довольно многочисленные, гипнологи-регрессионисты. К примеру, Долорес Кэннон, написавшая чрезвычайно сходную с книгой Ньютона работу, переведенную на русский как: «Между жизнью и смертью. Что ждет нас по ту сторону?» (В оригинале вместо последнего вопроса было: «Беседы с Духом»).

Долорес родилась в 1931 году. Так что сейчас она уже бабушка. С понятием реинкарнации она, если ей верить, впервые столкнулась еще в 1968 году, «когда ее муж, гипнотизер-любитель, работавший в то время с одной женщиной, которую он погружал в состояние регрессивного гипноза, неожиданно стал получать от нее сведения о ее прошлой жизни» (Кэннон, с. 363). А с 1979 года она занималась гипнозом сама и собирала свидетельства о жизни после смерти от множества добровольцев.

Таким образом, ее книга по сути очень похожа на то, что пишет Майкл Ньютон. Причем, надо прямо сказать, таланта у нее меньше, и похожа ее книга, как плохая копия на оригинал. Она точно так же почему-то называет всех, с кем ведет работу, словом «субъект», точно так же приводит записи бесед, перемежая их своими размышлениями. Однако, и размышления ее не так глубоки, а уж беседы и вовсе напоминают о не слишком далекой семидесятилетней матроне, которая дорвалась до того, чтобы поучить молодежь вечному, духовному и правилам хорошего тона…

В общем, полное ощущение, что передо мной вторичная поделка, написанная в ставшем после Ньютона модным ключе. Вот только сам Ньютон пишет в «Предназначении души», что его первая книга была опубликована в 1994 году, а на книге Долорес Кэннон стоит копирайт 1993 года! Иными словами, они писали свои книги почти одновременно. Как и одновременно собирали свои наблюдения в течение восьмидесятых. И Долорес даже обогнала Ньютона. Она полностью независима в своих образах, если верить свидетельству об авторских правах.

Значит, их записи совершенно самостоятельны и должны либо полностью подтверждать друг друга, либо опровергать. Но если свидетельства под гипнозом являются действительно свидетельствами, то, несмотря на легкие искажения, вносимые культурой пациентов, в основных понятиях должно быть полное совпадение. Ведь опрос они вели все тех же американцев, приходивших к ним в случайном порядке. При этом выборки сделаны ими достаточно представительными — по нескольку сотен человек, как они утверждают.

Детали могут отличаться, но устройство миров должно быть одинаковым. А оно разное!

Из главного одинаковым оказалось лишь то, про что я в прошлой главе говорил как про самые естественные предположения разума, если я избираю верить, что после смерти буду жить как душа. Тогда у меня возникают вопросы: а зачем бы мне могло понадобиться узнать, как душа приходит в человеческое тело? Не иначе, как затем, чтобы что-то обрести через это, например, проверить себя, проверить то, как я развиваюсь и учусь. А это значит, что в промежутке между жизнями души должны учиться и исследовать то, как использовали время воплощения. Иначе говоря, там, в Мире Душ должна действовать какая-то Небесная школа.

Вот это действительно оказывается общим у обоих провидцев. Как и самые разумные объяснения того, почему мы теряем память, воплотившись, и как мы выбираем условия воплощения для каждой новой задачи. Повторяется у них и однозначное понимание в качестве главной задачи души необходимости самопознания.

Что касается Небесного обучения, то тут у Долорес выскакивает махровый американский прагматизм:

«Лично я нахожу мысль о том, что человек должен покоиться в могиле вплоть до Судного дня, дня своего воскрешения, совершенно неприемлемой и даже отталкивающей. Да и перспектива вечно парить над землей, восседая на облаке с арфой в руках, меня тоже не особенно прельщает. Во всяком случае, я иначе представляю себе рай. Думаю, что мне бы это быстро наскучило.

Вероятно, именно поэтому я нахожу концепцию существования небесных школ более привлекательной. Такое представление созвучно моему ненасытному любопытству и постоянной тяге к знаниям» (Кэннон, с. 59).

Честно признаюсь, и моей тоже. Но при чем здесь привлекательность, если речь идет о свидетельствах?! Если Кэннон действительно гипнотизер, то она прекрасно знает то, что говорил о гипнозе Ньютон: пациент не может врать под гипнозом. На его слова и образы могут накладываться искажения, идущие из его культуры, но сам он осознает их не как ложь. Самое большее, что он может об этом сказать: у меня нет другого способа выразить свою мысль!

Иначе говоря, эти свидетельства почти абсолютны для наших земных возможностей получать истинные образы, и ты не можешь их не принимать как действительные свидетельства. Правда, это свидетельства абсолютно истинны не в отношении мира, а в отношении представлений о мире того человека, который их высказал. Иначе говоря, ты не можешь быть уверен, что мир таков, зато совершенно неоспоримо то, что сказавший это человек, именно так и видит мир.

Это значит, что если переданный им образ и ложен, то только потому, что человека убедили в том, что он истинен, даже больше, его убедили, что он видит перед собой действительность. А еще точнее, ему подсунули что-то так, что его чувства признали это действительностью.

Как вы понимаете, это не исключает возможности подтасовки, обмана, но уже со стороны тех сил, с которыми умерший столкнулся по выходе из тела. Если верить христианским мыслителям, там, за той чертой, нас ждут вовсе не ангелы божьи или не только ангелы, а как раз наоборот, слуги князя лжи. И тогда нам вполне могли подсунуть то, к чему склонялась наша душа, например, «концепцию небесных школ».

Что делать исследователю, если он учитывает возможность подобного обмана? Быть предельно внимательным к описаниям и охватывать как можно более широкий круг испытуемых. Очень трудно себе представить, что кто-то произведет массовый обман сотен душ только затем, чтобы привести их потом к одному и тому же гипнотизеру. Но если читать книги Ньютона или Кэннон, то складывается впечатление, что к Ньютону шли люди, которые согласованно рассказывали об одном устройстве Мира душ, а к ней те, кому подсунули иную иллюзию!

Как это понимать? Может быть, к каждому из таких писучих гипнотизеров, чьи книги могут стать бестселлерами и широко разойтись по миру, был приставлен свой ангел-искуситель, который вел к нему только тех, кто был обработан одинаково? Я не хочу описывать все эти разночтения, потому что их множество, и они накапливаются по мере разворачивания повествования. Проведите сравнение обеих книг сами, они обе доступны. Впрочем, можно сравнить рассказы Ньютона с любой другой книгой о жизни между жизнями. Все они рисуют очень похожие, и одновременно поразительно разные миры! Поэтому я не провожу текстовое сличение, я сразу задаюсь вопросами.

И первый, что выскакивает у меня: если создание двух разных картин Мира душ было задумкой какого-то потустороннего шутника, почему он не согласовал те представления, что вкладывал в умы «свидетелей»? Ведь противоречия очевидны, значит, на них обратят внимание. И тогда обман не получится. Ведь об одном и том же нельзя свидетельствовать по-разному.

Правда, сами Ньютон и Кэннон могли держать в руках один хвост, а другая хобот слона и говорить лишь по видимости несовместимые вещи. Но как к ним пришли сотни людей, которые тоже держали только что-то одно? Как им подобрали только тех свидетелей, которые видят так же, как и они?

Если это не небесная диверсия, то сделать такое могли только сами авторы. Либо кто-то из них придумал то, что написал, либо их сознание каким-то образом вкладывало образы в сознание тех, с кем они беседовали.

Я даже готов принять то, что какой-то потусторонний шутник существует и намеренно вносит искажения в наши представления о загробном мире. Возможно, он это сделал, чтобы опорочить кого-то из действительных провидцев. А может даже, чтобы опорочить и сделать постыдным сам интерес к этим явлениям. Мне все равно. Мне это не важно, потому что никак не отменяет самого исследования. И даже более того, лишний раз напоминает: будьте осторожны и бдительны, проверяйте и перепроверяйте все то, что манит и влечет в неведомое.

Поэтому я намерен спокойно идти дальше путем, проложенным Сократом и Платоном, путем анамнезиса или припоминания: по тому, что я вижу вокруг себя и в себе, я могу припомнить то, что видела моя душа там. Но для этого надо как можно больше очистить себя от лишнего и научиться жить жизнью души еще при жизни тела…

Глава 8. Путешествия вне тела. Монро

Последним из американских открывателей новых путей я хочу рассказать о Роберте Монро.

Монро был создателем самого яркого учения, воплотившегося в целый институт, который начал работать с 1971 года и обучил тысячи людей выходить из своего физического тела и путешествовать в теле тонком. Может быть, путешествовать душами… Очень мало людей на этой планете оказали такое воздействие на изменение наших представлений о жизни после смерти тела. Даже те, кто, подобно ему, совершали «астральные путешествия», не смогли сделать ничего близкого к тому, что совершил Монро в битве со страхом смерти.

Думаю, имя этого человека должно быть навечно занесено в разряд величайших героев человечества. И мне тем более хочется это сказать, что я намерен очень жестко извлекать уроки именно из его ошибок. Именно потому и намерен, что уж если учиться, то на уроках настоящего учителя.

Монро ушел в 1995 году, и как пишут его последователи из института его имени: «Институт будет продолжать развивать его взгляды Здесь, опираясь на руководство Роберта Монро Оттуда» (Монро. Окончательное, с. 284).

Это означает, что он не умер, а сумел сохранить жизнь в ином теле. Именно в ином теле, потому что сам Монро, подобно Моуди, не шибко хотел вдаваться в вопрос: душа или не душа то, в чем он выходит из тела. Чаще всего о душе он говорит со знаком вопроса. Примерно так:

«В большинстве случаев я сознательно достигал внетелесного состояния, а затем передавал право действовать своей полной личности (душе?)» (Монро. Путешествия, с. 9).

«Сверхразум (душа?) оказывается сильнее и чаще всего принимает решение самостоятельно» (Там же, с. 87).

«В тот же миг возникает потрясающий разум (душу?) взаимообмен электронами» (Там же, с. 217).

«Что произойдет, если я передам процесс принятия решений своей полной личности (душе?)» (Монро. Далекие, с. 17).

Правда, есть и вот такие маловразумительные «отчеты» прошедших обучение в Институте Монро, контактеров:

«Я чувствую себя так, словно меня вернули в прошлое. Ощущаю бомбардировку частицами… материи… даже вижу, как летят частицы. Некоторые сливающиеся частицы превращаются в действующий механизм. Думаю, единственное, с чем это можно сравнить — компьютер.

Когда произошло такое слияние частиц, они начали общаться друг с другом с помощью тепла и света, той энергии, которую они излучали. И однажды они поняли, что общаются друг с другом, пытаются общаться на одном уровне. Таких сгустков было много. Они захотели узнать, что могут делать с этим общением — насколько далеко удастся зайти, далеко ли они смогут расширяться, видеть, думать. Они создали Землю, буквально выстроили Землю. Они отняли частицы от себя, экспериментировали с животными и людьми.

Они осознали, что такое число, поняли, что из одного может получиться многое. Одно из таких существ могло обладать тысячей людей, стать их частью, рассеяться повсюду. Но со временем они создали разум, мыслящие машины, которые были лучше, и вскоре изначальный разум должен был погибнуть, самоуничтожиться. Они не вечные, они живут долгие тысячелетия, но не бессмертные.

Судя по всему, наши души стали улучшенной моделью оригинала, и оригинал уничтожил себя. <…>

Душа стала его результатом. Душа возникла благодаря слиянию этих частиц. Частицы были слившейся воедино материей. Там был и дух. Он был, он существовал тысячи, долгие тысячи лет, а потом уничтожил себя, но перед гибелью заново сотворил то, что стало лучше. Он знал, что ему предстоит погибнуть. Он собирался уничтожить себя и создал тот дух, с которым я сейчас общаюсь. В определенном смысле, и то и другое можно назвать духом, сверхразумом, но твоя душа может отличаться от моей» (Там же, с. 77–78).

Вот такое смутное пророчество Вёльвы или кто там еще пророчествовал мутно… Можно сразу отбросить как бред. А можно не отбрасывать… Можно попробовать разобраться. Впрочем, сам Монро во второй книге будет коренным образом противоречить этому свидетельству, рассказывая, что души были сотворены для извлечения «хмеля чувств». И таких отрицаний собственных контактерских откровений у него хватает.

Но поскольку я занят лишь определением понятия «душа», мне до его противоречий нет дела, и занимает меня лишь вопрос: что же такое душа для Роберта Монро? Если учесть, что во всех книгах Монро слово «душа» встречается всего по нескольку раз, то становится понятным, что следующее высказывание из первой книги является самым полным определением души, сделанным Робертом Монро при описании «Второго состояния мышления»:

«Со временем осознающий разум начинает воздействовать на эту бессистемную, лишенную логики (на первых взгляд) массу, вносит в нее упорядоченность и объективность восприятия. Вначале такая задача выглядит невозможной, но на поздних стадиях осознающий разум вступает с этой массой в некие симбиотические отношения. Обстоятельства лишь изредка становятся совершенно неуправляемыми, но это не означает, что во Втором Состоянии осознающий разум получает полную власть — скорее, он просто играет сдерживающую роль по отношению к подлинному хозяину, побуждающей силе.

Что же является этим хозяином? Назовем это Сверхразумом, душой, высшим «я» — выбор того либо другого понятия не имеет особого значения.

Важно понимать, что осознающий разум машинально, безоговорочно откликается на приказы своего хозяина» (Монро. Путешествия, с. 203).

Как вы понимаете, в рамках такого расплывчатого определения могут уживаться самые разнообразные явления.

Прежде чем приступить к исследованию, надо сказать еще одну, наверное, ожидаемую вещь. И миры, которые рисует Монро, описывая те места, в которых побывал в своем «астральном теле», в чем-то совпадают с мирами Ньютона, а в чем-то разительно противоречат им. Повторяемость деталей может быть признаком истины, а может и признаком того, что родилась новая мифология, соответствующая наукообразному мышлению современного человечества. С повторяющимся мы почти ничего не можем сделать, потому что его надо либо брать на веру, либо изучать вне тела.

А вот то, что различается, дает вполне определенную возможность понять, как вкрадываются в отчеты «очевидцев» искажения. Точнее, как вносятся в них мышлением. Это уже само по себе ценно, потому что отбрасывание заведомо ошибочного приближает к истине. Это был бы ценный урок. И я готов к нему.

Однако в отношении Монро для меня все оказалось совсем не так просто, как с другими. Мое исследование развивалось по плану, начертанному в каком-то смысле умом одного из величайших прозорливцев человечества — Великого Данта. Я намеревался двигаться по спиралям, опускаясь к самому источнику понятий, который должен быть где-то в древности. И я проходил круг за кругом, пока снова не поднялся к поверхности и не описал то, что является самыми современными взглядами на душу.

А затем меня ждал, быть может, самый красивый путь в древность: через европейскую мистику прошлых веков, через мистику христианскую — Фому Аквинского, Тертулиана, Блаженного Августина, Оригена, через неоплатоников к Аристотелю, Платону, Сократу Затем Древний Вавилон, Египет, первобытный анимизм, в конце концов, русские народные представления…

Это следующая половина книги, и какая красивая половина!

Но Монро рассказывает о том, как он выходит из тела в своем втором теле. И как он в нем путешествует. В сущности, достоверная часть его рассказов совпадает с рассказами Сильвана Мульдона, записанными в начале двадцатого века. Но и тот и другой вызывают доверие. И не просто вызывают.

Дело в том, что меня тоже учили выходить из тела, и я выходил. Я выходил не так легко, как Монро, и всего несколько раз, но я выходил. Не во время болезни, и не при клинической смерти. Просто осознанно брал и выходил. И если честно, я затеял все это исследование души именно после того, как обрел этот опыт. И для того, чтобы найти язык, которым весть о такой возможности можно донести до современного человека.

Мне почему-то очень важно донести эту весть… Как и Монро, наверное.

Если смотреть на все это с другой вершины, чем та, что правит моей жизнью, то после первого же раза я должен был бы бросить все, и просто отдаться подобным полетам, как сделал это Монро. Но сделал я как раз обратное. Я вообще перестал это делать. Почему? Есть откровения, после которых нельзя спешить, нельзя действовать. Надо созерцать. А есть такие, после которых больше нельзя философствовать, надо сражаться или исследовать. Вот было в моей жизни озарение, после этого я бросил все и начал писать философские книги, чтобы было чем исследовать. И вот пришло, словно накопилось какое-то качество, и дальше любое писательство будет ложью…

Почему я не стал множить свои выходы из тела? Потому что эти полеты с философской точки зрения бессмысленны. Для того, чтобы заработала мысль, достаточно одного выхода. Достаточно один раз понять, что это есть и возможно. После этого стоит остановиться и задуматься. О чем?

В следующих главах я покажу, как сильно мышление Монро искажало то, что он видел и о чем пытался рассказать. В том, как он действовал, была для меня какая-то детская жажда действия и игры. Думать? Думать будем потом…

Это «потом» слишком долго правило человечеством. А почему не сразу, почему не прежде, чем действовать? Можно посчитать, что Монро избрал быть американцем, потому что там ему легче всего было собрать средства на создание своего института для исследования выходов из тела. Да, он его создал, но мне кажется, в немалой степени он избрал быть американцем именно потому, что там можно сначала действовать. Молодая нация, молодой дух…

Очевидно, Россия гораздо древнее, чем нам оставили считать. Нас лишили изрядной части своей предыдущей культуры, и все же большие народы быстро не рождаются. Если учесть, сколько нас вырезали, нами прожита очень большая история. Не зря же мы истинное знание до сих пор называем ведами.

И я сейчас чувствую на себе этот груз как ответственность перед теми, кто сумел создать великую русскую культуру. Все эти философские метания, которыми Россия век назад поразила мир, не случайны, они признак определенной изощренности ума, ищущего ответы на вопросы, которые даже не приходят на ум многим другим народам.

И суть этих поисков в том, чтобы предусмотреть то, что развалит быстро достигнутую победу.

Предусмотреть всего не удастся. Но и бросаться в неведомое, очертя голову и не думая о последствиях, тоже не верно. Уж подумать-то мне ничто не мешает. Я мог бы начать свои исследования прямо с того раза, когда проснулся в собственном теле лицом к затылку. Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, лежал в теле, которое смотрело вверх… На всякий случай я не прекратил тогда своих усилий, и просто вышел однажды из тела, поднявшись к потолку. Сделал и несколько других упражнений, подтверждающих: смерть физического тела не есть моя смерть, поскольку я могу жить вне тела. Потом долгие годы вел семинары, на которых показывал и исследовал все, что могло убедить в этом людей.

Если вопрос о душе стоит как вопрос о том, останусь ли я жить после смерти этого моего тела, то он для меня решен. Жить я останусь. Если только и это тело не смертно… Но это если вопрос о душе стоит лишь как вопрос о возможности пережить тело.

А если это вопрос самопознания?

Я хочу познать себя. Написание вполне академической книги о душе мне совсем не нужно. Я же не пишу докторскую диссертацию. Я хочу понять, что такое душа. И вот я налетаю на то, что самая современная точка зрения на этот предмет утверждает: душа — это тело, в котором мы можем себя осознать, когда покидаем физическое тело при смерти или при усилии. И если бы это были лишь утверждения теоретиков, я бы продолжил свое описание души, собирая его черты из всего, что создано человечеством.

Но авторы, а их все больше, утверждают, что это не слова. Они обучают, как выходить из тела! И я сегодня ночью почувствовал, что время снова пришло. Пора возобновлять прикладные исследования. Я настроился и вышел из тела еще раз. Это был недолгий выход, потому что я забыл быстро отлететь подальше от тела, да еще и вспомнил о нем сразу же, проверяя, что там у него с глазами. И меня тут же затянуло обратно.

А я и рад, что это быстро оборвалось. Это было нужно лишь для того, чтобы получить еще одну метку пути: все верно, здесь возможно прикладное исследование.

И я обрываю свою книгу на этом пике. Дальше простое собирание свидетельств и мнений бессмысленно. Почему?

Потому что они ничего не дают для выхода из тела. Для этого у меня все есть. И если я хочу бессмертия, мне будет достаточно просто все отбросить, и начать безоглядно путешествовать в своем Втором теле, как его называет Монро. Но путешествия будут и так! Они неизбежны в свое время и противоестественны раньше времени. Они — просто сбегание от задачи, ради которой ты воплощался.

Да и мало мне этого! Даже обнаружение себя духом, который свободно витает в космических пространствах, никак не отнимает задачи или возможности самопознания. Кстати, и Монро все время поминает самопознание. И если самопознание продолжается, то меня по-прежнему интересует, что такое моя душа.

Но я не могу дальше просто переписывать то, что говорили о ней те, кто не бывал вне тел. Теперь мое исследование должно принципиально измениться. Теперь, раз мне предоставлена такая возможность, я должен собрать достаточное количество своих и чужих свидетельств о пребывании во втором теле и потом проверить их с помощью того, что люди говорили о душе.

Смысл моего поиска в том, чтобы понять: когда я выхожу из тела и прихожу к кому-то из людей, говорящему: вот явилась мне душа… — сам я ощущаю себя душой или же телом, имеющим душу? Там, в этом втором теле, я еще способен чувствовать душевные движения? Или же там любые мои движения есть движения души? Ведь когда я вылетал, то ощущал себя в этом состоянии в точности тем же самым, как и обычно. Словно бы ничего не менялось, разве что восприятие изрядно слабее вначале.

Не значит ли это, что и ощущения вроде тех, что душа сжимается или поет от радости, там сохранятся как бы внутри этого второго тела. Или же я буду радоваться всем телом?

Именно для того, чтобы знать, какие вопросы задавать себе и на что обращать внимание, я все же пройду весь тот путь, который намечал себе, до завершения. Но это будет уже в другой книге, к которой я приступлю лишь тогда, когда накоплю объем самонаблюдений вне тела.

Сейчас же я намерен извлечь урок из того, что уже сделано. И это, вполне естественно, будет урок очищения.

Я начну с Роберта Монро и на его примере постараюсь описать слой за слоем те помехи, что накладывались на наше восприятие культурой. На восприятие души, если задуматься.

Думаю, что потом мне придется продолжить школу очищения, потому что ее уроки важнее даже, чем вылеты или видения. Какой смысл тратить жизнь на то, чтобы бесконечно смотреть разнообразные галлюцинации одного и того же сумасшествия, к тому же сбегая из того мира, в который сам же себя и направил?! Если мы хотим действительно познавать себя, уроки надо извлекать быстрее и полноценнее, чем мы умеем. На то, чтобы обучиться этому, стоит не пожалеть времени.

УРОКИ ОЧИЩЕНИЯ