Может быть, я бы не пошёл сюда. Но, кажется, это единственное место, где можно легко пересечь границу.
Рюкзак за спиной кажется тяжелее с каждой минутой. Мечи пришлось упаковать: идти по горам с оружием на поясе невозможно. Огнестрел – под второй курткой, доставать долго. Но я надеюсь, что тут врагов у меня пока нет. Ничего, будут.
Зато здесь есть тропа. Причём не звериная: человеческая. Впрочем, меня это не удивляет. Меня уже ничем не удивить.
Я вижу дымок. Он вырастает будто прямо из снега, но, присмотревшись, я понимаю, что это нечто вроде землянки, только в скале. Вероятно, пещера.
Дверь деревянная, наполовину заваленная снегом. Она «встроена» прямо в снежный холм. Будто кто-то поселился внутри сугроба. Дёргаю за стальное кольцо. Дорогое кольцо: хорошее литьё, чеканка, замысловатые узоры. Дверь закрыта. Метель завывает, невозможно понять, услышан ли мой стук.
Стучу сильнее, стучу без остановки. Одновременно с этим бью в дверь ногой.
Дверь открывается неожиданно, внутрь. Моя нога находит пустоту, я чуть не проваливаюсь в проём, но восстанавливаю равновесие. За дверью – лестница.
Дверь за моей спиной закрывается, подземелье освещают неровные факельные отблески. Поворачиваюсь к хозяину. Это невысокий человек, обросший густой чёрной бородой. При таком освещении черт его лица не разобрать вовсе. Жестом он приглашает меня спуститься.
Лестница не слишком длинная. Я оказываюсь в небольшой скудно обставленной комнате. Тут есть печь, две лавки, кособокий стульчик и ветхий, но некогда дорогой и красивый стол.
Хозяин спускается за мной, показывает на стульчик у печи. Тут тепло, из печи пышет жаром.
Я разуваюсь, с моих сапог течёт вода. Затем снимаю обе куртки. Незнакомец забирает их и развешивает над печью. Вода стекает в специальный желобок, уходящий куда-то в стену.
Хозяин протягивает мне краюху хлеба и кусок вяленого мяса. Я ем, потому что голоден. Жуя, спрашиваю:
– Ты кто?
– Бурха, – говорит он.
Даже при свете непонятно, как он выглядит. Борода покрывает его щёки до самых глаз. У него очень низкий голос.
Он не спрашивает, кто я такой. Я понимаю причину.
Он ставит передо мной кружку с дымящейся жидкостью. Пью. Вкусно. Это что-то вроде мёда, я ничего подобного раньше не пробовал.
– Через границу переведёшь?
Он кивает.
– Пять монет.
– Две.
Щурится, смотрит.
– Пять.
– Две.
Я хочу, чтобы он прочитал в моих глазах безжалостность. Чтобы увидел смерть. Но он не боится.
– Пять, – говорит он твёрдо.
– Две.
Молчание.
– Иди сам, – говорит он.
Развязываю кошель. Достаю четыре монеты. Аккуратно раскладываю по столу. Хозяин смотрит на деньги, затем сгребает их волосатой лапищей. Сделка состоялась.
– Завтра пойдём. Сегодня буря, не доберёмся.
Кто-то другой мог бы и сам пойти через перевал. Погиб бы где-нибудь, а на следующий день продолжил путь. Но у меня нет второй жизни.
– Хорошо.
Дожёвываю мясо.
Чувствую, что нужно поддержать разговор. Молчание кажется неуютным.
– Много клиентов?
– Хватает.
Я не ждал другого ответа.
Он показывает рукой на деревянную скамью у стены.
– Спать будешь тут.
Киваю. Я думаю, лучшего места мне не найти.
Бурха будит меня ни свет ни заря. Я давно отвык валяться в постели, но вставать в четыре утра не слишком приятно.
– Нужно успеть, – говорит он вместо приветствия.
– Всё успеем.
Я сажусь. Спина затекла. Руки и ноги как деревянные. Рывком вскакиваю. Разминаю суставы. Бурха отскакивает в сторону: я чуть не задел его.
Я не люблю спать в одежде, но тут иначе никак. Бурха стоит в стороне.
Я собираюсь. Мечи, которые лежали на лавке рядом со мной, теперь аккуратно стоят у стены. Хмурюсь, смотрю на Бурху.
– Упали, – говорит он.
Я не проснулся, и кто-то взял моё оружие. Пусть это даже друг. Но друг может оказаться врагом. Я чересчур расслабился.
Плеть по-прежнему на поясе. Огнестрел – в петле одной из курток. Одеваюсь.
Бурха протягивает мне кружку. По запаху не похоже на вчерашний мёд, но тоже горячее.
Выпиваю. Запах трав.
– Не замёрзнешь, – говорит Бурха.
Он выходит первым. Напоследок оглядываю комнату. Под потолком висят какие-то травки. На полочке стоит банка, в которой плавает глаз, очень похожий на человеческий.
Снаружи холодно, но ветра почти нет.
– На лыжах умеешь? – спрашивает, обернувшись, Бурха.
– Нет.
Он молча идёт вперёд. Топает по снегу, как настоящий медведь. Если бы я умел ездить на лыжах, мы бы шли быстрее.
Дорога скучная. Ничего не происходит. Бурха хорошо знает тропы, по которым не нужно карабкаться наверх, но можно просто идти. Без него я бы заблудился за час.
И остался бы в снегах.
Что заставило меня переходить границу здесь? Я ведь мог и не наткнуться на хижину Бурхи.
Я знаю, кто. Я сам. Моя уверенность в себе. Потому что я – Риггер.
Бурха выползает на небольшую возвышенность.
– Перевал, – говорит он и указывает пальцем вперёд.
Всё видно, как на ладони. Перевал – это тропка между двух гор, узкая, едва заметная.
– Где граница? – спрашиваю я.
Бурха показывает куда-то в сторону.
– Там.
Бурха делает шаг вперёд, потом оборачивается.
– Драться ты умеешь.
Он не спрашивает. Он утверждает.
– Да, – говорю я.
– Самоеды могут напасть.
Я знаю, кто такие самоеды. Читал в одной из книг Цикры. Горное племя, замкнутая община. Они питаются мясом. Собственным. Убивают кого-нибудь из племени и съедают. А наутро он просыпается живым. Даже Цикра не знал, с какой целью они это делают: ради справления религиозных нужд или ради утоления голода.
– Пошли.
Бурха уже идёт вниз.
Тропка становится совсем узкой и крутой. Приходится помогать себе руками. Толстые перчатки постепенно превращаются в лохмотья. У меня есть вторая пара – как раз на такой случай.
Бурха идёт легко: он ходил тут не раз. Снег твёрдый, замёрзший, по сути, наст. По нему можно идти, не проваливаясь, если знать, куда ступать. Я стараюсь идти по следам Бурхи.
Тропа снова расширяется. Бурха останавливается и прислушивается.
– Что-то не так, – говорит он.
Я расстёгиваю куртку, моя рука сжимает рукоять дробовика. Мечи замотаны в ткань и торчат за спиной. Их не достанешь. Семихвостка болтается у бедра.
Но уже поздно, потому что на нас падает сеть.
Он берётся из ниоткуда, она тяжёлая, и мне приходится отпустить дробовик, чтобы руку не прижало к телу в неудобном положении. Под нами – тоже сеть. Мы попались, как дети.
Раздаются крики. Прямо из-под снега появляются люди в белых меховых одеждах. Их несколько десятков. Я крепко прижат сетью к тропе: нет пространства для манёвра. Люди подбегают и бьют нас деревянными дубинами – как попало, по голове, по рукам. Я не могу достать дробовик, не могу дотянуться до мечей. У меня есть два ножа, укрепленные на запястьях, но ими такую сеть не перережешь.
Мне попадают по голове, и я теряю сознание.
Голова раскалывается. Холодно, очень холодно. Руки связаны за спиной. Ноги тоже связаны. Куртку с меня не сняли. Я чувствую, как что-то твёрдое упирается мне в бок. Это ствол огнестрела. Они не обыскивали меня. Просто связали и всё. Плеть тоже со мной. Нет только рюкзака и мечей, которые были за спиной.
Я полусижу, прислонившись к камню. Справа и слева стоят два стражника с копьями. У копий – каменные наконечники. Воины одеты в белые шкуры: штаны, куртки, шапки – всё из шкур. Поднимаю глаза на одного из воинов. Он смотрит на меня. У него пустой взгляд. Ледяной.
Они не знают, что на предплечьях у меня укреплены ножи.
Передо мной – нечто вроде ледяной арены. Напротив меня, на другой стороне арены, стоит Бурха. Он не связан, но по обе стороны от него – стражники. Посередине арены – алтарь.
К алтарю идёт воин. В отличие от собратьев, он обнажён. На нём только меховая набедренная повязка. Он не чувствует холода.
Он забирается на алтарь. Тот сделан в форме полулежанки. Вслед за воином к алтарю подходит человек в чёрном одеянии. Он резко выделяется на фоне остальных. Он достаёт из складок своего балахона клинок.
Стальной клинок. Даже отсюда видно, что клинок – не простой. Он покрыт рунами. Вряд ли его выковали самоеды. Они не знают металла.
Это колдун, это явно колдун.
Он опускает клинок и начинает отпиливать воину на лежанке ногу. Бурха отворачивается, его тошнит. Я видел и более неприятные картины.
Воины испытывают экстаз. Искоса поглядываю на своих охранников. Эти не теряют бдительности, оба смотрят на меня.
Шаман отпиливает ногу чуть выше колена. С другой стороны подходит воин с факелом. Он прижигает рану. Жертва молчит.
Он не теряет сознания, этот человек на алтаре. Его лицо – маска равнодушия. Выточенная из камня.
У клинка есть зубцы. Он скребёт кость. Шаману тяжело. Он давит на рукоятку. Воины вокруг выстукивают ногами ритм. Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре. Воин на алтаре бледен. Человек с факелом – деловит. Шаман трудится. Отсюда не видно, но я думаю, что он вспотел.
Похоже на кошмарный сон, так это неестественно и нереально.
Шаман проходит кость. Дальше идёт легко.
Он откладывает меч и поднимает отпиленную конечность. Человек с факелом прижигает рану. Жертва молчит.
В нескольких метрах от алтаря – жаровня. Я никогда не видел подобной: над раскалёнными углями укреплен круглый камень.
Шаман маленьким ножом срезает с ноги мясо. Шматки мяса он передаёт человеку у жаровни. Тот бросает их на камень и поливает какой-то жидкостью. Камень раскалён: мясо начинает дымиться. Шаман передаёт свою омерзительную ношу одному из воинов и берёт с жаровни поджаренный кусок плоти. Он несёт его человеку на алтаре. Тот протягивает руку и ест собственную плоть.
Меня сейча