– Как в деревне появилась Марфа?
– Не знаю. Я тогда как раз в отъезде был. Вернулся, а она уже здесь.
– В ней есть что-нибудь необычное?
Прямее некуда.
– Ну, – он снова мнётся.
– Давай-давай.
– Она передаёт письма. За границу. Через Стирру, почтаря.
– И всё?
– Ну, всё, в общем. Живёт как живёт. Иногда мужиков меняет. Сейчас одна, но это ты и сам догадался, стражник, – он подмигивает.
Ем кашу, запиваю каким-то сладким напитком с небольшим хмельком.
– Стражник, можно спросить?..
– Давай.
– А что тебе до Марфы? Или это потому что ты с ней…
В его речи слишком много несказанных слов.
– Ничего, Лимон. Это просто не твоё дело.
Как трудно сдержать себя. Ещё несколько минут, а потом я достану нож и перережу ему горло.
Встаю, не доев.
– Невкусно? – в его голосе обида.
– Очень вкусно. Но я не люблю много есть с утра.
– Ну ладно… – он разочарован.
Выхожу на улицу. И нахожу выход из положения.
Встаю по центру дороги. Достаю клинок.
– Эй! – кричу громко. – Кто хочет поучиться обращаться с мечом, – ко мне!
И после этого медленно иду к дому Лиука.
Практически тут же подбегает невысокий крепкий парень.
– Меня, меня научи, стражник!
– И меня!
– И меня!
Через две минуты желающих набирается пятнадцать человек. У десяти находятся клинки. Я осматриваю оружие. Все клинки – одной работы. Простые, но качественные. Никаких филигранных изысков на рукоятях, но сталь добротная, слоёв достаточно, точно клинки делали для профессиональных воинов.
– А кто клинки делал? – спрашиваю я.
– Виркас-кузнец, – говорит кто-то.
– Местный?
– Да наш, тутошний.
Надо будет навестить этого деревенского мастера.
– Кто с мечами – со мной. Остальные могут посмотреть.
На заднем дворе встаю по центру.
– Посмотрим, кто чего стоит. Бить буду насмерть. Кто пройдёт экзамен, того чему-то да научу, остальные будут просто смотреть.
Если я никого не убью сейчас, я буду убивать потом.
Они набрасываются сразу, скопом. Десять человек с клинками. Первые двое не успевают остановить мой удар снизу. Одному ноги отсекает начисто, в ноге второго клинок застревает. Всё-таки непросто сражаться пилой. Увёртываюсь от двух ударов, выдёргиваю клинок и распарываю чей-то живот. Застываю с поднятым оружием.
Они кружат вокруг, но подойти не решаются. Двое корчатся на земле. Удар в живот был смертельным.
– Что ж… – опускаю клинок. – Достаточно.
Добиваю обоих раненых. Меня отпускает. Жажда крови чуть-чуть успокоилась.
– Первый! – говорю я. – Насмерть не буду, не боись.
Выходит тот, кто подходил ко мне первым, невысокий и коренастый.
Держит меч умело, будто и не работал никогда у сохи.
– Учился драться?
– Да, немного. Виркас учил чуток.
– Он всех учил, – добавляет кто-то.
Ничего себе деревенька. Кузнец-мечник. Крестьяне с мечами. Что-то тут не так.
– Как зовут?
– Микта.
– Бей, – говорю я.
Он бьёт, не раздумывая. Сбоку, стремясь попасть по почкам. Я легко парирую удар и двумя пальцами тыкаю его в глаза. Удар останавливаю за полсантиметра.
Микта отшатывается.
– Так не дерутся! – возмущается он.
Я приближаю своё лицо к его.
– Дерутся как угодно, запомни, Микта. Как угодно.
Продолжаю громко.
– Если у вас есть возможность ударить соперника по дых – бейте. Если можно ткнуть его в глаз – ткните. Можете откусить ухо – кусайте. Запрещённых ударов нет и не может быть. Кодекса чести в бою – нет. Я не знаю, чему вас учил этот кузнец. Благородных сражений не бывает. Микта!
Он снова нападает. Точно так же, сбоку. Я проделываю тот же финт.
– Ты видел, что я сделал?
– Да.
– Почему ты повторил тот же удар?
Он мнётся.
– Когда ты бьёшь таким образом, твоя левая рука должна быть готова к отражению атаки. Она не задействована в ударе. Она – для обороны.
Я говорю что-то ещё, говорю медленно, продумывая слова. Говорю так, как мне говорили мои учителя. Как говорил Киронага. Как говорил Файлант. Мертвец и смертный.
Впрочем, я такой же.
Я обучаю их почти до вечера. Мы пропускаем даже обед. Только когда солнце начинает клониться к западу, а вокруг меня столпилась уже вся деревня, я завершаю урок.
Я ужинаю в доме Марфы. Лиук посмотрел на неё хитрыми глазами, но разрешил накрыть для меня стол. Слово Лиука имеет вес в этой деревне, хоть он и не староста. По-моему, тут вовсе нет старосты.
Марфа сидит напротив и смотрит на меня.
– Она всё такая же? – спрашивает Марфа.
– Какая?
– Большая. Добрая.
Я улыбаюсь. Это правильно, наверное. Бельва должна быть именно такой.
– Да, такая.
Марфа опускает глаза.
– Он всё тебе прощает, правда, Риггер?
Я не отвечаю. Но по моему выражению лица понятно, что Марфа права. Бельва прощает мне всё.
– Мы жили в столице, в Фаоланкане, городским главой был тогда мессир Айрог. Но теперь он уже не правит… – в её голосе удовлетворение.
– Сместили?
– Лет пятьдесят назад. Говорят, первый помощник Касс залил его в раствор по горло. И налил в углубление воды так, что Айрог может пить, но не может захлебнуться. И у него есть постоянный выбор: умирать от жажды или от разрыва мочевого пузыря.
– Да, неприятно, – я думаю, вынес ли бы я такое испытание.
– Ладно, – она резко меняет тему. – Дело не в этом. Мы жили с Бельвой и Клифой. У нас был дом на улице Забытого Счастья. Она называлась иначе, эта улица. Но настоящего названия я не помню. Все её называли так. Тихая была улочка, незаметная. Мы жили в доме Клифы, он достался ей от какого-то любовника. Клифа была очень стройная. У неё фигура была, как на картинах, где изображают красавиц. Фавориток наместников и тому подобных.
Он делает паузу. Я жую мясо.
– Нам хорошо было, понимаешь, Риггер. Нам никто не был нужен. С нами здоровалась вся улица. Весь район. Весь город. К нам приходили женихи. Представляешь себе, Риггер? Люди, которые предлагали жить с ними долгие годы. Которые сулили богатство и власть. А мы жили себе и жили. А потом, в один прекрасный момент, Клифа понравилась Кассу. Первому помощнику наместника Айрога.
Марфе тяжело говорить.
– Касс не сулил богатств. Касс пришёл с отрядом и забрал Клифу силой. Я вцепилась в неё и не хотела отпускать. И Касс забрал меня тоже. А Бельва пошла сама. За отрядом.
Я прекращаю есть. Бельва никогда не рассказывала об этом.
– Нас дотащили до дома Касса. Там дом – как замок. Больше, чем у наместника, наверное. Клифу потащили в дом. А меня – на конюшню. И там меня насиловали. Знаешь, Риггер, каково это? Касс тоже приходил. По утрам. Когда я просыпалась после очередной смерти. Чтобы быть первым. Там был один урод, просто солдат, стражник. Огромный, ростом за два метра. Он мог проткнуть меня кинжалом, а потом трахать в рану. Представляешь себе, Риггер? Его подпускали ко мне, когда уже никто не хотел. После него было уже некого насиловать. Я так жила три недели, Риггер. Каждый день.
Она тяжело, болезненно сглатывает.
– А однажды конюшня загорелась. Огонь был повсюду. Метались лошади, люди. Почти все лошади погибли. Лучшие лошади Касса. Он потом по городу ездил с отрядом, бесился. Поджигателя искал. А подожгла конюшню – Бельва. Она в суматохе моё тело вытащила и на себе унесла. А наутро я проснулась уже за городом, на траве. И рядом была Бельва. И мы ушли.
– А Клифа?
– Я не знаю, что с ней стало. Больше мы её никогда не видели.
Бельва. Да, она такая. Она могла так сделать. Даже больше: она не могла поступить иначе.
– Марфа…
– Да?
– Ты знакома с Ритой, женщиной из Оменескорна? Темноволосая, полная, чем-то напоминает Бельву. Очень красивая.
Марфа молчит. А потом, точно через силу, говорит:
– Нет, не знакома. Почему ты спросил?
– Вы чем-то похожи.
Марфа молчит некоторое время, а потом говорит:
– Знаешь, Риггер, у меня когда-то была сестра. Настоящая сестра, не названная.
В мире, где нет родства.
– Мы не виделись с того самого дня, – говорит Марфа. – На нашу деревню напали воины императора. Я не помню, кто был императором тогда. Меня проткнули мечом. Убили в первый раз. Когда я очнулась и поняла, что жива, её уже не было. Её угнали, увели с собой. Её звали Инва.
– Ты помнишь это до сих пор?
– Да, – говорит она. – Я знаю, большинство не помнит жизнь до бессмертия. А я – помню.
Затем она поднимает глаза и смотрит на меня с неожиданной надеждой.
– Может быть, – говорит она, – твоя Рита – это и есть моя Инва.
– Вряд ли. Тебе не стоит знать, кто такая Рита. Точнее, я не смогу тебе рассказать.
Они с Ритой и в самом деле похожи. Рита полнее. Но лица – точь-в-точь. Всё связано. Всё сплетено. Бельва – Рита – Марфа. Треугольник.
Я придумываю какие-то факты и пытаюсь собрать несоединимую головоломку. Почему-то мне кажется, что Рита – и в самом деле Инва. Но нет, не может быть. Это было бы слишком странным совпадением.
Я вспоминаю тот день в императорском дворце, когда Рита подошла ко мне и наказала беречь Бельву. Наказала никуда её не отпускать. Знала ли она, кто такая Бельва? Я думаю о том, как Бельва вытаскивала обгоревшее тело подруги из огня. Какой Бельва была – сильной и любящей. Рита желала мне добра, но откуда взялось это желание? Из женской солидарности или из знания?
Мне, Риггеру. Добра тебе, Риггер. Кто не испытывал ко мне ненависти в этой жизни? Кто?
А кто желал мне добра? Пальцев одной руки хватит, чтобы их сосчитать.
Я встаю.
– Марфа, – говорю я. – Давай забудем про этот разговор. Навсегда. И никогда к нему не вернёмся.
– Никогда, – шепчет она. По её щекам текут слёзы.
Я выхожу из дома. Уже темно. Некоторые окна светятся.
Далеко, на противоположном краю деревни, ярким светом пылают окна кузницы. У меня остался ещё один неразрешённый вопрос.