Когда 23 декабря 1968 года была получена миллионная тонна тюменской нефти, я встречал это радостное событие уже в Москве, куда переехал к родителям за несколько месяцев до этого. Мы все очень радовались – ведь в успехах тюменских нефтяников был немалый вклад тюменких чекистов.
Огромную роль в освоении тюменской нефти сыграли коммунисты Тюмени, и прежде всего первый секретарь Тюменского обкома КПСС Борис Евдокимович Щербина. Благодаря крупным капиталовложениям, новой технике, подготовке квалифицированных кадров были достигнуты такие темпы и масштабы разработки месторождений, каких не знала история. В 70-е годы добыча нефти в СССР увеличилась вдвое, в Нижневартовском районе Тюменской области – в десять раз, а на крупнейшем месторождении Самотлор – в сотни раз. Вместо запланированных в декабре 1969 года 100–120 млн тонн сибиряки в 1975 году дали стране 148 млн тонн нефти, а контрольная цифра на 1980 год (260 млн тонн) была перекрыта на 52 млн – было добыто 312 млн тонн нефти.
В 1973 году Борис Евдокимович Щербина назначается министром строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР. В условиях тайги, непроходимых болот и вечной мерзлоты, применив вахтовый метод, он вывел Советский Союз на первое место в мире по добыче углеводородов. 13 января 1984 года Щербина был назначен заместителем Председателя Совета Министров СССР.
Уже 26 апреля 1986 года он прилетел во главе Правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС в Киев и сразу отправился в город Припять, где распорядился о его немедленной эвакуации, которая началась уже на следующий день. Под руководством Щербины комиссия решила множество задач – от тушения пожара на станции и дезактивации территории до сооружения «саркофага» над четвёртым энергоблоком. Все это существенно подорвало здоровье Бориса Евдокимовича, и он ушел из жизни 22 августа 1990 года. Согласно изданной в серии ЖЗЛ книге «Борис Щербина» (2009), незадолго до своей смерти, летом 1990 года, он подал в Политбюро ЦК КПСС записку об обстановке в стране со следующими словами: «Сам по себе факт избрания Ельцина Председателем Верховного Совета РСФСР опасен последствиями в политике и экономике страны. <…> Ни политических, ни моральных качеств новоявленный руководитель Верховного Совета для такого поста, как известно, не имеет. И это не новость для ЦК и руководства партии. <…> Если группе Ельцина удастся полностью захватить Верховный Совет и Совмин республики, наступит тяжелейшая полоса в истории страны». Так оно и случилось.
В комиссию Щербины входил и академик Валерий Алексеевич Легасов, который провел на месте аварии в общей сложности 60 суток (в течение четырех месяцев) и разработал состав смеси (боросодержащие вещества, свинец и доломиты), которую с первого дня сбрасывали в зону реактора вертолетчики генерал-майора авиации Николая Тимофеевича Антошкина для предотвращения дальнейшего разогрева остатков реактора и уменьшения радиоактивных выбросов в атмосферу. При этом Легасов получил значительную дозу радиации, в четыре раза превышающую максимально допустимую норму. Во вторую годовщину аварии, 26 апреля 1988 года, в 1:25 академик Легасов повесился у себя в квартире.
Поскольку существовала вероятность расплавления активной зоны реактора, были приняты меры для того, чтобы предотвратить проникновение расплава в грунт. Для этого шахтерами в течение месяца был вырыт 136-метровый тоннель под реактор. Для предотвращения прорыва загрязненной воды в Днепр вокруг станции была сооружена стена в грунте, глубина которой местами достигала 30 метров. Помимо этого, в течение 10 дней инженерными войсками были отсыпаны дамбы на реке Припять.
Генерал-полковник Николай Михайлович Голушко, с которым мы прекрасно знакомы и поддерживаем постоянную связь, был назначен председателем КГБ Украины 21 мая 1987 года и принял самое активное участие в ликвидации последствий аварии. К тому же до этого, с 1984 по 1987 годы, он был первым заместителем начальника секретариата – начальником дежурной службы КГБ СССР, и поэтому с самого начала был в курсе событий.
Уже на следующий день после врыва, 27 апреля 1986 года, на место аварии прибыл начальник 6-го Управления КГБ СССР генерал-лейтенант Фёдор Алексеевич Щербак. В Москве ответственным за организацию ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС был назначен первый заместитель председателя КГБ СССР генерал армии Филипп Денисович Бобков.
Высочайшую самоотверженность и мужество проявили сотрудники горотдела КГБ в городе Припять. Начальник горотдела подполковник В.Н. Клочко, майор В.А. Богдан и старший оперуполномоченный капитан В.В. Суховилин прибыли на место аварии уже через несколько минут после взрыва и выясняли все обстоятельства, получив годичную норму радиоактивного облучения, после чего были госпитализированы.
«Многих сотрудников приходилось заменять по медицинским показаниям, – пишет Голушко. – Но не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь из оперативного состава отказался от выполнения служебных обязанностей в этой зоне повышенного риска для здоровья. Мы потеряли тридцатилетнего капитана Юрия Решетникова, мастера спорта по волейболу, который получил облучение во время проходки вместе с шахтерами туннеля к разрушенному реактору».
Ознакомившись с материалами оперативного сопровождения расследуемого уголовного дела, Николай Михайлович Голушко приходит к выводу о том, что взрыв произошел в результате недостаточного внимания к человеческому фактору, ошибочных и безответственных действий администрации и инженерно-технического персонала станции в сочетании с принципиальными недоработками в системах защиты. Он пишет: «Мучительным для понимания остается такое обстоятельство: на Чернобыльской АЭС перед взрывом проводился нестандартный эксперимент, который был разработан предприятием, далеким от ядерных проблем. Отсутствовал технический инструментальный контроль за запасом реактивности, наиважнейшим параметром, обозначающим безопасность энергоблока». Старший следователь киевской прокуратуры Сергей Янковский пришел к убеждению, что «авария на ЧАЭС – дело рук невежд от атомной энергетики».
Совсем недавно Николай Михайлович рассказал мне еще ряд очень важных моментов, связанных с расследованием Чернобыльской аварии и не вошедших в его книгу. Не о всех из них можно пока говорить в открытой печати, но некоторые проливают свет на подлинные причины трагедии. Так, например, по словам Николая Михайловича, 13 августа 1986 года были арестованы директор ЧАЭС Виктор Брюханов и главный инженер станции Николай Фомин. Директору вменяли не только проводившийся с нарушениями эксперимент, но и безответственное поведение после аварии: он отправлял сотрудников одного за другим обследовать зараженные территории, не сообщая о радиационном фоне. Академик Легасов описывает директора ЧАЭС как человека очень испуганного и не способного действовать в момент чрезвычайной ситуации: «Директор ЧАЭС был в шоке, от начала до конца. <…> Я увидел его в первый день, как приехал туда. <…> И последний раз я его видел на заседании Политбюро 14 июля, когда рассматривались причина аварии Чернобыльской. Прямо там его и спрашивали. И он был всё время в шоке. Он никаких разумных действий и слов произнести не мог <…>, он был там недееспособный человек».
В один день с Брюхановым был арестован и главный инженер станции Фомин. Оба они были помещены в СИЗО КГБ. Рассмотрение дела должно было начаться в марте 1987 года, но перед первым заседанием Фомин в камере разбил очки и вскрыл себе вены. Как рассказывает Николай Михайлович, после этого ему пришлось подсадить в камеру к Фомину двух оперативников, которые следили за тем, чтобы тот не покончил с собой.
7 июля 1987 года под конвоем в ДК Чернобыля привезли Виктора Брюханова, Николая Фомина и Анатолия Дятлова – заместителя главного инженера ЧАЭС, который в ночь на 26 апреля 1986 года был старшим по должности на станции, в момент аварии находился на пульте управления 4-го энергоблока и руководил действиями операторов. Именно Дятлов отвечал за проведение испытаний режима «выбега турбогенератора», который позволил бы использовать инерционное вращение ротора генератора для обеспечения электропитанием технологических насосов при возможном обесточивании станции. После взрыва Дятлов считал реактор заглушенным и отдавал приказы обеспечить его охлаждение. Фигурантами уголовного дела должны были стать также три оператора станции: начальник смены 4-го блока Александр Акимов, старший инженер управления реактором Леонид Топтунов и начальник смены реакторного цеха Валерий Перевозченко. Но они умерли через считаные дни и недели после аварии: Акимов – 11 мая, Топтунов – 14 мая, Перевозченко – 13 июня.
Дятлов утверждал на суде, что в момент падения мощности его не было в помещении под названием БЩУ – блочный щит управления (откуда и проводился эксперимент), он ненадолго выходил – а потому не знал, что она падала до нуля, а не просто до низких значений. Некоторые свидетели показали, что если падение мощности и было случайным, то дальнейшие испытания на низкой мощности велись именно по инициативе Дятлова. «Как опасен большой самолет, летящий на малой высоте, так опасен и реактор РБМК на малой мощности, на этом уровне он плохо контролируется и управляется. Работа реактора на малых мощностях была недостаточно изучена. Думаю, что у персонала четкого представления об опасности не было. Но если бы все действовали строго по программе, то взрыва бы не произошло», – утверждал на суде заместитель главного инженера ЧАЭС по науке и ядерной безопасности Николай Васильевич Карпан.
– Кто, по-вашему, главный виновник аварии? – спросил Фомина прокурор.
– Дятлов, Акимов, которые допустили отклонения от программы, – ответил Фомин.
– Имея заочное образование, не по физике, на что вы надеялись, выполняя обязанности главного инженера станции? – спросил Фомина один из экспертов.
– На должность ГИСа (главного инженера станции. – А.В.) я не просился. А когда предложили, то не отказался. Кроме того, я рекомендовал директору подбирать мне заместителей из физиков. Ситников, Дятлов, Лютов – физики.