– Я отмечу, что Бюро № 1 (спецоперации за рубежом) было создано решением Политбюро П77/310 от 9 сентября 1950 года. Начальником был генерал-лейтенант Судоплатов, его заместителями – генерал-майор Эйтингон и полковник Коротков. 26 августа 1952 года вместо арестованного Эйтингона заместителем стал Герой Советского Союза полковник Михаил Сидорович Прудников – 1913 года рождения, выходец из сибирских крестьян Томской губернии. Служил в погранвойсках, в 1941 году был слушателем Высшей пограничной школы НКВД СССР в Москве, откуда был направлен в войска Особой группы при наркоме внутренних дел Берии (будущий ОМСБОН), был командиром боевой группы 9-го отряда специального назначения, затем командиром 1-го батальона 2-го полка ОМСБОН. В феврале 1942 года во главе отряда «Неуловимые» Прудников был заброшен в немецкий тыл, совершал крупные диверсии в Витебской и Барановичской областях, нанося противнику ощутимый урон. 20 сентября 1943 года подполковнику Прудникову Михаилу Сидоровичу было присвоено звание Героя Советского Союза («Золотая Звезда» № 1749). В послевоенные годы им был написан целый ряд книг о разведчиках и сценарий легендарного фильма «Как вас теперь называть?», вышедшего на экраны в 1965 году.
– Да, все эти люди составили целую эпоху в истории госбезопасности. Под началом Короткова я потом работал в Берлине. Он сделал очень много полезного для страны и для разведки. Это был крупный, талантливый и успешный руководитель. За это его ценили и уважали. Это была действительно личность. Но при этом он мог быть грубым, резким и не считаться с мнением других.
– А каким Вам запомнился Судоплатов?
– С самой первой встречи Судоплатов произвел на меня глубочайшее впечатление. Я хорошо помню, как он сказал: «Я в штатском – Вы в форме. Мне понравилось, как Вы вошли, как Вы держитесь. У Вас хорошая осанка. Только знаете – надо чуть помягче. Чтобы, когда Вы будете в штатском, никто не почувствовал в Вас военного. Пусть оно сохранится – но помягче»… И затем: «Вы лейтенант – я генерал-лейтенант. Но у нас принято обращаться по имени-отчеству. Но на всякий случай все же не забывайте, что я генерал». Судоплатов действительно был генералом не по должности, а по жизни. Он мог расположить к себе, и я испытывал внутренний комфорт. Причем, в отличие от других, он в ходе разговора не ставил барьеров, не отталкивал. У меня даже иногда возникала мысль, а не владел ли он гипнозом. Когда он ставил задачу – тебе хотелось ее выполнить! И какой-то внутренний чертик тебя дергал: «Да, это надо – это хорошо, это здорово!» Я не знаю, как на других – но на меня он оказывал влияние. Я его чувствовал – какую-то энергетику, что-то передавалось.
– Мне даже кажется, что в Вас это осталось – я тоже это чувствую.
– Помню, как он спросил: «Вы в отпуске были?» Я говорю: «Нет, не был». – «Ну скажите Евгению Ивановичу, пусть оформит Вам отпуск от нас. А куда поедете? На родину, к родителям? Только знаете что – если заметите что-нибудь не совсем обычное, что-то неприятное – не расстраивайтесь. Мы же Вас будем и там проверять. Значит, наши товарищи неуклюже сработали. Но только скажите мне, чтобы я знал, где мы плохо сработали». Вот это в его пользу или в мою?
– Я думаю, в его…
– И я так считаю. После отпуска я проработал в Центре недолго – до конца ноября. Как-то вечером заходит Мирковский – а работали тогда с 10.30 до 16 часов, потом перерыв и с 8 вечера до полуночи, пока не уйдет начальник, но если после полуночи, то развозили на машинах. Так вот, заходит Мирковский: «Собирайся, завтра в командировку. Зайдем к П.А., а остальное я тебе на месте расскажу». Судоплатов дал хорошее напутствие, рассказал общую обстановку, взаимоотношения с товарищами, держаться подальше от резидентуры… Вышли в коридор, было около одиннадцати вечера. Мирковский говорит: «Документы сейчас получишь у меня, машина за тобой придет утром в половине пятого – и на аэродром. Да, и не забудь переодеться в штатское». Я говорю: «Евгений Иванович, у меня нет штатского». – «Чего? Повтори, что ты сказал!» – Я повторил. – «Как, ничего нет?» – «Есть еще парадная форма и полевая». – «А есть что-нибудь не пограничное, без зеленых кантов?» – Я говорю: «У меня брат в Баковке, летает на Север». – «Значит так – одевай лётную форму. Там тебя встретят и до моего приезда – ни шагу с квартиры». Вот так в лётной форме в грузовом отсеке транспортного самолета я и прилетел в Бад-Фёслау под Веной. Но вначале мы приземлились в Легнице и там заночевали. Ужинали с пилотами, и командир говорит второму пилоту: «Нет, что бы там ни было, а в реактивную авиацию я не пойду». – «Почему?» – Командир показывает на меня: «А ты посмотри на парня – совсем доходяга». А я был крепкий, но худющий. Да еще форма на размер больше! В Австрии меня привезли в домик на окраине Бадена, окруженный со всех сторон забором метра два высотой. Когда прилетел Мирковский, меня приодели и началась моя работа. Полетел я на два месяца, а вернулся только через полгода. Причем мне было сказано, что я теперь там работаю, а в Москву вернулся в отпуск. В Москве я пришел к Судоплатову за инструкциями – это была наша последняя встреча. Он спросил, хочу ли я, чтобы приехала семья. «Тогда пусть Ваша жена приготовит обед. И пригласите Евгения Ивановича. Он познакомится с Вашей женой, доложит мне свое мнение о ней – и я буду решать». Все было очень доброжелательно – и вскоре ко мне приехала семья.
– Иван Павлович, к тому времени Вы уже, наверное, стали профессионалом?
– Я многое познал, но не всё. Приезжает как-то Мирковский и говорит: «Пойдешь со мной на встречу в Вене, на конспиративной квартире. Ночью. Я буду вести встречу – ты не высовывайся, а просто слушай. Главное запоминай его ответы. Я хочу знать твое мнение об этом человеке». Когда человек ушел, Мирковский меня спрашивает: «Ну как твое мнение, он подходит на нелегалку?» Я говорю: «Евгений Иванович, а что такое нелегалка?» Он взглянул на меня и замолчал. Через некоторое время говорит: «А ты смотрел кинофильм “Подвиг разведчика”?» – «Смотрел». – «Ну вот в подобной ситуации, он смог бы себя достойно вести и выполнить задание? По-человечески выдержать это все и найти выход?» – «Евгений Иванович, не знаю. У меня же еще опыта нет». – Как он вскипел: «Чего у тебя нет? Опыта? А когда я от самой границы до самой Москвы драпал и при этом огрызался – у меня что, опыт был? А когда я переходил линию фронта с группой 20 человек, а потом создал там целую партизанскую бригаду – у меня что, опыт был? У него опыта нет – чтобы я больше этого не слышал! Мозги есть, желание работать есть – что еще надо? А потом кто тебе сказал, что ты будешь сам решать. Решать мы будем вдвоем. Ты никому о том, что я тебя попросил, не говори. Он наш товарищ, наш сотрудник. Это его судьба. От нас зависит, чем он будет заниматься и как она будет складываться. Он может ошибиться, а мы на это не имеем права. Я буду тебя проверять и его. Мы будем решать, можно ли его дальше вести, чтобы он стал настоящим разведчиком-нелегалом, ведь это не каждому дано, или лучше не портить ему жизнь, пусть работает в Центре или еще где-нибудь». Вот таким был Евгений Иванович Мирковский.
– Его ведь тоже уволили в годы хрущёвских гонений?
– Это было очень тяжелое время. Я возвращаюсь в Центр – это был 1954 год. Мирковский уже не работает, Пётр Ильич Гудимович уволен. Его жена, тоже сотрудница внешней разведки Елена Дмитриевна Модржинская, которая владела английским, французским, немецким и испанским – уволена. Судоплатов и Эйтингон арестованы. Начальником стал Панюшкин, а Коротков был назначен начальником Управления «С» (нелегальная разведка). Панюшкин возглавил комиссию, которой пришлось давать показания и мне. Комиссия должна была проверить, соответствует ли личный состав требованиям, необходимым для выполнения поставленных задач. Бюро № 1 было ликвидировано, и вместо него создан 13-й отдел ПГУ КГБ при СМ СССР. Меня оставили на службе, и я продолжил работу в отделе.
– А Вам не предлагали нелегальную работу?
– В 1953 году, перед арестом Судоплатова, Мирковский спрашивал меня у нас дома: «Иван, а сам бы ты пошел на нелегалку?» Я говорю: «Да». – «Серьезно подумал?» – «Я давно уже думал. Сам не напрашивался. Но если скажут, что надо – отказа не будет». – «Договорились, я подумаю. С документацией будут проблемы, но я подумаю». А потом Мирковского уволили – и к этому вопросу больше никто не возвращался. Но взысканий у меня не было, замечаний по работе тоже не было. Ляпов в работе я не допускал. И в 1971 году меня направили в Бонн офицером безопасности Посольства СССР в ФРГ вместе с послом Валентином Михайловичем Фалиным.
– Это уже новая эпоха, период разрядки. Как Вам работалось с Валентином Михайловичем?
– Работать с ним было интересно, в то время он был настоящим трудоголиком. Запомнился такой штрих. Независимо от того, были ли у меня к нему вопросы или нет, он требовал, чтобы я ежедневно до начала рабочего дня являлся к нему с докладом. Это меня более чем устраивало. Правда, иногда у меня складывалось впечатление, что Валентин Михайлович явно переоценивал положительные стороны восточной политики ФРГ и явно недооценивал опасность ее негативных сторон как для ГДР, так и для СССР. Постепенно я освоился в посольстве, торгпредстве, консульстве. Работы было много. Познакомился с сотрудниками МИД ФРГ, с начальником охраны Вилли Брандта и другими немецкими чиновниками. Были и сложности. Но я всегда мог рассчитывать на добрый совет и поддержку многоопытного резидента внешней разведки Ивана Ивановича Зайцева. Мне с ним хорошо работалось. Хотя он иногда как бы в шутку говорил: «Ты чего пришел? Ты помощник Посла по безопасности. Вот ему и докладывай. С ним и решайте».
– В год 100-летия внешней разведки Ивану Ивановичу Зайцеву исполнилось бы 100 лет. Он родился в 1920 году в Московской области в семье железнодорожников, перед войной окончил Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъёмки и картографии (МИИГАиК), прошел всю войну. С 1942 года Зайцев был военным переводчиком разведотдела штаба 62-й армии Василия Ивановича Чуйкова, которая обороняла Сталинград, а с 1945 года – начальником разведки 79-й гвардейской стрелковой дивизии. В 1948 году, после окончания Военной академии им. М.В. Фрунзе, Зайцев был направлен во внешнюю развед