ие сумерки. “Фердинанд” задымил, начал пятиться назад и вскоре запылал ярким пламенем. Мы поняли, что нас накрыл огонь “катюш”. Как мы уцелели, одному Богу известно…»
Вскоре во время боя за станцию Павлиново Филипп Бобков был ранен в руку. В медсанбате его разыскал отец, который был уже помощником начальника штаба полка. После излечения сына направили к нему в полк в должности комсорга батальона.
В конце 1943 года, в ходе малоуспешных боев в Белоруссии, Филипп Бобков был тяжело ранен, получив от близкого разрыва мины около 40 осколочных ранений. Проведя восемь месяцев в Центральной клинической больнице им. Семашко, летом 1944 года он вернулся на фронт и продолжил воевать вместе с отцом.
13 июля 1944 года под городом Новоржевом на Псковщине их полк снялся с обороны и двинулся в наступление. «Около пяти часов утра я встретил колонну отца вблизи деревни Большие Гривны, – пишет Филипп Денисович. – Красивое место: деревушка расположилась на горке, от нее к речке спускался косогор, а на нем – густая зеленая дубрава. Отец, очень любивший природу, сказал:
– Вот закончить бы побыстрей войну и поселиться здесь!
Но я видел, что настроение у него совсем не радостное, он заговорил о каких-то вещих снах, о мрачных предчувствиях.
Спустя часа два полк наткнулся на немецкую засаду. Завязалась перестрелка… Из-за леса вынырнул “Мессершмитт”… развернулся и сбросил бомбу в расположение штаба. Я бросился туда, где только что находился отец, и увидел окутанную дымом глубокую воронку, раненых лошадей, тела убитых. Отца нашел в кювете. Он лежал на боку, был в сознании.
– Посмотри, что у меня с ногой… – чуть слышно произнес отец.
Перевернув его, я увидел зияющую рану на бедре, из которой торчал огромный осколок.
– Нога цела… – с трудом пробормотал я.
– А где знамя? – спросил отец, стиснув зубы от боли.
Дело в том, что в его обязанности входила охрана полкового знамени. Я огляделся и увидел неподалеку знамя, отброшенное взрывной волной, – оно воткнулось в землю верхним концом древка.
Подбежали санитары и оказали отцу первую помощь. Мы доставили его в медсанбат, и там я с ним простился.
– Догоняй полк! – сказал отец на прощанье.
А утром его не стало, он погиб от гангрены».
Филипп Денисович воевал еще почти год, в составе войск 2-го Прибалтийского фронта участвовал в ликвидации Курляндской группировки немцев и завершил свой боевой путь гвардии старшиной 9 мая 1945 года в освобожденной Латвии, имея на груди орден Славы III степени и две медали «За Отвагу».
После войны Филипп Денисович Бобков был направлен на учебу в Ленинградскую школу военной контрразведки «Смерш». После ее окончания он получает офицерское звание и 23 октября 1946 года впервые переступает порог здания на Лубянке, которое станет для него родным на ближайшие 45 лет. В 1946–1960 годах он служит в 1-м отделе (предварительная разработка подозрительных лиц, проверка поступивших от граждан сигналов, с 1952 года – антисоветское подполье) 5-го (секретно-политического) Управления МГБ СССР, созданного решением Политбюро ЦК ВКП(б) П51/ IV от 4 мая 1946 года, плавно пройдя все ступени от помощника оперуполномоченного до начальника отдела. В марте 1953 года 5-е Управление превращается в 4-е Управление МВД СССР и под тем же номером остается в составе КГБ при СМ СССР до 1960 года.
В 1954–1955 годах Бобков является секретарем парткома 4-го Управления. Начальником 4-го Управления в 1954–1957 годах был генерал-лейтенант Фёдор Петрович Харитонов, а в 1957–1960 годах – генерал-лейтенант Евгений Петрович Питовранов.
Постановлением Совета Министров СССР № 134—46 от 5 февраля 1960 г. «О внесении изменений в структуру КГБ при СМ СССР и его органов на местах и сокращении их штатной численности» (объявлено 11 февраля приказом КГБ № 0026) 4-е Управление (вместе с 5-м и 6-м) было упразднено, а его функции и кадры переданы в состав Второго Главного управления КГБ при СМ СССР.
Во Втором Главке подполковник Бобков вначале становится начальником 10-го отдела (иностранцы, прибывающие в СССР по линии учреждений науки и культуры, на учебу в вузы, агентурная разработка лиц, устанавливающих преступные связи с иностранцами и становящихся на путь антисоветской деятельности), а в 1961 году – заместителем начальника Второго Главка КГБ при СМ СССР. В 1962 году он получает звание полковника и в 1965 году – генерал-майора.
15 августа 1967 года Андропов назначает Бобкова первым заместителем вновь образованного 5-го Управления КГБ при СМ СССР, а 23 мая 1969 года – начальником этого управления. В этой должности Бобков остается до 18 января 1983 года. С 16 февраля 1982 года Бобков являлся также заместителем председателя, а с 5 декабря 1985 года и до своего выхода в отставку 29 января 1991 года – первым заместителем председателя КГБ СССР. 30 октября 1987 года Филиппу Денисовичу Бобкову было присвоено звание генерала армии.
Выйдя в отставку, Филипп Денисович много времени уделял общественной деятельности, был одним из учредителей Землячества донбассовцев Москвы вместе с такими известными советскими деятелями, как бывший председатель КГБ при СМ СССР Владимир Ефимович Семичастный, приемный сын Сталина, генерал-майор Артём Фёдорович Сергеев, бывший председатель Госгортехнадзора СССР и Ростехнадзора Марат Петрович Васильчук, народный артист СССР Иосиф Давыдович Кобзон и многие другие. Мне тоже довелось участвовать в работе этого Землячества, и я с большой теплотой вспоминаю наши беседы с Филиппом Денисовичем, человеком в высшей степени тактичным и культурным, большим театралом и книголюбом, подлинным стратегом и основоположником советской школы информационной борьбы против зарубежных СМИ.
Мозговой штурм
Я шагал напролом,
Никогда я не слыл недотрогой.
Если ранят меня
В справедливых тяжелых боях,
Забинтуйте мне голову
Русской лесною дорогой
И укройте меня
Одеялом в осенних цветах.
Я наблюдаю и изучаю чекистов практически всю свою сознательную жизнь – с начала 1960-х годов. По крайней мере, когда я пошел в школу в 1964 году, все мои школьные принадлежности – пеналы, мешочек с чернильницей и портфель всегда были набиты звёздочками, петлицами и кокардами. А дома были горы стреляных гильз, детали гранат и ракетниц, ремни, портупеи, фуражки и плащ-палатки. Мне приходилось близко общаться как с довольно пожилыми «энкавэдэшниками» – грозного вида и окутанными клубами табачного дыма, так и с пижонистыми «джеймсбондами» из ПГУ – поголовно отпрысками партийных бонз и высокопоставленных дипломатов. Но элиту госбезопасности к тому времени уже прочно заняли контрразведчики – хотя бы потому, что контршпионаж по определению должен разоблачать и побеждать разведку противника, т. е. быть сильнее ее, сильнее агентурного шпионажа.
Сила эта прежде всего заключается в силе интеллекта. Поэтому Андропов сразу после своего назначения приступил к масштабному обновлению чекистских кадров путем их всесторонней подготовки и переподготовки. В Высшей школе КГБ СССР по его инициативе были созданы два новых факультета – вечерний и заочный. Кроме того, там же были открыты аспирантура и докторантура, а с целью единой подготовки руководящих кадров для спецслужб стран социалистического содружества образован 3-й факультет. При поддержке Андропова прошло организационное оформление Курсов усовершенствования офицерского состава (КУОС) при 1-м факультете Высшей школы КГБ СССР. С 1969 года КУОС базировались в Балашихе.
Дальнейшее развитие чекистской науки было невозможно без ее глубокого теоретического обоснования. В качестве такого фундамента была предложена теория контрразведывательного искусства (КРИ), разработка и становление которой проходили на моих глазах. Одним из основоположников ее был «шестидесятник» и невероятный эрудит Андрей Петрович Фролов – в те годы лучший друг моего отца. Семья Фроловых часто бывала у нас дома, а мы ездили к ним в гости в Железнодорожный – сейчас это район Балашихи.
Андрей Фролов буквально ворвался на чекистский олимп и уже в начале 70-х годов получил звание подполковника. Это была яркая личность, в какой-то мере даже эксцентричная, с крупными чертами удлиненного несколько грубоватого лица с широкими скулами, темными густыми волосами и роговыми очками. Говорил он всегда медленно, весомо, низким звучным голосом. Смесь южнорусского «ГЭканья» и «мАААсковского» растягивания первых гласных, а также проглатывания последних, выдавали в нем воронежца. В его облике и манере держаться сквозило невероятное самомнение и ощущение превосходства над окружающими. Когда мы ходили на стадион «Динамо» в двух шагах от Высшей школы КГБ – она тогда располагалась на Ленинградке – он неистово болел за «бело-голубых», весь отдаваясь игре и не замечая никого вокруг.
За столом Фролов любил спеть «Подари мне лунный камень» и наизусть цитировал Пушкина: «Лошади шли шагом – и скоро стали. “Что же ты не едешь?” – спросил я ямщика с нетерпением. “Да что ехать? – отвечал он, слезая с облучка, – невесть и так куда заехали: дороги нет, и мгла кругом”. Я стал было его бранить. Савельич за него заступился. “И охота было не слушаться, – говорил он сердито, – воротился бы на постоялый двор, накушался бы чаю, почивал бы себе до утра, буря б утихла, отправились бы далее. И куда спешим? Добро бы на свадьбу!” Савельич был прав»… При этом последнюю фразу Фролов произносил всегда с таким нажимом, что становилось ясно – прав только он и никто другой.
Однако, несмотря на то, что последние годы мы уже не общались, в своей книге «КГБ СССР: контршпионаж, учеба и работа контрразведчиков (взгляд изнутри)» Андрей Петрович Фролов пишет: «Однажды меня пригласил к себе обаятельный начальник аспирантуры К.В. Агафонов (бывший начальник УКГБ по Сахалинской области). Он попросил меня ознакомиться с делом и прорецензировать реферат кандидата на учебу в аспирантуре из УКГБ по Тюменской области Ю.А. Ведяева (т. е. моего отца