– А чего мне бояться? – Зря молодильное яблоко вернуло голос, молчал – умнее казался.
Тень спокойно объясняет:
– Зверь вдруг налетит, на спину закинет. Ты, Баян, не робей, за шерсть хватай и глаза закрывай.
Сую человеку в руки кувшин с вином, подталкиваю к порогу. А он у дверей мнётся:
– Я это… спросить хочу, – чирикает, – вы кто будете? Колдуны? Волхвы?
– Скройся!
– Ежели и волхвы, то добродеи!
– Брысь, сказал! Обращу в лягушку, кину девам-птицам!
До чего этих смертных распустили: оборотня не боятся! Ишь, доброту в лютом звере разглядел.
Человек уже с лестницы:
– Добродеи!
Тень рыкнул. Того как ветром сдуло – только быстрые шаги вниз по лестнице.
Оборотень тоже не мешкает, – в волка обращается. Нравится мне на это смотреть: и мощь, и сила, и звериный оскал. Но сейчас некогда: важное дело. Успех затеи от меня зависит – это и глупому волчонку понятно.
Недаром ластится, пройдоха:
– Непревзойдённый, только на твой ум надежда. Без портала я – несмышленый кутёнок: у дев-птиц небесная магия и древняя сила.
Фыркаю: а кто бы сомневался. Без меня пропадешь ни за грош. Сам вспоминаю: "Портального порошка – с заячий хвост, – на дракона извёл. Тень виноват, прохвост».
Проколоть пространство не трудно. Сквозь башню сочится энергетический канал нужной частоты и мощности. Да вот беда: закончился портальный порошок. В Лучшем Мире колдовские ингридиенты найдёшь в любой лавке. А здешний дремучий мир лишь мухоморами славен. Тень же, глупыш, надеется.
– Фу! Не облизывай меня! Будь осторожен, волчок, не дай ухватить за бочок.
Тень скрылся, я за портал принялся: в свою нору пятом измерении нырнул. По коробу поскрёб, по сусекам помёл, набралось порошка пригоршни две. Эх, совсем мало.
Но призрачный шанс остаётся: укреплю тайным словом, плевком и самодельным эликсиром.
Я ведь гений. Хоть этого не признал Высокий Совет Лучшего Мира и выгнал из учеников почём зря. И к пожару в Академии я не причастен, и Башня Высокого Совета рухнула сама. Не докажите!
Усмехнулся, вспомнил, как улизнул от погони в самодельный портал. Ругань разъяренных стражников Академии была слышна даже в этом мире.
Итак, за дело.
Встаю на энергетический канал, говорю слова. Сыплю порошок.
Ничего не изменилось.
Не открывается портал, чтоб меня драконы драли!
Баян
Наказ выполнил как надо: пшено из кувшина окропил, с поклоном хозяйкам подал.
Те захмелели быстро.
Жар-птицы заклекотали, что кумушки на посиделках: друг перед другом хвосты распустили. Стратим в море-океане отражением любуется. Алконост голову под крыло спрятала: дремлет. Сирин курлычит, глаза закрыла.
Лишь Гамаюн к зерну не притронулась. Ей ниже остальных кланяюсь. На золотом подносе подношу. На хмурый взгляд улыбаюсь, мычу, будто встарь.
Подействовало: Гамаюн-птица пробует, клокочет. По нраву вино из колдовского сосуда!
Дую в свисток два раза.
Краем глаза на яблоню с молодильными плодами поглядываю. Как Тень ограду обойдет, как семь замков отопрёт?
Пора свистеть: вот уж и Гамаюн-птица осела наземь, глаз закрыла.
Дую в свисток три раза.
Тут Гамаюн на меня взглянула. Взор ясный, без мутной поволоки. Крыло подняла, там зёрна нетронутые. Полундра!
Один раз в свисток! Один! Опасность!
Гамаюн-птица к яблоне повернулась, завопила. Ей вторили остальные. На крыло встали, как одна трезвые. Поднялся шум до небес.
Ершинингельд Георг Теодор Рембрандт да Винчи, Житель Лучшего Мира
Не открывается портал, чтоб меня драконы драли!
Повторяю слова. Ещё порошка.
Наконец, поток света разорвал пространство.
Заискрилось, пахнуло озоном. Дыра хороша да мала – лишь крыса проскочит. А мой оборотень размером с медведя.
Пинаю энергетический канал, костерю словами. С таким же успехом могу о прибрежные камни биться: не увеличивается портал, чтоб его кракен всосал! Тут бы электричество пригодилось да его ещё не придумали.
Слышу: два свиста – приготовились!
Тут меня осеняет: сухой воздух, шикарная рыжая шубка. Плюс мой природный магнетизм. Шерстяное электричество!
– Врёшь, не возьмёшь! – Вслед за ладонями побежали по бокам рыжие искорки. Портал всколыхнулся и с коготок подрос. Я говорил, что гениален?
Слышу: три свистка! Лишь сотня ударов сердца до появления Тени. Зачесался так, что блохи решили: конец света. Я теперь шаровая молния: рыжая, опасная и ужасно симпатичная!
Портал гудит. Теперь в дыру голова волка пролезет.
Снова свист! Один! Опасность!
Снаружи птичий рёв. Громко, будто море подступило. Башню колыхнуло от удара.
На лестнице топот волчьих лап.
Тут в проёме окна появилась одна из этих тварей, птица с человеческой башкой. Корона на бок, косы змеями вьются.
– Пошла вон, клуша! Вот тебе груша! – Швырнул, что под лапу попало. – На, получай! Возвращайся в свой рай!
Пернатая зашипела, куда там змеюке! Бусы разорвались, по полу жемчуг запрыгал. Не лезь, ворона, на тебе лимона! Закричала, ошарашила, начинка для подушки, чтоб её крамонары всосали!
Одной лапой фрукты швыряю, другой бок тру. Выкрикиваю заклинание, руганью приправляю. Упорно лезет в окно пернатая тварь, фрукты на лету перещелкивает. Как крыло высвободит – снесёт портал к птичьей бабушке.
Тут дверь вдребезги. Врывается Тень. На спине тряпкой человек, сверху – Жар-головешка-птица. Следом влетела ещё пара жгучих тварей, бестолково захлопали крыльями в тесной каморке; от всполохов задымила сухая трава на полу. Волшебный огонь занялся быстро. То, что надо!
– Тень! – кричу. – Огненную дуру! Хватай! Кидай!
Волк в прыжке схватил Жар-птицу за хвост и швырнул. Прямо в окно, в морду шипящей твари в короне. Тоже неплохо: крики, ругань, лай.
– Кидай! В портал!
Щелчок зубами и полетела вторая птичка огненным колесом. Прямо в яблочко!
В тот же миг портал вспыхнул. Я даже не вякнул, когда подхватил меня серый вихрь, в огненное колесо бросил.
Эх, не успел той крылатой твари перья из хвоста выщипать!
Баян
Налетел огромный волк между птиц серой молнией. Зубастая пасть за рубаху схватила, кверху подкинула. Как оказался на звериной спине, в руке вдруг яблоко: то самое, молодильное. Тёплое, солнечное. Сунул надёжно за пазуху, прижал крепко-накрепко.
Одним духом мой конь от когтей увернулся, промеж крыльев прошмыгнул, к башне устремился. Наказ Тени помню: за густую шерсть схватился, глаза прикрыл.
Слышу: Ёршик кричит. Девы-птицы клокочут. Зверь жеребцом необъёзженным скачет – мышцы подо мной каменными жерновами перекатываются.
Прыгал, скакал, потом ухнул в никуда: сердце закрутило веретеном в умелых руках. Заболтало, как при буре великой. Вдохнуть – воздуха нет, вместо крика – обухом по голове. Помирать в пучине не так страшно было.
Но вдруг всё кончилось. Тяжесть сгинула. Сердце нехотя на место возвратилось.
– Слезай, Баян. Приехали.
Я с волчьей спины скатился, рухнул носом в траву. Вдохнул–выдохнул. Глаза тру: травинка, стрекоза, цветок василёк. Чуть голову поднял: роща поблизости, а в роще – кукушка.
Рядом фырканье:
– Повезло вороне дрянной! Спаслась не ощипанной!
Неужели удалось уйти? А я не верил! Вот мы, вот так дружина: велик-гость, плод Цитрон и немотствующий Смертный! Получилось!
Вдыхаю воздух, руками землю трогаю. Настоящая, живая. Щекой прижимаюсь:
– Ну, здравствуй, родимая.
Слышу:
– Ёршик! Портал не закрыт!
– ****! Зависло коромысло!
Оборачиваюсь: кулаки сами сжимаются.
Висит блестящий круг над поляной. В ней – голова Гамаюн-птицы. Щёки в алом размазаны, корона расколота. Заклекотала, вылезла. Стрелой ко мне – ногой к земле придавила. От птичьих когтей на груди кровь хлынула.
– Вор-р! Вор-р! – Лицо девы-птицы злобой свело, в очах острые клинки пляшут. – Отдай!
Сбоку спокойный голос:
– Брось смертного. Брось, я сказал.
Зашипела Гамаюн-птица:
– Ш-ш-ш! Всех убью!
Тень на задние лапы поднялся. И вот уже не волк, а зверь-оборотень: клыки и лютый глаз. Когти с мою руку!
я оказывается на оборотне скакал!
А он говорит Гамаюн-птице, спокойно так, будто у костра:
– Оставь смертного, моё яблоко. С меня и спрос.
Понял я – конец: Гамаюн-птица корабли шутя топит, что ей земная нечисть! На меня один удар крыла, на Тень – два, Ёршику плевка хватит.
Оборотень мягко ступил ближе, улыбнулся. От тех клыков по спине озноб пробил. Дикой кошкой шипит Гамаюн-птица, крыльями мир застелила.
Тут Тень споткнулся, схватился за горло. Рухнул, прогнулся в спине, затем сжался в комок. Взвыл не как зверь, а как мать по пропавшему сыну. Послышался хруст костей. Запахло гарью.
Да что же с ним?
– Кощей! – Ругнулся Ёршик и исчез.
Эх, снова помирать! Взглянул на родимую сторонушку, вдохнул воздуха славного – и будет. Может там, за гранью, куда веселее, чем в приторном светлом саду.
Дотянулся до гуслей. Отозвались струны, будто ждали. Всё равно пропадать: долю горькую песней встречу.
Песня сама собой сложилась, вылетела, как птица из клетки:
Как за славным да синем морем,
На Ирии-острове стоит светел сад.
Ай, как стоит светел сад.
Чую, хватка ослабла, дышать вольготнее. Гамаюн-птица шипеть бросила, наклонила голову. Я струны поглаживаю:
То вам не чудо, не диковинка,
Я видал чуда чуднее того:
Живёт в саду девица-душа красная
Душа красная, а перья в золоте.
Ай, как у Гамаюн-птицы перья золотые все.
Разлилась музыка бурной рекой, наполнила поляну морем-океаном.
…Ай, как Гамаюн-птица хороша, что ни в сказке ни сказать, ни пером не описать. Перья подобны Ярилу, глаза – самоцветным камням, голос – хрустальному ручью.
Ай, краше всего – сердце девичье, добротой и ласкою известное.
Ай, как птицы незлыденьные, звери лесные, гады земные Гамаюн-птице подчиняются, её красотой и мудростью восхищаются…