Далее, Клиффорд обнаружил ужасные оценки того, какое воздействие на общественное мнение оказывает каждый новый виток эскалации конфликта, а также прогнозы возрастания расходов на войну с 2,5 миллиарда долларов в 1968 году до 10 миллиардов в 1969 году. Он увидел, что вложения государственных средств во Вьетнам истощили имевшиеся в распоряжении силы в Европе и на Ближнем Востоке и что, по всей вероятности, чем больше война «американизируется», тем меньше Южный Вьетнам что-либо делает для себя. Клиффорд пришел к убеждению, что «военный курс, которым мы следуем, не только бесконечен, но и безнадежен». Война зашла в тупик. Не желая тратить свои блестящие способности на участие в безнадежном деле, которое могло подорвать его безупречную репутацию, Клиффорд решил убедить президента в необходимости отказаться от негибкой позиции. Входя в круг лиц, приближенных к президенту, большинство из которых «словно пребывали во сне», он оказался один против восьмерых, но на его стороне были реальные факты.
Нашлись и политические силы, которые оказали ему помощь. Сторонники антивоенного движения были настроены против демократов потому, что Джонсон являлся членом этой партии. Для многих демократов война стала непреодолимой помехой. Вот что сказал спичрайтеру Джонсона сенатор Миллард Тайдингс из Мэриленда: «Если бы сегодня проводились выборы, то любой сколько-нибудь добропорядочный республиканец нанес бы мне поражение». Советники Тайдингса уверяли, что он может спасти положение, только обрушившись с критикой на президента; хотя он этого не сделал, ему все же пришлось «высказаться против войны. Она ослабляет страну, а вместе с ней и демократов». Тайдингс назвал имена еще нескольких сенаторов, которые извещали, что в их штатах сложилась такая же обстановка. Это подтвердил и комитет Демократической партии штата Калифорния, который направил президенту телеграмму с подписями 300 своих членов. В телеграмме говорилось, что, по их мнению, «единственный способ предотвратить серьезные поражения Демократической партии в этом штате в ходе выборов 1968 года — немедленно предпринять все усилия, направленные на то, чтобы обеспечить урегулирование вьетнамской войны невоенными способами». Проводившиеся в то время опросы показывали, что в преддверии выборов выставивший свою кандидатуру на переизбрание Джонсон отстает от каждого из шести потенциальных соперников-республиканцев.
Но еще более серьезным сигналом стала передача Уолтера Кронкайта. Она вышла в эфир 27 февраля, сразу после возвращения ведущего из «опаленной войной, разрушенной и измученной страны», руины которой еще дымились после Новогоднего наступления. Кронкайт поведал о новой волне беженцев, численность которых оценивалась в 470 тысяч человек. Они жили в невероятной нищете, в хижинах и лачугах, и пополнили официальный список беженцев, в котором уже числилось 800 тысяч человек. Далее он сказал, что на политическом фронте «недавнее поведение вьетнамского правительства не вселяет уверенности в том, что оно сможет справиться со своими проблемами». Кронкайт отметил, что Новогоднее наступление требует осознания: «Нам придется все время с этим сталкиваться»; переговоры «не должны превратиться в попытку навязать условия заключения мира. Сейчас кажется более очевидным, чем когда-либо, что кровавая бойня во Вьетнаме закончится тупиком». Единственный «разумный выход» состоит в том, чтобы найти для себя «лазейку в ходе переговоров». Но, и Кронкайт неоднократно об этом предупреждал, не стоит надеяться, что «мы выйдем из этой войны победителями».
Известный всей стране телеведущий высказал свое суждение, и «волна потрясений прокатилась по всем структурам государственного управления», — прокомментировал пресс-секретарь президента Джордж Кристиан. «Если я лишился поддержки Уолтера, я лишился поддержки среднего класса Америки», — заметил президент.
Спустя неделю сенатор Фулбрайт объявил, что повторное сенатское расследование обстоятельств, вызвавших принятие резолюции по Тонкинскому заливу, показало, что это было сделано по причине «искажения фактов», а значит, данная резолюция «утратила законную силу». В прессу просочились новости о том, что президент рассматривает просьбу Уэстморленда об отправке во Вьетнам еще 200 тысяч человек и что он согласился с мнением Объединенного комитета начальников штабов о необходимости призвать на военную службу 50 тысяч резервистов для стратегического наращивания сил. Как и ожидалось, это вызвало шумные протесты. В своем недовольстве войной общество, если его мнение точно отражали комментарии прессы, было в большей степени, чем администрация, готово махнуть рукой на ситуацию в Юго-Восточной Азии. А, по мнению «Таймс», оно было в большей степени, чем администрация, готово признать, «что победа во Вьетнаме (или даже благоприятное для нас урегулирование) просто лежат за пределами возможностей величайшей в мире державы». Эта мысль ознаменовала переходный момент во вьетнамской войне.
Без особого энтузиазма перейдя от бездействия к активной деятельности, сенатский Комитет по иностранным делам начал слушания, и Фулбрайт в речи на их открытии заявил: страна наблюдает «духовный бунт», вспыхнувший среди молодежи, которая выступает против «того, что они считают предательством традиционных американских ценностей». При поддержке других сенаторов Фулбрайт поставил под сомнение полномочия президента «расширять масштабы войны без согласия Конгресса». Члены комитета частным образом проинформировали Клиффорда и генерала Уилера, что они «просто не в состоянии обеспечить значительное увеличение численности войск во Вьетнаме — а если мы не смогли, то кто бы смог?» Вызванный на слушания для показаний, Раск продекларировал верность тем целям, которые не изменились со времен Даллеса, но признал, что администрация подвергает пересмотру все аспекты вьетнамской политики, «от А до Я», и рассматривает альтернативные варианты.
На следующий день, во время первичных выборов в штате Нью-Гэмпшир, сенатор Маккарти на удивление набрал 42 % голосов, но худшее было впереди. После того как другие прощупали почву, Роберт Кеннеди осознал, что игра стоит свеч, и выдвинул свою кандидатуру. Теперь этот злодей (каковым его считал Джонсон) оказался на ринге и, обладая аурой популярности своего брата, представлял собой куда более реальную политическую угрозу, нежели сенатор Маккарти. Поскольку оба колесили по стране, выступая с агитационными речами в качестве кандидатов-миротворцев, Джонсону оставалось стать Голдуотером; правда, он не придерживался столь же крайних взглядов, как этот консерватор. Президент столкнулся с необходимостью проведения избирательной кампании, которая должна расколоть Демократическую партию и в ходе которой лично он, выдвинувший свою кандидатуру на переизбрание, вынужден постоянно находиться в обороне, пытаясь оправдать политику войны, не имеющей и малейшего шанса на успех. Когда, казалось, уже ничто (ни выводы группы «Язон», ни отступничество Макнамары, ни провал стратегии истощения противника, ни Новогоднее наступление) не заставит Джонсона пересмотреть свои взгляды и лишь усиливает его «когнитивную ригидность», к нему пришло понимание политической перспективы.
Это понимание не поколебало его решимости продолжать войну, которое теперь почти переродилось в упрямство, не допускавшее никаких корректив, но поставило Джонсона перед унизительной перспективой политического поражения дома. В то самое время, когда Роберт Кеннеди объявил о выдвижении своей кандидатуры, Дин Ачесон, которого Джонсон сразу после Новогоднего наступления неофициально попросил оценить эффективность военной кампании во Вьетнаме, изложил президенту малоприятные выводы. Отказавшись от «заранее подготовленных брифингов» и наведя справки у выбранных им самим представителей Госдепартамента, ЦРУ и Объединенного комитета начальников штабов, Ачесон сообщил Джонсону, что военные пытаются достичь недостижимой цели и что «мы не можем выиграть войну, не сняв всех ограничений с применения силы» (о чем еще в 1964 году предупреждала рабочая группа). Далее он сказал, что картина, которую Джонсон рисует в своих выступлениях, весьма далека от реальности, общество ему больше не верит, страна больше не поддерживает эту войну.
Таково было суждение человека, которого Джонсон не мог запугать, как не мог он и отмахнуться от его мнения, — человека, которого на самом деле он уважал. И все же президент не был готов выслушивать, что он неправ. На той же неделе Джонсон выступил с речью перед членами Национального фермерского союза и, стуча кулаками по кафедре и указывая пальцем на присутствующих, требовал «усилий всей нации», чтобы выиграть войну и заключить мир. Он заявил, что не собирается менять свою политику во Вьетнаме из-за военных успехов коммунистов, и обвинил критиков, которые постоянно «подставляют нашу задницу и нарушают наши обязательства». Это был последний отголосок сделанного им когда-то торжественного заявления, что он никогда не станет первым американским президентом, проигравшим войну, но теперь подобная риторика уже никого не приводила в восторг. Давний друг и советник президента Джеймс Ро сообщил, что после этой речи было много звонков от людей, «приведенных в ярость» тем, что Джонсон поставил под сомнение их патриотизм, и оставшихся равнодушными к его «ура-патриотической» риторике. «Факт состоит в том, что сегодня едва ли найдется кто-либо, заинтересованный в том, чтобы выиграть эту войну, — сделал неутешительный вывод Ро. — Все хотят ее закончить, единственный вопрос: как это сделать»? Спустя три дня Джонсон неожиданно заявил, что он отзывает из Вьетнама Уэстморленда и приглашает заместителя командующего, генерала Крейтона Абрамса, для консультаций с Объединенным комитетом начальников штабов. В ходе этих консультаций было принято решение отказаться от отправки во Вьетнам дополнительно 200 тысяч военнослужащих, но ни о каких определенных изменениях политики не заявили. За это решение Объединенного комитета Джонсону пришлось заплатить согласием призвать на военную службу 60 тысяч человек, чтобы пополнить стратегический резерв.