…Восславив марлю против памперсов и простое хозяйственное мыло против стирального порошка, педиатр с сорокалетним стажем вдруг привела аргумент против партнерских родов. Очень личный. Никто, говорит, вам не поможет: все теряются, когда рождается свое. Вот и дочь моя – спортивная, и нацеленность на естественные роды была, и настрой боевой – промучилась всю ночь схватками, а раскрытия так и не случилось. И пока не пришла новая смена и не прикрикнула: чего ж это вы ждете? – и не повезла на кесарево, и не извлекла на свет Божий за три минуты долгожданную внучку, педиатр сидела и действительно чего-то ждала, и не могла поверить, что спортивная дочь не родит сама, и ничего не сделала, и, выходит, не помогла ничем.
«Жаль», – сказала вдруг она через паузу, переминая демонстрационную марлю под пластмассовым пупсом и не поднимая глаз от тяжести личного, очевидно, глубокого и «яркого» переживания.
Я сидела к ней ближе всех и на миг поддалась этой паузе с закрытыми глазами, этой скрытой боли, вдруг толкнувшейся, как плод, из нутра, но тут же встряхнулась и сказала: «Нет».
Не жаль. И о чем жалеть, когда все живы? Вот и внучка растет, два года уже.
«Да-да!» – Педиатр тоже встряхнулась, приподнялась глазами и будто ободрилась. «Да-да, – повторила она, – конечно, не жаль, ведь главное – результат!»
И все же, чувствую, жалела о процессе.
22 сентября 2017
Дом молний
Накануне 5 июля снились большие волны и в голову стучалось из Евангелия: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится!» Волны были нестрашные, и я не боялась ни во сне, ни въяве. Ездила ведь на курсы, смотрела видео, слушала подруг. И вполне ясно и уверенно, казалось, понимала, что предстоит и как все будет, но волны одолевали и уносили вдаль от берега над разверзающейся глубиной, и я томилась все больше, и не занимался огонь. И поспешая за мужем, обвешанным сумками с логотипом «скоро в роддом», я не верила, что вот так, против моих планов и выученной по конспектам схемы, меня упекут сейчас в казенные стены дожидаться невесть сколько дней первой искры. Стены между тем были на славу отмыты только полмесяца назад – охранник сказал, что не только мойка была, ведь и два грузовика кафеля завезли, – и помещались, будто в скверике, на Госпитальной площади, огибаемой рулящими вкруг трамваями и проложенной узкими садовыми дорожками, по которым не один достойный муж прошелся мелком, благодаря жену за Алинчика или Софьюшку – портрет Софьюшки в великаний рост на асфальте прилагался.
Роддом при ГКБ 29 не входил в мои планы, но переменил мою жизнь. С самого вечера, когда на ужин дали напиток с лимонником – а я последние недели с ума сходила от домашнего лимонада – и врачи приняли решение: нечего ждать, пора принять меры, чтобы непредсказуемый гром небесный разверзся надо мной точно по их расписанию. Да, они так и сказали: к 7 утра чтоб поднялась в родблок. После лимонника я отнеслась к новой измене философски, припомнив слова одной из подруг, что в родах важно отпустить контроль и позволить природе свершать свое дело. Я не отпускала – контроль вынесли из-под меня на большой волне, и в 7 утра все было опять не так, как учила и готовилась, но это и было правильным. Потому что – наконец происходило. Хорошо оснащенная, бодро отмытая фабрика бесконечно и ритмично порождала жизни, и, когда я обнаружила себя, будто римскую патрицианку, с голой грудью, на каталке, исколотой рукой прямо в родбоксе вкушающей сначала больничный завтрак и тут же, с неубывающим аппетитом, обед, на едва освободившееся родовое ложе посадили уже новую, охающую и стонущую страдалицу.
Говорят, потом не помнишь боли, и я острее всего запомнила мягкое женственное бедро акушерки, которого случайно касалась подрагивающей ступней, и что в такие моменты она мне казалась родной матерью. А также утешительный, но в практическом смысле мало выручивший шепот санитара-негра, пытавшегося унять мои попытки перетанцевать схватки: «Только ди-ышим! Только ди-ышим!» И исподволь случившуюся инициацию в матери, когда намаявшаяся акушерка говорит: «Мы тебя пожалеем потом, а сейчас давай его пожалеем. Ну?!»
Я пожалею тебя, и ты меня пожалей, я помогу, как могу, тебе выйти на свет, а ты помоги, как сумеешь и наловчишься, мне раздобыть тебе молоко, я вся сейчас твоя, мой милый, потому что и ты сейчас весь мой, и наша жизнь впереди, дал бы милостивый Бог нам ее друг для друга, будет расхождением двух концентрических этих кругов. А пока у нас одна подушка-удав на двоих (для беременных), одна подушка – спасательный круг на двоих (для кормления) и одна ванночка с чередой, где в папиных руках плещешься ты, а успокаиваюсь и очищаюсь до глубины души почему-то я.
В давнем, студенческом еще, тексте Юлии Качалкиной, у которой недавно, на подступах к июлю, родилась дочка, была такая фраза, запомнившаяся и крутившаяся в голове все последующие годы: «…и завести от него рыбку в животе». Самая естественная ассоциация, а все же первое имя новый человек получил из другого источника. Моя маленькая племяшка из Хабаровска, которой сейчас шестнадцать и скоро поступать в московский вуз, а тогда черноволосая кукла в розовом боди, свирепо атаковала воображаемую добычу с воплем: «Ну-ка, рыбока, стоят-т-ть!» То ли сама придумала, то ли усвоила дальневосточный акцент – так говорит иногда и ее мать, моя кузина, например: «киосок», но неологизм прижился и оброс эпическими эпитетами. Рыбок Героический – в затянувшихся родах. Рыбок Горький – в долгую голодную ночь, когда отменили докорм, а молоко еще не пришло и мы оба промаялись: он в крике, я в отчаянном угрюмом молчании, а соседки по палате в едва уже сдерживаемом раздражении, и я впервые испытала это горчайшее чувство беспомощности перед бедой так близко и полно доверенного мне существа. Рыбок Бравый – когда наступило утро и педиатр, вошедшая с новой сменой медсестер, сказала одной из соседок: «Что-то мне девочка ваша не очень нравится. Чего она кряхтит? Ребенок должен кричать! Вот как он», – и показала, смеясь, на безутешного и спавшего с лица моего сына. Поддержка внезапно пришла и от строгой медсестры, ругающейся на беспорядок, устроенный мной в тщетной погоне за правильным прикладыванием: «Грустно когда? Иди вон напротив, в отделение травматологии, на экскурсию всей семьей, и выйдете все абсолютно счастливыми людьми!» Ангелы Провидения продолжали вмешиваться и после выписки, так что, когда я, отчаявшись дать своему ребенку единственно утешительное ему – пропитание, занесла руку с порцией докорма, вдруг позвонила коллега из журнала и нечаянно отговорила. Я включила ролик с нарезкой битв на мечах из мирового кинематографа и воодушевленно продолжила, как пишут на форумах, «биться за ГВ», потому что кормлением эту ратную страду и правда пока было не назвать.
Как быстро приучилась я видеть мир в масштабе травинок и лепестков: каким огромным и крутошеим кажется мне теперь мой легкий и стройный муж, как страшно мне перекрыть дыхание маленькой ноздре у груди, как гордилась я, будто Наташа Ростова с пеленкой, первым срыгнутым молоком, как вдохновенно говорю я о предпочтении белого боди перед разноцветными.
И вот еще – как радостно мне наконец попробовать себя в роли, которой так и не смогли научить меня многие годы тренингов, консультаций и самоанализа. В прослушанных незадолго до родов лекциях психолога Людмилы Петрановской о материнстве высказана такая формула родительской привязанности – «доминантная забота». Мать – та, что желает (забота) и может (доминантная) решить проблемы ребенка. И если с желанием у меня никогда не было проблем, то дефицит доминации подметила даже моя соседка в послеродовой палате. Ты, сказала, как-то теряешься, так нельзя: ты должна лучше него знать, чего он хочет.
Знать, чего хочу я сама, – вот такой секрет женского счастья я открыла однажды в Кронштадте. Тогда мы тщетно искали причал с морскими экскурсиями, и я предлагала попробовать еще один маршрут, а он сказал, подчеркнув: «Только если ТЫ хочешь». И я поняла, что все у нас с ним случится, только если я действительно этого захочу. И что напрасно все годы до того искала мужчину, который бы лучше меня знал, что мне от него нужно.
Знать, чего хочет мой ребенок, пока он путает ночь со днем и плачет равно, мокрый ли, или ногами запутался в комбинезоне, или испугался упавшего уголка одеяла, или голоден, или хочет погреться рядом, – такая заповедь материнства открывается теперь. Знать и впервые быть уверенной, большой и сильной, потому что иначе некому.
Большим деревом, большой медведицей, которая себя пожалеет потом.
Ведь сейчас есть у нее дела поинтереснее и поважнее.
А у человека в белом теперь есть и официально зарегистрированное имя – Самсон, что значит «солнечный».
14 июля 2017
Медляк со львом
Здесь должен быть деньрожденный пост о том, как не захочешь, а вырастешь, ведь вот уже третий год – после едва не десяти подряд – не отмечаешь на Форуме в Липках, которых больше нет. Как два года назад в этот день в Хельсинки выбирала финскую куртку в великосветской компании своего главного редактора, спрашивавшей пива по-французски. А год назад неслась с баулами на танцевальную вечеринку: днем подарила себе фотосессию в платьях и шапочках, а вечером сальсатеку, и уже подозревала, что, наверное, не стоит поднимать тяжелого, и чемодан на Форум в Звенигород собирала в трепете: кто ж донесет? Литературное детство отпускало, чтобы встретить настоящее, но не свое, и день рождения заместить днем порождения, отмечаемым каждый месяц, ибо у педиатра осмотр. На этот раз муж едва не забыл о моем празднике и не утек в гараж к друзьям юности, мама только что вышла из больницы, но у меня-то обед по расписанию. С утра наряжу себе сына, посажу шарлотку, а горячую пирамидку узбекских мантов мы построили уже накануне – в моем детстве они готовились мамой и бабушкой как самое праздничное блюдо, а теперь мы с мужем лепили кривые луковые корабли, а мама ушла в комнату, где раскрыла первую в жизни внука книжку стихов с картинками – он потянулся заинтересованно и листнул, и еще листнул, а я пожалела потом, что сама этого не видела. Надо бы написать, что скучаю по удивительной игре в ручеек с липкинцами во хмелю, по внезапным вылетам в новые города, по коллегам из «Октября» и пиву, наконец. Но все это сон, а по-настоящему я здесь и тут – «ну не плачь, мама же ту-ут!» – руками в муке, губами в веселой бессмысленной песенке, животом к животику в слюнявчике со львом, мыслями между аудиокнигой фантаста-китайц