Только ребенок знает, что от игры не сбежишь, как не вынырнешь из подсвеченного холодным оттенком ветра золотого осеннего воздуха. Игра – это пока вся его жизнь. И если ты тоже включилась, и понеслась, и смогла пережить будничный день играя, – молодец, мощная альфа, все у тебя получится, возьми с пледа пирожок.
6 сентября 2018
Пустые хлопоты
Если в начале прогулки незнакомая девочка, подпрыгнув, стянула с себя зеленые штаны и присела голой попой в редкую траву через тропку от оживленной автобусной остановки, на которой «Пятерочка» и ларек печати, причем папа ее, не успев вмешаться, сначала картинно прикрывает ладонью глаза и лоб и только потом откликается, стараясь даже не глядеть: «Ты в следующий раз хоть отойди подальше», – это верный знак, что прогулка напрудит удачи сверх ожиданий. Хотя по всем прочим приметам назревал стрём. У коляски еще накануне отвалилось заднее колесо, муж прикрутил стяжкой и велел ехать тестировать. Стяжка отвалилась при первом же прыжке в автобус – это в Лондоне по краям платформы пишут «майнд зе гэп», у нас же подразумевается только «тейк зе гоп», а гэп водитель, как нарочно, расстарается расставить такой, что не заметить нельзя. Разумная мать, вероятно, тут же бы повернула обратно, за рюкзаком-мандукой, да и вообще поехала бы гулять куда пораньше, когда весь день еще впереди, а не перла бы с утра ребенка в этом рюкзаке по жаре, взмокнув до юбки, на рынок за корнем петрушки и ребрышками для щей, а потом не закатывала бы пакеты, рвущиеся от лохматых корней, на задние сиденья маршрутки одной рукой, другой прикладывая готового на ходу отрубиться сына к груди, и не пересидела бы со спящим ребенком дома пик последнего, видимо, солнечного тепла в этом году.
Но я-то вывалилась под вечер, и воздуха хотелось так, что не повернула домой и тогда, когда на самом входе в парк наполовину залила ребенка водой. Все от желания побыть разумной матерью и попоить его как следует первый раз за жаркий день. Когда из кофейной палатки, куда я уже собиралась было сунуться с требованием большого раф-кофе, раздалось гостеприимное: «Что для вас?» – я чинно проехала мимо окна заказов за палатку – раздевать ребенка и шарить, неужели нет ничего на смену. Чинный шаг, несмотря на безотлагательность задачи, придавало отваливающееся колесо, которое я только что дважды сняла и демонстративно засунула за спину ребенку, чтобы не мешало проходящим самаритянам понять, почему я перегородила им лестницу из метро, вместо того чтобы бочком вскарабкаться по пандусу. Дневное тепло сбило с толку, но в поддоне коляски для ребенка завалялись болоньевая курточка и ватный жилет из «Ашана», которые жалко скользили на голом до пояса тельце, пока я не догадалась напялить на ребенка еще и собственную хлопковую кофту. А кофту стянула с себя из-под свитера уже при изрядно собирающейся толпе, приткнувшись к выставленной зачем-то ограде напротив дворца, украшенного светящейся надписью, которой я поначалу и значения не придала, пока привалившаяся рядом семья не подбодрила: «Вот-вот, и стойте здесь, самое выгодное место, через полчаса начнут». Эти полчаса ушли на протягивание моего рукава внутри рукава Самсьей курточки и, после, скручивание его обратно вверх по руке, так что ребенок приобрел разом хлопковое платье для мальчика-хемуля и манжеты-шины, а еще я успела вызвонить товарищей по запоздалой прогулке. Кто бы мог подумать, что у Гришаевых в этот день на коляске тоже сломается колесо и что, несмотря на это, они теперь тоже здесь, только через пруд от нас, в глубоких дебрях парка, но уже спешат сюда, ко дворцу, за шейкером из Испании в виде синего яичка, который им когда-то подарили, а мы украли в первую нашу общую прогулку, и вот такой сумеречный и внезапный шанс вернуть покражу, а заодно первокласснику Феде пробраться в первые ряды зрителей фестиваля «Круг света», где мы с Самсом, убегая от нашей непрухи, невольно заняли выгодные места.
«Мультики на стене, сейчас будут мультики на стене», – воркую я, недоумевая, как продержу ребенка на этом выгодном месте полчаса без движения, но, на мое счастье, по дворцу время от времени прокатывается блик, и ребенок нетребовательно квакает ему в привет, а уж когда стемнело и к нам протиснулся Федя, и по дворцу поплыли жар-птицы и слоны, Самс прибавил громкости и, вопя и простирая из манжеты-шины никогда не зевающий указательный перст, оглушил даже меня, хотя накануне мне заложило ухо.
На нас оглядывались, как оглядывался как-то раз охранник в районном храме, возмущенно цыкавший в мою сторону, стоило Самсу квакнуть поперек службы, – наверное, он думал, что я как мать могу упредительно вырубить этот прямой эфир. Федя, рассуждая о том, что Швейцария в световом ролике какая-то не такая, – рябило, слоны все не шли, – не меняя спокойного тона, вежливо отмечал, что Самс снова хватает его за голову. Вскоре, однако, все передние ряды получили возможность убедиться, что несдержанность у этого хватливого и крикливого ребенка наследственная: вперед протиснулась полная молодая дама, и я Фединым тоном заметила: «Это че?» – и она через трагическую паузу и вполоборота пояснила, что ищет сына, и я предложила позвать. Сын потерялся в белой рубашке и под именем Жора, которого нет лучше для мамского ора. Так что пока дама повелительно оглядывала ряды зрителей, прилипшие, как она, к ограде, мы с писательницей Олей Гришаевой посылали неотразимые позывные над толпой. Мальчик в белой рубашке явился, стоило полной даме, по-прежнему стиснув губы, отплыть, и мы запустили в прямой эфир сигналы обратного хода: «Мама Жоры, мама Жоры!» – пока мальчика не выудил и не увел какой-то вовсе мужчина, а другой, посмеиваясь неподалеку, стал обыгрывать окказиональный мем: а Жора будет? Тут проснулся абсолютно плюшевый Саша, без месяца год, но тоже Гришаев и не прочь дать голосу волю.
Трое детей, в такие моменты я чувствую великую гармонию и выгоду троих детей, потому что Оля исчезает на другой стороне поля за какао для старшего, пока тот мне показывает, что вполне в силах вытащить абсолютно плюшевого Сашу из коляски, только положить обратно никак, а Самс срывается с места на нетвердых матросских ногах переплывать океан травяной поляны, где слепящие айсберги световых столбов, и на упоительно громоздких планшетах гордые волонтеры кажут дополненную реальность, и ничего не видно в темноте, но рукава мои длинны и размотались, и Самс с разгона ныряет в траву, споткнувшись, и я нахожу его уже перетягивающим самолетик с ходунком помельче, о котором я бестактно спрашиваю, сколько ему месяцев, и узнаю, что он ровесник нашего, просто миниатюрнее сложением, что не мешает ему самолет отобрать и уронить, и я прошу Федю запустить попискивающий светом чужой самолет, потому что какао с мамой вернулись, и все при деле: абсолютно плюшевый Саша переползает плед, Самс переплывает поляну, Федя перегоняет самолет.
На обратном пути Самс и Саша перекрикиваются в колясках, как дельфины в базарный день, а Оля рассказывает, что видела в нашем районе проездом вывеску: «Братеевские интеллектуалы». И мы решили, что братеевские и ореховские интеллектуалы в нашем случае нашли общий язык для общения на большой глубине.
В прошлый раз мы страшно измотали Федю тем, что не умели догонять, а только убегать от него с высунутым языком, не пошли на спортивную площадку, а зависли на малышовых горках ему по пояс и ложились на дневной сон на полдороге к палатке с мороженым. Мы и правда перебрали с Олей, как две типичные мамы, набросившиеся на бурный диалог после домашних диетических бесед из кваков и примурлыкиваний, так что, когда оказались у метро, спокойный Федя несдержанно возопил, что устал наконец гулять. Я заискивающе попросила его хорошо от нас отдохнуть, прежде чем мы снова увидимся. И он окончательно покорил меня, ответив сквозь всхлипы, что от нас он вполне отдохнет за один этот вечер.
В моей жизни припоминаю три, пожалуй, самые трудные и сознательные трансформации: я учила себя быть веселой, потом внезапной, потом бездумной. Для серьезного, тревожного и не в меру рефлексивного человека уход в декрет – практикум по расслабону на годы, и я пока на вводном уровне, где главное достижение – это удивиться, как часто и неизменно желание быть разумной матерью срывает продуманные мной или предписанные психологами планы, зато стоит забить, запустить, затупить, завалить, как все складывается лучшим образом.
Мне повезло, что мокрый Самс не заболел, зато я сама свалилась с тяжелым насморком и унынием: на Москву вместе с фестивалем света наступали холода и полнолуние, которые мой разумный муж считает плодом самовнушения и признался мне, что никогда не лечит насморк и не следит за фазами луны. Последнюю теплую субботу мы протаскались по окраинным торговым центрам за ремонтом коляски и осенними ботинками для Самса. Ботинки куплены с глазами крокодила и на два размера вперед, так что один в первый же выезд спал с ноги и Самс поехал домой в мокрой колготине, на радость притворно причитающей маме, которая запланировала было прогулку, прочтя в интернете, что при насморке надо проветривать и гулять, но, выйдя из аптеки с любимой промывкой для носа «Долфин», почувствовала, что не в состоянии оставаться на прошитом моросью ветру.
Ничего не удавалось – и все было к лучшему. Все валилось из рук – и складывалось само. Без прогулки так много успевается дома, и я раскопала среди круп баночки с фасолинами и горошком, которые моя мама по моему плану заготовила Самсу для сенсорных игр. Одна из баночек тут же разбилась, а потом под руками ребенка разлетелись повсюду фасолины и горошины, а я подгребала их снова, а те, что не могла подгрести, расслабленно провожала взглядом в пугающие расщелины под плитой и диваном.
Меня мучил насморк, но это ерунда по сравнению с обострившимся страхом болезни и смерти, терзавшим меня все световые фестивальные дни. Я измотала себя, перепрограммируя ум на позитивный сценарий, пока не подумала, что занимаюсь ерундой.
Ведь все получается лучшим образом, когда планы срываются и программы сбоят, и, доставая бутылку с водой, я не знаю, напою я сына или оболью.